А самих сирот Алину и Вику лишить права на отдельное благоустроенное жилье по достижении 18 лет от государства — так как их родительница умерла, то настоящий притон, в котором они жили вместе с ней до того, как попали в детский дом, освободился и — добро пожаловать в ад! — с нетерпением ждет их возвращения.
Двенадцатилетняя Алина кажется серьезной, взрослой, старше своего возраста, в очках. Младшая Вика, натуральная блондинка девяти лет, непосредственная, боевая, настоящая командирша — характеризует девочку ее опекун Виктор Анатольевич Косенков.
Старшая, Алина, играет на аккордеоне. Младшая, Вика, — на баяне. Свою прежнюю жизнь они, слава богу, почти не помнят. Но сейчас местные власти делают все, чтобы они вспомнили и ужаснулись...
...С полковником Виктором Анатольевичем Косенковым я знакома уже много лет. Я была в командировке на Байконуре, где он служил заместителем начальника центра испытаний и применения космических средств. Он помог мне наблюдать невозможное — запуск ракеты в космос. Журналистов на это событие пускали с трудом, требовалось получить аккредитацию, доказать, что ты не шпион... В общем, все сложно. Но как можно побывать на легендарном космодроме и не увидеть самое главное?!
Нет ничего прекраснее, чем разрезающая высь острая игла ракеты, когда небеса попеременно вспыхивают и гаснут разными цветами — сиреневым, фиолетовым, лиловым, розовым...
Ночь. Степь. Только земля и небо. А ты — ничтожная былинка во Вселенной — между ними. Со своей единственной и неповторимой жизнью.
Я была потрясена и благодарна за то, что мне довелось стать свидетелем этого.
Виктор Косенков вышел в отставку. Переехал вместе с супругой в Тамбов, откуда родом и я. Работал до пенсии в Следственном комитете. Иногда мы перезванивались. Жизнь шла своим чередом. «Брак у нас с женой не первый, — рассказывает Виктор Анатольевич о причинах, почему он решился на приемных девочек. — Дети, у каждого свои, выросли, родились внуки. Но силы еще оставались, и мы захотели взять на воспитание ребенка из детского дома».
Сестра в нагрузку
В 2014-м начались события на Донбассе. 26 первых донецких мальчишек-сирот привезли в Ростов. «Начали выяснять, можно ли оформить на них опеку, увы, оказалось, что это проблематично, так как эти дети — иностранцы. Но мы уже загорелись, зашли на региональный сайт по усыновлению, и первая, кого мы увидели, была наша Вика».
А с ней «в нагрузку», как это положено по закону, шла старшая сестра. В общем-то, они были сразу согласны и на двух детей, вместе веселее.
В четыре годика Вика Седова весила 13 килограммов. Их с Алиной обнаружили на улице педагоги случайно во время обхода, поздней осенью, в резиновых сапогах на босу ногу. Девочки копошились в грязи возле дома. Мать, 27-летняя Валентина Седова, обитала тут же, но за дочерьми не следила. «Ненадлежащим образом исполняет свои обязанности, — вскоре после обнаружения девочек, вышла с иском в суд о лишении молодой женщины родительских прав городская прокуратура. — Не содержит детей материально, нигде не работает, злоупотребляет спиртными напитками, приводит в дом посторонних лиц. У детей часто не бывает продуктов питания, отсутствуют игрушки. Ответчица с детьми не ходит в медицинские учреждения. Жилищно-бытовые условия по адресу, где проживают несовершеннолетние, не соответствуют санитарным нормам. В квартире грязь...»
Двухэтажный барак у железнодорожного вокзала, когда-то, лет пятьдесят назад, здесь жили путевые рабочие, со временем те разъехались, получили нормальные квартиры. Остались только те, кому было некуда бежать от выгребной ямы на этаже, дырки в полу, наполненной засохшими испражнениями, выведенных из окон печных труб. В доме до сих пор нет нормального водопровода, нет света в общем коридоре.
Самое крепкое — это кирпичные стены, которые могут простоять еще лет сто, со въевшимся в них навсегда запахом гнили, затхлости, разложившихся фекалий. Если честно, оставшись здесь даже всего на несколько дней, поневоле сопьешься, лишь бы не видеть того, что тебя окружает. Страшно растратить свою единственную жизнь на такое.
Восемь раз представители комиссии по делам несовершеннолетних пытались проникнуть в нехорошую квартиру, увещевали, во всяком случае, так написано в документах, непутевую Валентину взяться за ум.
