И родина, и тюрьма
Признали Щерблюка мертвым в Молдове. Там он родился и вырос. По национальности — русский. В конце 1996 года Валерий развелся с женой, в начале 1997-го уехал из родного Кишинева в Россию. Экс-супруга безуспешно разыскивала Валерия несколько лет, подавала заявление в полицию. В итоге молдавские силовики признали Щерблюка безвестно отсутствующим. В 2007 году он стал официально мертвым.
А узнал мужчина об этом почти через десять лет — когда, уже живя в Бурятии, попытался восстановить документы. У Валерия давно утерян старый советский паспорт, а обзавестись новым оказалось сложным делом. Надо выезжать в Молдову, сделать это Щерблюку физически невозможно. В 2016 году у мужчины случился инсульт, с тех пор он почти не ходит, плохо говорит и носит специальный катетер для выведения мочи из мочевого пузыря. Маршрут у мужчины один — из дома до курятника и обратно.
После переезда в Россию у Валерия появилась новая семья. С Еленой Черашевой он познакомился в Петербурге, где жил первые несколько лет после переезда из Молдовы. Черашева — коренная петербурженка, по образованию художник-декоратор, работавшая смотрителем музея в училище им. Мухиной, перебралась за Щерблюком в Бурятию. Сейчас у них трое детей.
Черашева и Щерблюк не женаты, говорят, «некогда было». Елена во всей немыслимой катавасии с Валерием держится молодцом. Она «топит» за гражданского супруга, где только возможно, и пытается выбить для него заветный паспорт. Иски, апелляции, запросы, ответы, отказы... Суды, прокуратура, МВД, МИД…
— А Валера-то какой ладный мужик был, работящий, — в какой-то момент откладывает в сторону папку с документами и говорит Елена. Вздыхает. Смотрит на кухонную стену, где отвалилась штукатурка и видна деревянная обрешетка. Снова вздыхает.
Сейчас Валерий, Елена, их дочь с внуком, а также мама Елены живут в разваливающемся доме на Левом берегу в Улан-Удэ. Из доходов — только пенсия бабушки в 12 тысяч рублей. Дом 50-х годов постройки, штукатурка облетает в разных концах комнат, полы прогибаются. От всего этого возникает легкое чувство перекошенности. Семья купила участок, чтобы построить на нем свой собственный дом. Но через несколько месяцев после покупки у Валерия случился инсульт. Так все и зависло. Ни дома, ни паспорта, ни денег.
В итоге инвалид, экс-гражданин иностранного государства застрял в отдаленной российской глубинке. Бурятия для Щерблюка стала и родиной, и в каком-то смысле тюрьмой.
«Хоть «привет» скажи»
Отъезд Валерия из Молдовы — тема для обсуждения непростая. Сам Щерблюк неопределенно пожимает плечами, когда его спрашивают о причинах. Потом долго пытается сказать: «Так получилось». Валерий ни разу с момента своего отъезда в Молдове не был. И приезжать туда не хочет — говорит, слишком много националистов. При этом у него в Кишиневе 85-летняя мама, родная сестра, бывшая жена и двое сыновей.
«МК в Бурятии» нашел в Молдове младшего сына Щерблюка, который согласился рассказать о том, почему его отец уехал из страны.
— Отец работал автослесарем, иногда у него были подработки, — вспоминает Михаил. — Году в 1997-м затеял бизнес с друзьями, они собрались фрукты отвезти в Питер. Персики вроде. Одолжил крупную сумму денег — и у соседей, и у местных бандитов. Там десятки тысяч долларов были. Заложил нашу квартиру и отправился в Петербург. Две трети этих персиков сгнили, когда доехали до Питера. В общем, прогорел он. Отец остался в Питере, пытался деньги отбить. Еще с полгода выходил на связь. А потом в один момент просто исчез.
— Он с тех пор с вами не связывался?
— Нет, ни разу. Остались мать, я и мой брат. Мама работала медсестрой в поликлинике. Она воевала с бандитами, они выгоняли нас из дома — квартира-то заложена была. Друзья отца приходили к нам и забирали аппаратуру в счет долга. В общем, нас изживали. Мы обратились в полицию, там помогли, от бандитов мы отбились.
— Вы знали, что ваш отец жив?
