Девушка в красной косынке
Галя — из «золотой молодежи», выросла в семье высокопоставленных чиновников. Закончила в Советском Союзе самый престижный вуз — МГИМО. Работала в советском посольстве в Испания, потом под началом мэтра журналистики — Тимура Гайдара, в газете «Правда». Зная несколько языков, объездила весь мир.
Предсказуемую карьеру разрушила перестройка. Муж, известный ученый, уехал во Франция, а Галя с двумя детьми осталась в России. Правда, ненадолго. В Сибири, в военно-транспортном самолете, она познакомилась с американским летчиком Стивом Морреллом и уехала жить в Америку. В большой семье стало шестеро детей: четверо ребятишек Стива от первого брака и двое Галиных.
25 лет, что она прожила на острове Манхэттен, в Нью-Йорке, в ее жизни была тишь да гладь. А потом вдруг заштормило. Судьба сделала очередной кульбит.
Галя: «Все началось с того, что в 2006 году друг семьи, известный полярный путешественник Дмитрий Шпаро, отправил моего младшего 15-летнего сына Кевина, серьезно занимающегося балетом, в экспедицию на север. Сказав: «Балетная школа — это хорошо, но он должен стать более мужественным». И предложил дополнить его артистическое воспитание полярным. Сын стал помощником известного полярного исследователя Оле-Йоргена Хаммекена. Трое гренландцев на лодке шли через Берингов пролив к Чукотке. На этом этапе им нужен был русскоговорящий помощник, который мог бы помогать разбираться с местными властями, с документами, бегать за продуктами. На эту роль и взяли Кевина, который хорошо говорил на четырех языках».
Оле: «Кевин стал моим помощником во время нашей одиссеи в российской Арктике. Однажды в записной книжке Кевина я увидел фотографию. Девушка в красной косынке и красном платье танцевала босиком на льду. Я сам вырос в арктической пустыне, мимо наших берегов днем и ночью проплывали айсберги — голубые, белые, зеленые и даже черные. Но девушек, танцующих на них, я никогда в своей жизни не видел. «Кто она?» — спросил я у Кевина. «Моя мама!» — ответил юнга».
После окончания экспедиции Кевина распирало от впечатлений. Позвонив Гале, которая в то время гостила в Москва, он прокричал в трубку: «Мама, я хочу тебя познакомить с людьми, которые сделали для меня нечто невероятное!». И привез своих новых гренландских друзей на подмосковную дачу в Кратове.
Галя: «Они вошли все трое, а я увидела только Оле. Мы смотрели друг на друга и не могли оторваться ни на секунду».
Оле: «Дверь нам открыла та самая девушка в красной косынке, что танцевала на льду. Я посмотрел ей в глаза и почувствовал, что мое гордое эскимосское сердце провалилось в пропасть, куда-то на Южный полюс — в Антарктиду. Если бы я не знал Кевина, я бы принял ее за подростка. Но на самом деле она была всего на пять лет моложе меня. Выяснилось, что она раньше была в Арктике. Два часа мы говорили с ней про лед, про китов, нарвалов, тюленей и белых медведей, про то, что мы оба любили и понимали, а когда пришло время расставаться, я понял, что уйти не могу. Но и остаться было нельзя. Девушка в красной косынке была замужем за серьезным американским предпринимателем, в молодости летчиком-истребителем, облетавшим советские берега в годы «холодной войны» на F-15. Она жила в манхэттенском небоскребе и, конечно, не собиралась менять свой образ жизни ради меня — эскимоса, родившегося на ледяном острове, чьи предки ходили в шкурах и только недавно перешагнули из эпохи великого оледенения в современный век».
Галя: «Что было делать? И у него, и у меня дети еще не окончили школу. Встретились мы в Россия случайно, я жила в Нью-Йорке, он на севере Гренландии. Решили, что будем писать друг другу письма».
Оле: «Я уехал с разбитым сердцем. Белыми ночами я смотрел на айсберги, проплывавшие мимо моего окна, но теперь мне чего-то не доставало в их космической красоте. Мне не хватало той девушки в красной косынке, которая так лихо отплясывала на них».
Оле несколько раз приезжал в Нью-Йорк со своими воспитанниками из самого северного детского дома. Каждая встреча с Галей была праздником.
Галя: «Он занимался интересной педагогикой. Будучи по образованию адвокатом, он не стал работать по специальности, а вернулся в Гренландию и стал заниматься с трудными детьми, которых врачи держали на лекарствах. От них отказались все приюты, и в итоге они попали на остров, с которого нельзя убежать. В качестве реабилитации Оле сажал их на собачью упряжку и уезжал с ними во льды. Чтобы поесть, нужно было сначала добыть зверя, а потом самостоятельно приготовить еду. В суровых условиях у ребят активизировались инстинкты, которые ранее не были востребованы. Из таких поездок они возвращались другими людьми».