В итоге детей «эвакуировали» через окно. Сама мамаша, будучи в нетрезвом состоянии, дверь представителям государства так и не открыла.
Ножом в сердце
«Поздравляю, Сестрен. Сегодня год и неделя, как тебя не стало с нами, как тебя убили, как «иронично» поздравлять тебя в твой День рождения, с Днем и неделькой твоей Смерти. Мир тебе там», — написаны красивые и печальные слова на странице Вали Седовой в Интернете ее подругой. Вот и она сама, ее траурная фотография — красивая, совсем еще молодая девушка, так глупо и безрассудно потерявшая себя.
Хоронили Валю 13 марта 2018 года. В тот день ей действительно исполнился бы всего 31 год. Людей на похороны пришло не так уж и много, еще меньше осталось на скромных поминках. Красивые слова в соцсети так и остались словами. Валентина никому не была нужна. Знакомые даже не знают, где ее могила. Не знают этого и дочери.
Сама когда-то детдомовская, Валя была взята под опеку родственниками, мать умерла, бабка и алкоголик-отец за ней не следили. В 18 лет девушка сбежала из дома. В 20 родила первую, Алину. Через три года — Викторию.
Отец девочек тоже умер совсем молодым от алкогольной интоксикации. После чего Валентина пошла вразнос... Как и почему она оказалась в этом притоне у железнодорожного вокзала, выяснить теперь сложно. Двухкомнатная квартира, если эту халупу можно так назвать, не имела ни кухни, ни туалета. На фото она выглядела декорацией к какому-то чернушному спектаклю — с ободранными обоями и провалившимися полами. Валя здесь была только прописана. Жилье ей не принадлежало, приватизировано не было, договор соцнайма она на него не заключала и за коммуналку ни разу за свою короткую жизнь не заплатила...
Здесь пили, трахались, кололись. Периодически отсюда выносили криминальные и не очень трупы. Но все эти происшествия Валентины будто бы не касались. Ей все было как с гуся вода.
«После того как ее лишили родительских прав, дочерей в детском доме она не навещала. Когда мы с женой их забирали, то опасались, что Валя может заявиться к нам домой, устроить скандал, даже поставили тревожную кнопку связи с полицией, но она так ни разу и не объявилась», — разводит руками Косенков.
В 2016 году Валя в драке убила своего сожителя. В 2018-м — на следующий день после Международного женского праздника, когда допивали остатки, — другой сожитель убил ее.
«Конечно, все эти преступления произошли по пьянке, — продолжает опекун девочек. — Но по первому, которое совершила сама Валентина, судья оказалась «доброй», и статью, по которой ей бы грозил немалый, вплоть до 15 лет, срок за «нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть», переквалифицировали в «превышение пределов необходимой обороны», она отсидела всего ничего в СИЗО и освободилась».
Возможно, получи Валентина наказание на полную катушку, была бы жива до сих пор, строчила рукавицы где-нибудь в Можайской женской колонии, переводила дочерям копеечные алименты, а так, выйдя через пару месяцев на свободу, она быстро сошлась с новым ухажером неким Александром Чернышовым 1967 года рождения, старше ее на 20 лет, ранее неоднократно судимым рецидивистом. Там же, в колонии, Валентина узнала, что больна ВИЧ, о чем за несколько часов до смерти сообщила сожителю.
Из приговора суда: «Реализуя свой преступный замысел, направленный на убийство С. из чувства личной мести, связанной с возможностью его заражения ВИЧ-инфекцией, Чернышов А.В., осознавая противоправный и антиобщественный характер своих действий, предвидя возможность наступления смерти С. и желая наступления этих последствий, взял в руку приисканный на месте происшествия нож, которым умышленно, со значительной силой нанес С. один удар в область задней поверхности грудной клетки слева...»
Валентина умерла мгновенно. Александр Чернышов получил десять лет строгого режима. Подхватил ли он в итоге ВИЧ — история умалчивает. Да и не это, наверное, главное. «Когда мы узнали о том, что Валентины больше нет, я позвонил ее родным, чтобы взять копию свидетельства о смерти — девчонкам должны были платить пенсию по потере обоих кормильцев. Но бабка только проскрипела, мол, вы прокуроры, бумаги сами доставайте, а она ничего и никому не должна. Родных внучек она так ни разу и не увидела и не изъявила желание это сделать», — объясняет Косенков.
