«Если пациент пропал, значит, у него все хорошо»
Виктора Александровича Никитенко хорошо знают в Конакове. Долгое время он заведовал травматологическим отделением в районной больнице. Многие с травмами-вывихами-переломами прошли через его руки. И сейчас он, помимо того, что служит в церкви Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла в поселке Карачарове, ведет прием в поликлинике.
Рабочий день начинает с молитвы. Больные признаются: добрый доктор только посмотрит весело, прикоснется — и как будто боль утихает.
Бывает, что травматолог принимает в день по 40–50 человек. Но однажды, в 80-е годы, в страшный гололед, когда людям буквально пришлось ползти по тротуарам на коленях, на дежурстве у Виктора Александровича побывало около 90 пациентов со свежими травмами. Как замечает доктор, это была война, действовали как в прифронтовой полосе. Пришлось мобилизовать весь дежурный персонал из других отделений и вызывать коллегу из дома для оказания помощи. Занимались сортировкой для определения первоочередных операций, вправляли вывихи, занимались репозицией переломов (соединяли фрагменты кости для обеспечения лучшего ее сращения), накладывали гипс.
Пациенты, приходящие на прием, часто напряжены, возбуждены, заводятся с пол-оборота, поднимают крик. Но сам вид доктора с окладистой бородой многих дисциплинирует.
— Господь помогает всех утихомирить, — замечает Виктор Александрович.
Доктор рассказывает, что летом население Конакова увеличивается в 2–3 раза — приезжают отдыхать москвичи. А районная больница рассчитана на 80–90 человек.
— Нагрузка возрастает. Люди выпили, закусили, взяли топор, чтобы развести костер и пожарить шашлык… А потом к нам поступают с ранами. Одну можно просто обработать и зашить, а другую требуется внимательно исследовать, иссечь поврежденную ткань для того, чтобы она не нагноилась. Представьте, что крупная собака укусила за лицо ребенка. Это очень сложная операция, здесь требуется не просто зашить рану и остановить кровотечение, а нужны навыки косметического хирурга и челюстно-лицевой хирургии.
Вспоминая случай с фельдшером Алексеем Ивановым, у которого был тяжелый и достаточно редкий задний полный вывих стопы с переломом малоберцовой кости, батюшка говорит:
— Он обратился за помощью в тот момент, когда хирургия и травматология у нас переезжали во вновь образованное отделение, которое располагалось в другом корпусе. Буквально в эти несколько часов в нашей больнице не было технической возможности выполнить операцию под наркозом. Оставалось отправить его в областной центр. Алексея сопровождала жена, они оба медики. Я понимал, что они уже изрядно намотались. Им пришлось добираться в Конаково из-за Волги, экстренно вызывать паром, долго ждать «скорую». А до Твери нужно ехать около часа, и там какое-то время заняла бы еще подготовка к операции. У мужчины таранная кость вышла из своей вилки назад, нижний конец большеберцовой кости натянул кожу настолько, что она вот-вот могла прорваться. Это причиняло жуткую боль. К тому же кожа могла омертветь. Промедление могло привести к развитию в дальнейшем асептического некроза таранной кости и к артрозу. Поэтому я предложил попытаться устранить этот вывих под местной анестезией.
— Как в медсанбате применили местную анестезию?
— Точнее, я использовал проводниковое обезболивание. Анестетик вводится непосредственно к нерву, чтобы его блокировать. Кстати, одну из первых работ по региональной анестезии написал знаменитый профессор-хирург Валентин Войно-Ясенецкий, будущий архиепископ Лука Крымский. За этот вклад в развитие анестезиологии в 1915 году ему была присуждена премия Варшавского университета. Описанные в этом труде методики актуальны и по сей день. Я, например, пользовался ими при операции по пластике ахиллова сухожилия, когда не было анестезиолога.
И в случае с Алексеем применил проводниковую анестезию. Обезболивающий эффект был достигнут, но мышечный тонус при этом виде обезболивания снять полностью не удается. А для устранения такого вывиха необходимо достаточное растяжение, которое и под наркозом-то сделать непросто. Нужно применить значительное усилие, но делать это аккуратно, чтобы не навредить.
Это было 2 мая, в день памяти святой блаженной Матроны Московской. Про себя стал просить ее о помощи. Помогла. Раздался характерный стук — все встало на место. Пациент со вздохом облегчения проронил: «Какое блаженство». Мы наложили гипсовую повязку с учетом необходимого положения стопы. Сделали контрольный снимок, увидели, что внутрисуставные соотношения правильные, длина малоберцовой кости также восстановлена. Он наблюдался у нас несколько недель с положительной динамикой. Вообще-то такие повреждения требуют многомесячного лечения. Но, как говорил основатель нашего травматологического отделения Раиль Ахметович Терегулов, если пациент пропал, значит, у него все хорошо.
