Наше знакомство с Лизой произошло неожиданно, через соцсети. Когда я публиковала в Фейсбуке, что женщинам за решеткой нужны теплая одежда и обувь (обычно это касалось беременных и мамочек с детьми), всегда откликалась одна девушка. Она привозила одежду, продукты, лекарства. И было видно, что для нее это не просто благотворительность.
— Я ведь бывшая осужденная, — призналась она. — И я видела такое, после чего решила помогать женщинам за решеткой.
И вот мы сидим с Лизой в редакции, пьем кофе и... роняем слезы. Потому что тюрьма лишила Лизу (слава богу, на время) маленького ребенка и любимого занятия.
— За решеткой я поймала себя на страшной мысли, что не могу вспомнить, как выглядит лошадь, — рассказывает спортсменка. — Я пыталась представить копыта, нос, гриву... И ничего не получалось. Это был ужас.
— Лиза, давайте по порядку. Вы в момент ареста были спортсменкой?
— Да. Я с детства любила лошадей. К ним меня привели родители в 7 лет. А потом даже подарили пони. Вскоре я стала воспитанницей самой сильной Санкт-Петербургской школы олимпийского резерва по конному спорту. В 18 лет переехала в Москву и была в юношеской и юниорской сборной России (в 2012 году участвовала в чемпионате Европы среди юниоров в Берне). Вышла замуж, родился ребенок.
В общем, моя жизнь была посвящена только конному спорту и моей семье. Про тюрьму я даже кино не смотрела и вообще не представляла, что когда-то она может меня и моих близких коснуться. Вот просто это был какой-то другой мир.
— И как же вы попали за решетку?
— Я входила в сборную России по конному спорту, а оформлена была в фирме (директором по строительству которой был мой муж). То есть мне, по сути, вменялось фиктивное трудоустройство. Вообще ситуация такая: мало кого в конном спорте трудоустраивают официально, а много где требуют документ о месте работы, да и стаж нужен. Предполагалось, что я в большей степени буду лицом фирмы, стану ее рекламировать как спортсменка. Я понятия не имела, что это может подпасть под уголовную статью. Как бы там ни было, в мае 2017 года возбудили уголовное дело по 159-й статье УК «Мошенничество» на меня и мужа в связи с тем, что я на работе не появлялась. Сначала оно было в СК, потом передано в УВД ЦАО. Следователь говорил мне примерно так: «В тюрьму засажу вас обоих, помрете там от туберкулеза, а ребенка в детский дом заберут». Мне сложно сказать: он так на самом деле думал или у него стояла задача запугать? Для меня все это звучало как бред, ведь разве могут «за трудовую книжку» за решетку? Ущерба нет (всю полученную зарплату я вернула), потерпевших нет. Год длилось следствие, потом еще столько же суд. И вот назначена дата оглашения приговора 6 июня 2019 года. Адвокаты уверяли, что суд меня не «закроет».
— Почему они были так уверены? Знали, что законом предусмотрено право отсрочки наказания для матери до наступления ребенку 14 лет?
— Главным образом потому, что нельзя «закрывать» обоих родителей малолетнего ребенка (сыну было два годика). Тем более что оставить его на попечение мы могли только моей маме, а у нее онкологическое заболевание, ей требовалась химиотерапия (первый укол ей сделали накануне ареста).
И вот я слышу, что судья назначает мужу 4 года. Он бледнеет, передает мне часы, кольцо, телефон (все это в СИЗО нельзя). Я беру трясущимися руками и слышу... что и мне суд дает 3 года в колонии общего режима. «Взять под стражу в зале суда». Мы с мужем посмотрели друг на друга, но сказать ничего не могли. Первая мысль — как будет ребенок? Позвонить ведь даже нельзя. Дальше все как в замедленном кино. Я покорно выполняла все, что говорили конвоиры.
— Как вас встретили в СИЗО?
— До СИЗО я добиралась почти сутки. Сначала я сидела часов 7 в конвойном помещении суда. Потом в автозаке до 23 часов катали по разным судам по всей Москве (запомнилось, как одному только что арестованному какой-то бедный наркоман отдал из жалости последнюю пачку сигарет, и я поняла, какую цену имели эту сигареты для него). Выгрузили на территории Мосгорсуда. Я вышла и увидела толпу женщин. Они ждали «воронка», который везет в женский СИЗО №6. Вот тут у меня, наконец, хлынули первые слезы.