Никакого имущества, движимого и недвижимого, после себя дочерям Валя не оставила. Кроме долгов.
Долги по нехорошей квартире
Первый раз ко мне как к журналистке Виктор Анатольевич Косенков обратился, когда Валентина Седова была еще жива. То есть года три назад. «Как же так? — недоумевал он. — Со мной связались из МКУ «Долговой центр» города Тамбова. Это организация, которая следит за городским имуществом и выбивает долги по жилью. И вот требуют, чтобы я немедленно заплатил все задолженности по квартире Валентины, а это сотни тысяч, сделал там ремонт, так как это будущее жилье девочек и мне нужно за ним следить».
Понятное дело, что проживать вместе с матерью, лишенной родительских прав, Алина и Вика не могли. По закону им по достижении совершеннолетия была положена благоустроенная жилплощадь, опекуны уже поставили их на очередь. Я тогда же позвонила в этот «Долговой центр», но не услышала вменяемого ответа, по какой такой причине посторонние люди должны брать на себя финансовые обременения пьющих родителей опекаемых детей. Тем более что сама Валентина не собиралась платить не только ЖКХ, но и алименты на дочек. Служба судебных приставов безуспешно вплоть до самой смерти разыскивала ее по всему Тамбову. Удивительное дело, молодая женщина не скрывалась, чуть ли не каждую неделю ее доставляли в полицию за антиобщественное поведение и пьянку, выписывали там штрафы, которые она тоже не гасила, но никто и не собирался сообщать о ее нахождении судебным исполнителям.
Да и действительно, какой смысл был ее искать? Какие деньги можно было выбить с женщины, никогда и нигде не работавшей? Ее даже не могли выселить на улицу за долги — квартира ей никогда не принадлежала. Она, как и дочери, была только в ней прописана.
Тогда, три года назад, от опекунов отстали и больше оплаты счетов с них не требовали. Однако когда Валентины не стало, вопрос встал с новой силой. «Уважаемый Виктор Анатольевич и Елена Геннадьевна! — вежливо написали Косенковым из Управления образования администрации Тамбовского района Тамбовской области. — Являясь уполномоченным органом по выполнению функций по опеке и попечительству в отношении несовершеннолетних граждан, в целях защиты жилищных прав несовершеннолетних подопечных С.А.В., 2007 года рождения, и С.В.В., 2010 года рождения, просим принять меры к заключению договора социального найма жилого помещения, в котором зарегистрированы несовершеннолетние».
— Мне дали понять, что раз матери больше нет, ее квартира освободилась — теперь ничего не мешает сиротам там жить. Государство больше не обязано заботиться о том, чтобы дать им положенное жилье, как исполнится 18, пусть возвращаются в этот притон», — возмущается Виктор Косенков.
Когда девочек изымали от живой матери, была составлена бумага, из которой следовало, что жилье совершенно не приспособлено для проживания: стены требуют капитального ремонта, выбиты окна, антисанитария, неблагоустроенность. И вдруг после убийства Валентины все волшебным образом преобразилось.
26 июня 2019 года (запомните дату, это важно!) комиссия Комитета по охране здоровья населения и социальному развитию Администрации города Тамбова в составе десяти человек, среди которых заместитель председателя данного комитета Попова Ф.Н., начальник отдела опеки и попечительства Астафурова И.С., главные и ведущие специалисты отдела опеки и попечительства Козельцева О.П., Трубачева И.Н., Гаряева Л.В., Головачева И.В., Картавых О.В., а также начальник службы внутриквартирного оборудования Лунева Г.Н. и мастера газовой службы Анохина А.Н. и Герасимова А.А. якобы посетили бывшую квартиру Валентины Седовой и выяснили, что дом «кирпичный, в нормальном состоянии, комнаты светлые, проходные, в них два окна. Имеются удобства: водопровод, канализация, туалет, расположенный на этаже». Единственная проблема — нет лифта и стационарного телефона. Но при этом «санитарно-гигиеническое состояние жилой площади — удовлетворительное и соответствуют всем положенным стандартам».
Единственное, что требуется опекунам, — это как можно скорее погасить существующую задолженность за прошлые годы, а затем взять на себя обременение в виде заключения договора социального найма и своевременно вплоть до совершеннолетия девочек производить оплату коммунальных услуг.