Через три года их собственные дети окончили школу и разъехались по университетам. Зная, что Галя в свое время создала детский театр на дрейфующем льду в канадской Арктике, Оле попросил повторить подобный проект с участием детей-сирот на севере Гренландии.
Через три недели Галя со своим другом, известным американским композитором и пианистом Джоэлем Шпигельманом, приземлились на острове Уумманнак, где жил тогда Оле.
Галя: «После долгого пребывания на Манхэттене, когда дети выросли, мне снова захотелось вдохнуть полной грудью и испытать радости преодоления и полета. На Уумманнаке мы создали театр на льду, затем цирк на льду, сшили с ребятами костюмы, придумали сценарий, основанный на древних легендах. Эскимосские дети великолепно владеют своим телом. Они прирожденные акробаты и жонглеры. На представление пришли все жители острова».
Галя задержалась на скалистом острове, где проживало не больше тысячи человек и было восемь тысяч ездовых собак. Начался период ее экстремальных арктических экспедиций.
Оле учил Галю ходить по тонкому льду и не проваливаться, обходиться продолжительное время без еды, а также не смотреть на мир через очки стереотипов.
Галя: «В марте, путешествуя на собачьих упряжках, мы попали в сильный буран, который длился трое суток. Нас было четверо включая Кевина. Было холодно. Мы спали, поставив рядом двое нарт и укрывшись брезентом. К нам потом пришли еще две собаки. И вот утром, когда мы просыпались, Оле поцеловал меня. Мне кажется, он это сделал во сне. А когда осознал, что произошло, смутился настолько, что потом не разговаривал со мной еще три дня».
Но Галина улыбка растопила все сомнения Оле. Зная, на что оба способны, они решили отправиться на небольшой открытой лодке к самым отдаленным поселениям полярных эскимосов, которые практически недосягаемы и благодаря этому сохранили без изменений старый уклад и традиции жизни. Экспедиция была рассчитана на 2–3 месяца.
«Мы просолились настолько, что животные перестали нас бояться»
Галя: «Шестиметровая лодка была перегружена. С собой мы везли как горючее, так и продовольствие. У нее была низкая осадка. При волнении нам необходимо было заходить в небольшие бухты, которых часто не оказывалось рядом. Но я верила Оле, он хороший знаток льда и отличный капитан. Непостижимым образом он чувствовал, где есть подводный лед. Я не видела в упор плавающих под водой льдин, а у него было на них чутье. То же самое и с погодой. Помню, был солнечный день, синее небо, и Оле сказал: «В четверг после четырех часов начнется страшный снегопад». Я всматривалась, и ничего не видела, кроме солнечного неба. «Неужели ты не видишь, как сгустился воздух?». Проходит несколько дней, и точно в четверг начинает валить снег.
Эти инстинкты он унаследовал от своих предков, которые у нас исчезли за ненадобностью. Эскимосы, например, прекрасно видят в темноте. Полярной ночью, когда на небе в непогоду не бывает звезд, они выходят на охоту на дрейфующие льды. Я была с ними на промысле не один раз и очень удивлялась, когда в кромешной тьме они видели и добывали моржа».
С собой у Оле с Галей был минимальный запас еды, которую можно было растворять в горячей воде. Воду они кипятили с помощью горелки. С собой у них было шестьсот галлонов бензина.
Галя: «Ели сухую рыбу, мактак — китовую кожу со слоем жира, оленину. Старались взять с собой продукты зимней заморозки, которые при отсутствии солнца болтались на свирепом арктическом ветру на протяжении всей полярной ночи. По дороге добывали нерпу. У эскимосов нет овощей и фруктов, но и цинги не бывает. Они едят тюленье мясо, в котором содержится витамин С. У нерпы в первую очередь охотник съедает глаза. Никакой кулинарной обработки. Их едят сырыми. Это истинные вкусы природы. Еще один деликатес — свежая печень нерпы, которая по вкусу похожа на печень оленя, только со вкусом океана. Также мы отваривали в воде морские водоросли, получался такой арктический супчик».
Путешественники настолько пропитались запахами океана, что животные перестали их бояться.
Галя: «Однажды с колонией нерп мы буквально лежали бок о бок. А ведь это очень осторожное животное, которое не подпускает к себе человека ни при каких обстоятельствах. Нерпы приняли нас за своих. Два месяца мы питались рыбой, тюленьим мясом и не имели возможности помыться. Из-за постоянных штормов наша одежда просолилась. Но главное — ушел страх, который может неким образом трансформироваться в запахи, которые животные чувствуют.