В СИЗО меня привезли уже за полночь. На «сборке» (сборное отделение) сидели женщины, которые не первый раз за решеткой. Встретили меня воинственно. Потом им, видимо, меня жалко стало, отстали.
Когда я рассказывала, за что посадили, никто не верил (потом даже начальник СИЗО мне не поверил, попросил ему дело принести из спецотдела, изучил и был в недоумении — не знал, что за такое сажают). Сидела на «сборке», то есть сборном отделении, до 5 утра, потом был обыск, который меня потряс.
— Заставили догола раздеться?
— Да, и нужно было приседать. Я думала, что так мою физическую силу проверяют, присела несколько раз, они мне: «Хватит». Говорю: «Я могу и больше приседать». Они: «Вы странная». Истинная цель этих приседаний, как я потом узнала, чтобы из «потайных» мест выпали наркотики (если женщина их там прятала). Был еще досмотр на кресле у гинеколога — таким образом, как оказалось, искали мобильный телефон.
На «карантине» (это камера, куда отправляют после «сборки») каких только женщин не видела. Запомнилась бабушка, которая, как рассказывала, убила внука и сделала из него котлеты. Шокировало большое количество наркоманок. Я никогда не употребляла наркотики, у меня интеллигентная семья (обе бабушки, на глазах которых я выросла, пережили блокаду Ленинграда). Но после выхода из тюрьмы я могу вам рассказать о наркотиках все. Абсолютно все.
Самое ужасное было, что все курили. Причем каждые пять минут. Я задыхалась. Я вообще никогда не курила и даже не пробовала.
— Какая камера вам потом досталась?
— Обычная камера, там оказалось человек 30. Все за «экономику».
— Что шокировало за решеткой?
— Первое, что я увидела на следующий день, когда вывели из камеры на прием к начальнику, — в коридоре выстроились маленькие дети и их матери. Они стояли... лицом к стене, руки за спину... Так проходила проверка перед выводом на прогулку. Дети (как я потом узнала, все они родились за решеткой) повторяли все в точности, что делали их матери. Страшная картина. Я ее до сих пор забыть не могу, и это одна из причин, почему я помогаю беременным и женщинам с детьми за решеткой.
Сама я сначала не могла привыкнуть, что везде надо идти в позе «руки за спину». Получила выговор за то, что забывала. Зато потом я настолько привыкла, что это стало автоматическим жестом, и когда меня освободили, я шла домой с руками за спиной.
СПРАВКА "МК"
После публикации в «МК», ставшей официальным обращением правозащитников во ФСИН России, практика, когда женщин ставили лицом к стене с руками за спину, была прекращена.
И хотя у нас камера была «экономическая», все равно были свои порядки. Дедовщина, если это можно так называть. Если ты новенькая, то пульт от телевизора трогать нельзя, в туалет ходишь последняя (мне приходилось стоять в очереди в туалет по утрам по 40 минут). А вообще на камеру было 3 унитаза, так вот в первый ходили те, кто сидит год и больше, во второй — кто шесть месяцев и больше, в третий все остальные.
— Вам не угрожали арестантки?
— Была история с невероятной красоты азербайджанкой. Она истошно орала на весь СИЗО, резала себе вены, требуя, чтобы к ней пришел начальник изолятора и признался ей в любви. Ее отправили в психиатрическую больницу «Бутырки», но после мы с ней встретились в конвойном помещении суда (когда меня привезли на апелляцию). Представьте себе это помещение — маленькая, метр на метр, будочка. И вот мы вдвоем с этой не совсем здоровой девушкой, у которой все руки в окровавленных бинтах. Она вытащила из волос (там прятала) сигареты и начала курить, после чего потеряла сознание. Когда прибежал конвой, она очнулась. Стали выяснять, кто курил (ведь это нарушение). Она указала на меня пальцем. Конвойные ей поверили, сказали: «Если она первая на тебя указала, значит, так и есть». Меня бы наказали, наверное, но тут девушка стала сыпать проклятиями, обещала, что ее родственники вырежут всю мою семью. Стало понятно, что она неадекватная. Вообще было удивительно, что в автозаке и в конвойном помещении вы можете оказаться с абсолютно разными людьми, в том числе тяжелобольными, обвиняемыми по тяжким статям, рецидивистами.
— Что вам особенно запомнилось?
— Запомнились обыски, которые проходили каждый день и после которых все вещи были разбросаны и перемешаны.
Запомнилось, что если сажают мужа и жену, то они не могут писать друг другу письма.