«Благая цель перекрывает все страхи»
На вопрос о выборе профессии доктор Никитенко отвечает просто: «Это был Божий промысел». Когда Виктор учился в 10-м классе, его мама сломала ногу, были сложности в оказании медицинской помощи, врачей не хватало. И Виктор подумал: может, ему стать врачом?
— Думал, что буду помогать людям. Условия работы я представлял себе так: в больницах всегда тихо, чисто. Врачи и медсестры всегда спокойны, — говорит улыбаясь доктор, вспоминая, каким он был наивным. — Учительница по биологии, узнав о моих намерениях, только всплеснула руками: «Где же ты раньше был?» Она знала уровень моих знаний. В то время я был немало удивлен, узнав, что легкое — это отнюдь не воздушный шарик. Подналег на учебу. После окончания школы подал документы в Калининский мединститут. Тогда была негласная установка зачислять парней вне конкурса, а вот девчонкам приходилось сложнее.
Доктор признается, что он не знал, куда идет. Если бы догадывался, что его ждет, у него бы духу не хватило выбрать этот путь.
— А Господь — он мудрый. Он человеку показывает какие-то картинки, но знает, что потом его воспитает, — замечает батюшка.
Когда спрашиваю про первые походы в анатомичку, доктор сравнивает свое состояние с тем, что чувствовал герой Толкиена Фродо, которому дядя, уходя на покой, передал волшебное кольцо, обладающее собственной волей. Чтобы его уничтожить, хоббит отправляется в опасный путь…
— Я не трус, но я боюсь. Как у любого нормального человека, в случае какого-то неожиданного испытания у меня возникает напряжение. Но только на короткое время. Потом благая цель перекрывает все страхи, я начинаю действовать, понимаю, что это нужно, чтобы помочь людям.
Первые три курса, по признанию доктора, он не отрывал головы от книг и конспектов. Постепенно привык и к виду анатомических препаратов, и к запаху формалина, и к нагрузкам. И учебник по гистологии в 600 страниц уже не казался ему чем-то непреодолимым.
Виктор Александрович говорит, что хотел быть хирургом, правда, переживал из-за своего слабого здоровья, думал, сможет ли выдержать дежурства и многочасовые операции? К травматологии никогда не стремился. Но случайная встреча оказалась не случайной.
— Помню, после четвертого курса на практике в районной больнице в Конакове наша руководитель по хирургии посоветовала походить мне на дежурства к заведующему травматологией Раилю Ахметовичу Терегулову. Он был клиницистом с большим опытом, смог увлечь меня травматологией, которая оказалась интереснейшей специальностью.
Виктор Александрович признается, что боялся летать на самолетах, но так получилось, что, когда учился в клинической ординатуре по травматологии и ортопедии в Харькове, пришлось летать в санавиации.
— Я занимался травмами черепа и позвоночника. Летал на самолетах и вертолетах, выполнял операции в районных больницах Харьковской области. Было страшно, но Господь тебе предлагает, а ты можешь отказаться. У каждого человека есть голос совести. Мы постоянно делаем выбор в сторону Творца или в противоположную сторону. Иного нет.
В Харькове в 1991 году Виктор Никитенко покрестился.
— Моим крестным стал мой товарищ по ординатуре Арсен, как он сам говорил, армянский еврей, живущий на Украине. Мы с ним жили в одной комнате в общежитии. Он меня часто спрашивал: «Витюша, ты же из России, почему ты некрещеный?» А когда главный детский хирург Харьковской области Роман Николаевич ткнул мне пальцем в живот и спросил: «Ты христианин?», — я искренне ответил «да!», подумав, если я из России, то христианин. Помню, пришел в Благовещенский собор, мне бабушка одна говорит: «Что ты, такой старый, пришел, иди отсюда». Меня это почему-то не оттолкнуло. Вот так Господь вел. Я покрестился, и точка.
Вернувшись в Конаково, Виктор Александрович с головой окунулся в работу. В районной больнице делали различные виды операций по травматологии, развивалась техника остеосинтеза, когда при тяжелых оскольчатых переломах врач соединяет и фиксирует между собой обломки при помощи специального металлического крепежа. Но, как говорит доктор, даже при такой операции, как первичная хирургическая обработка ран, требовался немалый опыт и хирургическая ловкость.