С Виктором Косенковым мы встретились в районном суде. Здесь должны были «судить» Валентину Седову. За то, что она не платит дочерям алименты. Истребовать положенное с непутевой родительницы посмертно. Впрочем, сам судья о том, что женщины уже полтора года как нет в живых, и знать не знал. И так бы и не узнал, если бы опекун не принес на суд ее свидетельство о смерти. «Ну, так теперь дело положено закрыть. С умершей Седовой взыскать положенную сумму алиментов все равно не получится», — развел руками представитель Фемиды. «Теперь, конечно, да», — заключил опекун. «Но, ваша честь, пока она была жива, ее можно было бы найти, но ее никто не искал».
После суда мы едем в тот самый дом, где жила Валентина. Он стоит, открытый всем ветрам, на пересечении трех дорог, сзади железнодорожного вокзала. И со стороны, выкрашенный розовой краской, выглядит даже прилично. У него несокрушимые кирпичные стены, и действительно, благодаря их крепости вряд ли власти по своей воле захотят признать это жилье ветхим. И кому интересно, что там внутри...
У входной двери копошатся три огромные дворняги и какой-то мужичок лет пятидесяти в огромном, не по размеру, пиджаке, совершенно без зубов.
— Здравствуйте, мы ищем знакомых Вали Седовой. Вы ее знали?
— Как же не знал, — всплескивает тот обеими руками. — Я ее сосед.
Он торопится провести нас в подъезд и обещает все показать. Я захожу и... задыхаюсь. Там нет воздуха, нет кислорода. Вонь накладывается сразу несколькими слоями — живым, животным. «У меня здесь десять собачек живут. Но они никому не мешают», — объясняет сосед, представившийся Юрием. Следующий слой — туалетный, исподний. «Вы уже извините, у нас здесь выгребная яма была. Сейчас мы ее как туалет не используем, ходим на улицу. Но запах остается».
И еще почти выветрившийся запах дешевого, паленого алкоголя, чьей-то блевотины...
У выгребной ямы, которая «почти» не используется, — чья-то наваленная свежая куча. Прямо на полу.
Ничего не могу сказать — больше грязи на самом этаже нет. «Я тут регулярно подметаю, — хвастается Юра. — Чтобы соседи к моим собачкам не приставали. От животных и правда вреда нет, от некоторых людей его гораздо больше». Он рассказывает о том, что сам был детдомовский, потом отсидел, получил здесь квартиру и вот теперь уже много лет в ней проживает. И — вполне счастлив.
«Я — человек в Тамбове известный, — гордится он. — Пою песни на городском рынке, а собачки мои рядом выступают. Меня даже по телевизору показывал Андрей Малахов. В программе «Пусть говорят». «Миллионер из трущоб» передача называлась».
Он возится с ключом возле своего замка. Квартира Вали находится напротив. Света в их закутке нет совсем, мне приходится включить фонарик в мобильном телефоне, чтобы хоть как-то разглядеть дверь Седовой с ободранными бумагами официальных печатей. «Конечно, я Валентине во всем помогал, — вспоминает сосед Юра. — Она неприспособленная к жизни была. Да и пила много. Я ей говорил: «Валя, не пей. До добра это не доведет». Я ведь и сам не пью. Но все бесполезно. Они здесь каждый день гудели... Однажды кто-то из ее хахалей стащил у меня телефон — что и говорить, пропащие люди, но я на нее все равно зла не держу. Тем более, такая страшная смерть ее настигла...»
Я внимательно рассматриваю опечатанную дверь. Последняя несорванная печать датируется 14 июня 2018 года. Ее поставил ведущий инженер того самого МКУ «Долговой центр» Пихтелев Д.И. С тех пор, значит, никто в квартире не был. Вот уже больше года. Это подтверждает и «миллионер из трущоб» Юра. «Никто сюда не приходил и квартиру не открывал». А как же комиссия из десяти человек, якобы посетившая эти самые трущобы 26 июня 2019 года? Они приговорили к жизни здесь, в вони и в аду, из которого уже никуда не выбраться, спросите соседа Юру, двух маленьких девочек-сирот. Но при этом, получается, сами здесь даже не объявлялись. Иначе бы не написали о туалете на этаже и работающем водопроводе, о двух светлых проходных комнатах. Да и не сорванная до сих пор на входной двери печать — вот самое главное доказательство — в этом случае датировалась бы совершенно другим числом. И за этот жилищный ад еще хотят, чтобы платили опекуны.