— Очень долго мы думали, что он погиб, что его убили эти бандиты. Мама обращалась в МВД Молдовы, в российское МВД. Нам пришло письмо от полиции, что его не нашли и признали без вести пропавшим. По законодательству такой человек может считаться умершим до тех пор, пока не появится информация о том, что он жив. Поэтому и признали. А в 2014 году отец объявился в «Одноклассниках». Начал общаться со своей сестрой и мамой, они тут же, в Кишиневе, живут, через дорогу от нашего дома. До этого он тоже им не звонил, не писал. Но с моей мамой, с нами он так ни разу не связался. Ни «привет», ничего. Потом мы узнали, что у него другая семья.
— Вы с братом, ваша мать обижены на отца?
— Прошла обида, мы уже взрослые. Тогда мы, конечно, нуждались в отце, в его помощи. Но выросли, сами встали на ноги. Я работаю главным охотоведом Молдовы, брат — менеджер в крупной компании. Сейчас негативных чувств к отцу нет. Я отцу сам написал: «Ладно, было и прошло. Хоть «привет» скажи». Но никакого ответа.
— Но ваши же родители развелись?
— Это был фиктивный развод. Я не знаю всех деталей, был маленьким еще. Но отцу развод был нужен для каких-то бумаг. Мы нормально жили, мы были семьей. Мама не смогла забыть отца, это очень для нее тяжелая история. Она так замуж и не вышла. Работает сейчас в ковидном госпитале.
— В иске, которая ваша мать подавала о признании Щерблюка умершим, указывается, что это произошло из-за приватизации квартиры. Там есть такая фраза: «Возникла необходимость оформить документы на квартиру, для чего нужно согласие ее бывшего мужа».
— В приватизации нашей квартиры в Кишиневе участвовали мы все вчетвером — отец, мать и два брата. После пропажи отца надо было как-то решать вопрос. Что и произошло. Никаких махинаций с этой квартирой не было. В ней сейчас живу я, мой брат и его семья.
Сам Валерий подтверждает, что очень долго не общался с родными. На вопросы о бывшей жене и своих сыновьях он вздыхает, отводит глаза в сторону. Та, кишиневская жизнь для Щерблюка осталась в прошлом.
«Мы тебя не трогаем, живи»
Петербуженка Елена Черашева потратила в Улан-Удэ несколько лет, чтобы доказать молдавской стороне, что ее гражданский супруг жив. Сейчас она на заключительном этапе — Валерию обещают сделать паспорт без приезда в Молдавию. К этому процессу подключилась сначала бурятский омбудсмен Юлия Жамбалова, а затем и уполномоченный по правам человека в РФ Татьяна Москалькова. Жамбалова также помогла решить Щерблюку вопрос с больничным обслуживанием. Его без документов прикрепили к горполиклинике №2, о чем есть соответствующий документ.
— Это, можно сказать, паспорт Валеры, — показывает Елена потрепанную бумагу.
— Знаешь, какая у меня обида? — спрашивает Валерий. — Какому-то Жерару Депардье дали паспорт, а мне нет. А я работал на Россию всю жизнь. Пyтин, Володя, я же за тебя всегда. Как же так. Дайте мне паспорт, чтобы я хоть умер как человек.
Большую часть времени в Бурятии Щерблюк провел на добыче нефрита в Баунтовском районе. Там и потерял свой советский паспорт. На вездеходе переплывал бурную реку Цыпа, вездеход ушел под воду. Паспорт сделал «бульк-бульк», говорит Щерблюк. На дворе стоял 2011 год.
— Я подошел к полиции: «Так и так, улететь от вас не могу, паспорта нет». А пацаны-менты: «Мы тебя не трогаем, живи», — вспоминает Щерблюк. — Ну, так и жил. Весь район знал, что у меня документов не было.
Потом с нефритом Щерблюк завязал. Добычу камня начали жестче контролировать, все стало по лицензии, хозяин-нефритчик затребовал официальные документы для трудоустройства. И беспаспортный Валерий оказался не у дел. Инсульт разбил его буквально через несколько лет.
Сейчас Щерблюк и Черашева живут надеждой, что Валерию дадут российский паспорт. Это их главная боль, их главная проблема. Тогда, глядишь, и пенсию назначат, и социальные выплаты какие. Пока же — старый дом в Улан-Удэ и тяжелое настоящее.
— А ведь меня уже хоронили, — вдруг вспоминает Щерблюк. — В армии я служил под Москвой, у меня на шее чирей вскочил, отправили в госпиталь Бурденко. А там какой-то ефрейтор перепутал, написал в моем деле «умер» и отправил в военную часть. Быстро тогда все выяснилось. Так что не умру я. Рано еще.