— Эта операция не так проста, как кажется обывателю. Помню, как у меня дрожали руки, когда я первый раз оперировал, переживал, как правильно все сделать, как правильно обработать операционное поле, обезболить. Это вызвало некое раздражение у помогавшей мне опытной операционной медсестры. Она напрямую не говорила, но настроение ее можно было понять: сколько, мол, можно ковыряться, пора заканчивать, нас ждет следующий пациент. Потом уже все движения стали уверенными. А учиться приходилось постоянно; казалось, мы научились оперировать все виды переломов, а Господь нам показывал, что есть и другие переломы.
«Сидя около гроба, чувствовал дух отца»
У каждого свой путь к Богу. Доктор Никитенко говорит, что Господь неисповедимым образом открылся ему при соучастии других людей.
— Однажды вправил больному вывих плеча. Позже мы подружились. А мама у него была верующей. Она все время обо мне и моей семье молилась. Но это я понял позже, когда воцерковился, а ее уже не стало. Была еще одна история. К нам в отделение поступила бабушка, сказала мне: «Сынок, я у вас буду умирать». У нее был перелом латеральной лодыжки без смещения. В этом нет ничего страшного, показаний для госпитализации не было. Но пожилая женщина была одинокой, мы оставили ее в больнице, так как в те годы еще не было страховой медицины, мы могли это сделать. Я думал, что она пошутила, когда говорила, что будет у нас умирать. Но прошла неделя, бабушка ничего не ела, хотя чувствовала себя хорошо, и все повторяла: «Сынок, ты уж меня прости, у меня никого нет, я одна, я у вас буду умирать». Она у нас так и умерла, тихо и умиротворенно. Теперь я уже понимаю, она, видимо, была верующей.
А в 2000 году у Виктора Никитенко погиб отец. Он возвращался с дачи на велосипеде, его сбил пьяный водитель.
— Мама в это время ехала за ним на автобусе. Пассажиры увидели лежащего на дороге велосипедиста, прильнули к стеклам… Не знаю, как мама это вынесла. Я в тот день дежурил. Когда она вбежала в приемное отделение, я занимался с пациентом. Увидев ее лицо, я понял, что отца больше нет. Сквозь слезы она вымолвила: «Сынок, ты его спасешь, поехали». Я вызвал «скорую», попросил коллегу, чтобы подменил меня. Когда приехали на место аварии, я увидел лежащего на дороге отца, у него была травма головы, несовместимая с жизнью. Я понял, что он погиб мгновенно. Ему было только 63 года.
Виктор Александрович говорит, что, когда перекладывал отца в машину, у него было странное чувство. Он ощущал присутствие отца рядом с собой.
— Гроб с его телом потом стоял у нас дома. И все это время я чувствовал его дух, словами это не передать. Папа был из детдомовцев, после ремесленного училища 4,5 года служил на подводной лодке, а потом работал на фаянсовом заводе. Он был очень талантливым человеком, знал всего Пушкина, собирал репродукции картин, которые печатались в журнале «Огонек», нередко быстрее знатоков угадывал ответы в передаче «Что? Где? Когда?». Он был парторгом, а потом положил партбилет на стол. Видимо, он видел фальшь, несоответствие лозунгов самой системе. Как-то отец сказал, что он сделал бы это раньше, но боялся испортить мне карьеру. Отец был человеком слова, честным и надежным. Когда его не стало, я обнаружил в его записной книжке иконки. Мама после смерти отца стала болеть, чахнуть, они с папой очень любили друг друга, жили душа в душу. А у меня наметился совершенно четкий путь, я стал ходить в церковь, помогать на службе. Мама в церковь не ходила. Когда у нее обнаружили рак, перед операцией она вдруг согласилась причаститься.
А вскоре Виктор Александрович пошел заочно учиться в Калужскую духовную семинарию.
— Помню, я был в отпуске, мне позвонил наш настоятель, отец Вадим Махновский, спросил: «А ты не хотел бы поучиться?» Говорю: «Хотел бы, только как? Я заведующий травматологическим отделением, времени нет». Он предложил: «А ты попробуй». Я тогда не знал, что люди поступают в семинарию, чтобы стать священниками. Я-то думал учиться, чтобы приобрести более полные знания о православной вере. А когда поступил, понял, куда попал. Преподаватели были совершенно иными, нежели в институте, где я учился раньше. Тут через священников, очень грамотных и талантливых, действовала еще и благодать Божия. Учиться было очень интересно.
В 2013 году, еще учась в семинарии, Виктор Никитенко был рукоположен в сан диакона. А через пять лет, в 2018-м, став священником, ушел из больницы, полностью посвятив себя служению Богу.