Запомнилось, как в «спортзале» (туда выводят за деньги — это платная услуга) меня покусали блохи, да так, что изъели почти все ноги. Но зато однажды меня привели туда и оставили одну на 3,5 часа. И все это время я бегала там на беговой дорожке. Это был такой огромный глоток жизни!
Запомнится навсегда, насколько ценится всё… продукты, вещи, средства гигиены, на что дома не обращаешь внимания. Помню, как вечером часто через решетку в окно ищешь звезды и хоть небольшой кусочек неба, свободы.
Навсегда запомню, как закрывается дверь за спиной на ключ.
— Как без вас был ребенок?
— Он остался с мамой, хотя той было самой очень тяжело от «химии». Моя мама писала, что сын все время тянет на улицу со словами: «Бабушка, пойдем искать маму и папу». Связи с ней, кроме писем, не было никакой. Она высылала иногда фото ребенка, я их целовала и ревела до утра. Судья не давал четыре месяца разрешения на свидания и телефонные звонки. Ему некогда было написать документ, как нам объясняли в суде. Самое ужасное из всего этого, конечно, отсутствие звонков родственникам. При мне у одной женщины умер отец, о чем ей спустя время сообщили адвокаты. Так вот позвонить домой ей следователь не дал, попрощаться с отцом не отпустил. Как же она плакала...
— Вы писали жалобы? Как-то боролись за свои права?
— Адвокаты подали апелляцию (забегая вперед, скажу: Мосгорсуд приговор отменил, за что ему большое спасибо). Однажды в СИЗО приехал уполномоченный по защите прав предпринимателей Борис Титов. Женщины из моей камеры меня к нему вытолкали: мол, говори про ребенка, проси помощи. Я обратилась. После этого пришли двое оперативников, вывели меня в коридор, в ту зону, которая не просматривается видеокамерами, и стали грозно спрашивать, почему я «гоню за СИЗО». Я объяснила, что жалоб на условия содержания Титову не высказывала, что просто по уголовному делу к нему обратилась. Напугалась тогда сильно.
— Понимаю, что вопрос странный, но, может, было за решеткой что-то хорошее?
— Конечно! Вот всей этой жути я пыталась увидеть какие-то чудеса. Евангельский свет проникает и по другую сторону решетки. На территории есть храм, я регулярно причащалась. Помогла мне книжка «Несвятые святые», написанная монахами Сретенского монастыря. Когда нас повезли на апелляцию, мы надеялись не на справедливость (казалось тогда, что ее нет), а на божественное чудо. И оно произошло. И меня, и мужа освободили 23 октября 2019 года. Приговор отменили и отправили на пересмотр. А на втором рассмотрении дали нам условные сроки. Мы не стали оспаривать это решение.
— Как встретил ребенок?
— Мне сложно это без слез говорить. Первое время мы с мужем не могли уходить вдвоем из дома — у сына начиналась истерика. Он бросался к нам с криком: «Мама, папа, вы не вернетесь!» Так что дома кто-то из нас должен был всегда оставаться.
Я примчалась на работу на второй день. Мой конь Рубинио Роял к этому времени уже вышел на пенсию. Но появилась Белла Рогацца. Скоро я с ней завоевала первое место на Кубке России. Все говорили: «Ты вообще не волнуешься на старте. Как так?!» А я думала: разве соревнования — это страшно? Вот тюрьма — это действительно страшно. И я до сих пор, когда вижу автозак, испытываю ужас. Вернуться к прежней жизни непросто. На меня наложены ограничения, я не могу ездить на заграничные турниры, хотя как раз сейчас чувствую в себе силу, что завоевала бы любые награды.
В тюрьме я встретила много друзей (с некоторыми созваниваюсь), там я узнала «изнанку жизни». У беды есть свой смысл, от нее не отвернешься и не убежишь, сквозь нее можно только пройти. И вот какой ты станешь после этого — самое главное. Тюрьма научила ценить жизнь во всех ее проявлениях. В пять утра я уже на любимой работе! Я много занимаюсь ребенком, провожу время с выздоравливающей мамой и стараюсь помогать тем, за кем еще лязгает железная дверь.
— История Лизы показала: за решеткой может оказаться абсолютно любой из нас, — говорит художница, фотограф Ната Русс. — Когда выбирали тему для съемки, я отталкивалась от ее слов, что для нее существуют только семья и кони. Так что для проекта мы решили фотографировать Лизу именно с ее лошадью (с которой она выступает) в конюшне. Было непросто, потому что животное не всегда слушалось. Но вообще было видно, что сама Лиза в глубоком контакте с лошадью.