Эскимосы верят, что живут сразу в двух мирах. В их понимании нет стены, которая отделяет мир животных от мира человеческого. Нет стены, которая отделяет жизнь от смерти. Нет стены, которая отделяет ночь ото дня. Для них эта перегородка проницаема. Эскимосы уверены, что если приспособиться, то можно ходить туда и обратно. Как это умеют делать шаманы».
Неподалеку от пролива Нэрса путешественники попали в серию локальных штормов.
Галя: «Из-за шторма мы не могли причалить к берегу на протяжении 5 дней. Мы собирали дождевую воду, но ее не хватало. Я закрывала глаза, и мне грезились маленькие пузырьки боржоми. Это напоминало мираж. Лодку швыряло, нас захлестывали волны. У Оле в руке постоянно было ружье, потому что белые медведи, как известно, отличные пловцы. Я в ладони сжимала перцовый баллончик. Мы переходили ото сна к бодрствованию. Было такое ощущение, что я теряю гравитацию. Раньше на меня все время что-то давило. Тысячи невидимых веревочек привязывали меня к дому, родственникам, к камням, к деревьям. Однажды, когда нас носило в утлой лодке с пробоинами по океану, я почувствовала вдруг, что эти веревочки меня отпустили, и больше меня ничего не держит. И все это произошло с потерей страха».
Оле: «Нас продолжало носить по морю. Питались мы только тем, что посылало нам море. Иногда нам не везло, и приходилось голодать. Мы спали на дне нашего «корыта». По брезенту, которым мы укрывались, барабанил дождь, которого по определению не должно было быть в арктической пустыне. В одну из таких ночей я сказал Гале, что люблю ее. Все было как во сне. Мне показалось, что она сказала «да». Но я не был уверен, так ли это на самом деле, потому что кругом бушевала стихия, у нас образовалась пробоина, а по берегу бродили белые медведи».
Галя: «За пять штормовых дней мы настолько срослись в один организм, что сказали друг другу, что если вернемся обратно, то будем вместе всю жизнь».
Когда в разрыве облаков наконец показалось солнце и море утихло до штиля, путешественники увидели маленький залив… с багряной водой. Дождь смыл в море грунтовые отложения красного цвета.
Галя и Оле смогли выбраться из бухты и дойти за несколько часов до ближайшего поселения. Там они починились и впервые заснули на сухой поверхности.
«Разделывать нерпу — женское занятие»
Галя: «Если забыть о шторме, это, наверное, были самые счастливые моменты в моей жизни. Как только мы поняли, что спасены, первое, что спросил Оле у меня: «Готова ли ты стать эскимосской женой?» Это ведь целая наука, которой нужно учиться с трехлетнего возраста. Раньше жена вставала за час до подъема мужа, чтобы размягчить зубами его сапоги — легкие, как носки, камики, которые чаще всего шьют из шкуры нерпы. За ночь они замерзали, деревенели. Жена, разжевывая кожу, чтобы она стала мягкой, заботилась, чтобы первый шаг в новый день у мужа был комфортным.
Теперь у многих гренландцев есть специальные механические машинки. Камики надевают на сборную деревянную болванку. Когда вращаешь ручку, две ее половины раздвигаются в разные стороны и тюленья кожа натягивается. У Оле по крайней мере такая машинка есть.
Муж у эскимосов — охотник, а весь быт лежит на жене. Первым подарком, который Оле мне сделал, был круглый нож улу с костяной ручкой, который в их семье передается по наследству. С помощью этого ножа эскимосская жена строит из твердого снега дом. Окно для ледяного дома она возит с собой в нартах. Раньше в качестве стекла использовался желудок нерпы, а сейчас — кусок пластика. Этим же круглым ножом она разделывает нерпу. Это женское занятие. Меня учили этому мастерству, и я скажу, что сделать это ох как непросто. Если разрежешь нерпу не в том месте, растечется желчь, и всю тушу можно выбрасывать. Надо заметить, что у эскимосов все части животного идут в дело. Они отделяют куски мяса, требуху, а также распутывают двадцатиметровый кишечник нерпы, промывают его в канавке, а потом кормят им собак.
Но прежде чем начнешь разделывать животное, нужно провести ритуал. Надо взять немножко воды, погреть ее во рту и влить в рот нерпы, которая лежит, развернутая головой в сторону солнца. Эскимосы таким образом благодарят животное за то, что оно дало им свое тело.
Также эскимосская жена должна шить одежду, готовить еду, думать о запасах и ублажать мужа, чтобы у него было хорошее настроение. На теле у эскимосских мужчин нет волос, но на щеках растет пушок. Жена с помощью маленького пинцета выдергивает мужу эти волоски. Процедура может длиться и час, и дольше.
Кстати, многие думают, что кожа у эскимосов бронзового цвета. На самом деле после полярной ночи они белее, чем мы с вами. Но когда выходит солнышко, буквально за неделю кожа у них приобретает темный оттенок, и они становятся похожими на индейцев».