— Духовник мне сказал, что я должен оставить работу. Я это воспринял как волю Божию. Правда, он оговорился, что, если меня будут просить вернуться в больницу, будет видно, как действовать.
Батюшка рассказывает, что у него абсолютно не екало сердце, он не испытывал никакой ностальгии, даже когда проезжал мимо больницы. «Вот что значит благословение, которое дал мне духовник», — замечает Виктор Александрович. И вдруг за неделю до того, как пришлось вернуться в больницу, он стал вспоминать про работу.
— Когда заглянул туда по делам, ко мне подошел коллега и сказал, что у них сейчас острый кадровый дефицит. И стал смотреть так… вопросительно. Пришлось напомнить, что у меня благословение, я не сам решил оставить работу.
Дмитрий Александрович, главврач Центральной районной больницы в Конакове, написал митрополиту Тверскому и Кашинскому Савве письмо, в котором рассказал о сложной ситуации, о нехватке врачей. Вопрос был решен. Виктор Никитенко получил разрешение надеть белый халат.
«Подрясник снимай, а бороду не стриги»
9 января батюшка заступил на вахту в поликлинике. А вскоре всех накрыла волна коронавируса. На базе районной больницы открылся ковидный госпиталь. Заведующий травматологическим отделением стал врачом в «красной зоне», еще один травматолог — реаниматологом. На всех больных с травмами и переломами во всем районе осталось три травматолога, включая Виктора Никитенко.
Но он не жалуется, говорит, что работать стало легче, воспринимает дежурства как послушание, так как получил благословение и от духовника, и от митрополита.
— Бывает, просто помолишься, попросишь Бога помочь — и смотришь, ситуация как-то разруливается. Теперь заходят больные, и чувствуешь: этот крещеный, а этот еще и причащается. Это помогает в общении с пациентами.
Сначала батюшка хотел принимать больных в подряснике, надев сверху халат, но духовник ему сказал: «Подрясник снимай, потому что на него может попасть гной из ран, а вот бороду не стриги».
Для каждого больного доктор старается найти добрые слова. Когда я напоминаю, что, согласно нынешним стандартам, врач, принимая больного, оказывает ему услугу, батюшка тихо смеется. В этом плане он старомоден, лечит по старинке, применяя творческий подход.
— Раньше в медицине была патерналистская модель взаимоотношений врача и пациента. От латинского слова «патер» — «отец». Как священника называли отцом, так и врач для пациента был как отец родной. Больной доверял ему, как своему родителю. Соответственно уважал, слушался, выполнял все рекомендации. Эффективность лечения в таком случае возрастает. Теперь эти отношения все более уклоняются в контрактную сторону. А ведь с больными нужно обязательно разговаривать. Есть мнение, что слово «врач» в старину означало «говорить».
На вопрос, не опасается ли он заразиться коронавирусом, доктор говорит, что все предопределено Господом, и добавляет: «Но и сам не плошай».
— К нам же привозят пострадавших и в ДТП, кто был изрядно пьян. Начинаешь накладывать аппарат Илизарова, где требуется ювелирная работа, а этот нетрезвый человек начинает брыкаться. Бывает, что уколешь себя случайно. Могут притащить из подвала бомжа, у которого нередко бывают и вши, и чесотка, и сифилис. При этом у него открытый перелом, нужно остановить кровотечение, наложить шину. Это сейчас все в перчатках, в масках. А раньше мы оперировали без перчаток. И, если честно, не помню случаев заражения среди своих коллег.
В воскресные дни батюшка служит. Если дежурства выпадают на большие праздники, он меняется сменами, чтобы быть в это время в церкви.
Еще Виктор Никитенко много лет настраивает пианино, при этом сочиняет песни.
— Любовь к музыке у меня от родителей. Они познакомились, когда папа играл на гармошке на танцах; он ставил условие, что не бросит инструмент, если к нему приставят того, кто будет отгонять от него комаров. Маме дали ветку сирени, и она очень робко отмахивала от него насекомых. У нее самой был очень сильный красивый голос, ее приглашали в хор имени Пятницкого. Но она отказалась. Если бы согласилась, вероятно, меня бы не было на свете.
Когда спрашиваю у батюшки, о чем он мечтает, не задумываясь говорит: «На самом деле все мои земные мечты сбылись». И уже с улыбкой добавляет: «Но не помешало бы три дня отдохнуть в санатории. Я там ни разу не был».
Пример батюшки говорит, что можно быть и врачом, и священником. Лечить применяя свои знания и Божией благодатью. Недаром во многих операционных в больницах висит икона святого Луки Крымского, который был и епископом, и хирургом. В центре на ней изображен владыка, а перед ним на столике — Евангелие и хирургические инструменты.