За синей птицей
Вырываемся на свободу, где белый свет и чистый воздух. Собаки соседа несутся вслед за нами. Сам Юра идет на работу, на рынок. Попутно говорит нам, что сам своим жильем очень даже доволен. Бомжом быть хуже, а здесь хотя бы есть стены. А к невыносимому амбре он давно привык. В его жизни ничего иного и не было. К чему стремиться и о чем мечтать?
А я думаю о том, как легко, оказывается, перестать быть людьми. Ради чего? Ведь не своими же квадратными метрами тамбовским чиновникам придется потом рассчитываться с повзрослевшими Алиной и Викой.
Неужели члены высокой комиссии так болеют за собственность государства? Или пекутся о своих должностях? Или, может быть, квадратные метры, положенные через несколько лет по закону сестрам Седовым, уйдут куда-то еще, пока их самих заставят вселиться в «благоустроенную» выгребную яму?
«Ты знаешь, я ведь не за себя боюсь, что мне придется платить за эти трущобы, — говорит Виктор Косенков. — Понятное дело, что мы с девчонками отобьемся. Тем более что по закону я вижу огромное количество нарушений. Но как быть тем опекунам других детей, у которых нет юридического образования? Неужели на них так легко можно повесить чужие долги, убедить заключить договор социального найма на явно неблагоустроенное и не приспособленное к жизни жилье и расплачиваться дальше всю жизнь?»
Он говорит о том, как сложно было объяснить девочкам, что жизнь — она не похожа на тот страшный дом, где они жили с пьющей матерью. Когда сестры пришли к ним, они разговаривали только матом, пели непотребные частушки, воровали деньги у приемных родителей, спокойно рассказывали о скотстве, творившемся у них на глазах, и не доверяли ни им, ни этому миру. Им просто не у кого было научиться доверию.
Сейчас Алина и Вика отдыхают в православном детском лагере под Тамбовом. В мире, где пахнет высокими смолистыми соснами и по утрам вместо горна слышится перезвон колоколов. Здесь свет и простор, много детей их возраста. И из Москвы есть тоже.
Вика бежит навстречу опекуну, приехавшему вместе со мной навестить приемных дочерей. Спешит поделиться впечатлениями. «Па, у нас завтра будет конкурс «Синяя птица». Алина будет играть на аккордеоне, а я читать стихи. Ты приедешь с мамой на нас посмотреть?»
Обычные домашние девочки, неотличимые от десятков других, мелькающих среди сосен. И так хочется, чтобы все у сестер сложилось хорошо. И чтобы никогда-никогда им не пришлось возвращаться в тот ад, из которого их спасли, откуда так и не смогла вырваться живой их родная мама Валя Седова...
КОММЕНТАРИЙ
Марина СИЛКИНА, кандидат юридических наук:
— Да, действительно, дети вправе наследовать за родителями, даже если те были лишены родительских прав. А наследники, принявшие наследство, отвечают по долгам наследователя солидарно в пределах стоимости унаследованного имущества.
Соответственно, если самого имущества как такового нет (жилье муниципальное), то и по долгам за ЖКХ за мать/отца они не отвечают. Тем более, опекуны детей не обязаны за свой счет его ремонтировать и т.п.
Понятное дело, что органы опеки желают решить вопрос будущего обеспечения жилплощадью девочек полностью за счет опекуна, который, как они надеются, приведет в порядок нехорошую квартиру, их туда вселят и снимут с очередности.
То есть пока мать была жива, проживание детей в этой квартире признавалось невозможным, так как она была лишена родительских прав и вела антиобщественный образ жизни. Но как только женщина умерла, то это основание якобы отпало. На что можно ссылаться теперь — непригодность жилья, которую нужно установить.
Обобщение судебной практики свидетельствует о том, что зачастую жилые помещения, предоставляемые детям-сиротам в порядке реализации ими своего права, предусмотренного статьей 8 Федерального закона от 21 декабря 1996 года №159-ФЗ, не соответствовали требованиям законодательства, предъявляемым к такого рода жилым помещениям.
В большинстве случаев детям-сиротам удавалось оспорить решение органа местного самоуправления о предоставлении им других квартир ввиду того, что родительские не отвечали санитарным и техническим правилам и нормам применительно к условиям соответствующего населенного пункта. В случае установления указанных нарушений суды обычно удовлетворяли требования заявителей.