Но прежде чем жить вместе, Гале и Оле пришлось пройти через многие испытания. Оба были на момент возвращения из экспедиции несвободны. Галя была замужем, Оле — женат на датчанке.
Галя: «Мой муж по делам бизнеса летал по всему миру, и 25 лет я практически была соломенной вдовой. У нас были хорошие отношения, но он очень любил то, что делал. Я же была очень одинокой.
У Оле был гражданский брак. Он жил с состоятельной женщиной. Как только она узнала о нашем романе, объявила охоту на меня. Знакомым она твердила, что не успокоится до тех пор, пока не снимет с меня шкуру, как с нерпы. Я вынуждена была уехать. К Оле жена приставила трех телохранителей. Он лишился возможности звонить по телефону, отправлять по электронной почте письма. От такого унижения у Оле буквально вскипала кровь».
Оле: «Когда после окончания экспедиции Галя улетела в Нью-Йорк к детям, я без нее чуть не сошел с ума. Я не мог полной грудью дышать, не мог спать, не мог никого видеть. Так продолжалось три месяца. В январе я взял билет на самолет и прилетел в Нью-Йорк. Она ждала меня в аэропорту. Была полночь. Мы бросились друг к другу, стояли и плакали как дети часа два, не в силах сдвинуться с места».
И начались невероятные приключения эскимоса в Америке.
Галя: «После гренландских просторов Оле непросто было ориентироваться среди небоскребов. Помню, мы проснулись, вышли на улицу, он говорит, показывая на высотку: «Эта гора раньше здесь не стояла». Казусов было предостаточно, в том числе и связанных с туалетом. В Гренландии нет туалетов, где нужно спускать за собой воду. Там для этих целей используется коммунальное ведро. Утром специальный человек, не стучась, деликатно его забирает и ставит на его место новое. Кстати, работа эта высокооплачиваемая и уважаемая. Считается, что на «белой земле» грязной работы нет».
Оле пришлось привыкать к благам цивилизации.
Галя: «Он постоянно, каждый день собирал все органические остатки. Он просто не мог выбросить отходы от еды. Потом мы ездили на берег Гудзона кормить ими чаек. А вообще Оле не нравилась «химическая» еда из супермаркета. В корейском квартале мы покупали для него рыбу и развешивали ее сушиться под потолком на балконе. Оле все время ходил с веревочками. На них он подвешивал вялиться кусочки мяса для еды и косточки — для различных ритуалов. Гости, заходя в дом, не могли понять, откуда исходит столь неприятный запах».
Но вскоре влюбленным пришлось сниматься с места. Гражданская жена Оле не оставила их в покое.
Оле: «И начались наши скитания по миру. Из Нью-Йорка мы улетели на Чукотку. Здесь мы отогрелись и потихоньку пришли в себя. С Чукотки мы перебрались в Якутию и долго странствовали вдоль Колымского тракта. Россия — удивительная страна, ее невозможно понять, пока не пройдешь по ней пешком или не проплывешь на маленькой открытой лодке. Мне посчастливилось это сделать. И я могу сказать: двери каждого дома были для меня открыты. Люди делились со мной лучшей своей едой, кровом, мечтами. Кто-то принимает меня за китайца, кто-то — за индейца, и никто не верил, что я эскимос. Для большинства из них я был первым эскимосом в их жизни».
Оле и Галя по-прежнему много путешествуют, устраивая выставки уникальных фотографий. Живут то в Гренландии, то в российской Арктике, то в Москве. При этом Галя говорит: «Оле необыкновенный: мужественный, добрый, терпеливый. Его не раздражают во мне те вещи, которые раздражали бы любого белого мужчину». Она учит калааллисут — основной язык жителей Гренландии. Окончательно они хотят осесть в поселке Сависсивик на севере Гренландии, где расцвела их любовь.
Оле: «Этой весной я увез Галю на собачьей упряжке к кромке льда на север Гренландии — туда, где греются на солнце моржи и нерпы. Там я попросил ее быть моей женой. У меня было всего одно условие: мы должны пожениться на вершине Хаммекен-Пойнт — самой северной в мире горы, которая носит мое имя. Добраться туда очень сложно. Можно на маленьком самолете, но это очень дорогое удовольствие. Но мы верим, что удача и в этом нас не оставит. Ведь мы оба везунчики».
* * *
В детстве у Галиного брата был набор деревянных кукол разных национальностей. Он потерял всех, а Гале достался один эскимос. Этой игрушкой она очень дорожила, но потом случился пожар, и деревянная кукла сгорела вместе с домом.
Галя: «Надо было в четыре года горько оплакивать потерю, чтобы ближе к пятидесяти найти настоящего эскимоса! И свою судьбу».
