«Обыск» у штабиста и Райкин в неглиже
С Владимиром Федоровичем Корнеевым я познакомился в стенах МУРа в начале лихих девяностых. Два бывших начальника столичного угро Еркин и Корнеев уже были на заслуженной пенсии и состояли в Совете ветеранов МУРа. Но на улицах столицы разгорелась криминальная битва между бандитскими кланами, каждый день приносил сводки о новых убийствах, и сидеть дома у телевизора этим закаленным бойцам с уголовным миром в такое беспокойное время было невмочь.
На Петровке они ежедневно изучали оперативные дела и принимали активное участие в разоблачениях самых опасных преступников.
О Владимире Федоровиче мне много рассказывал мой друг по жизни и работе, писатель и кинодраматург Эдуард Хруцкий. Он писал по рассказам Корнеева о самых именитых преступлениях тех лет, когда Владимир Федорович возглавлял столичный сыск и прославился ликвидацией дерзкой банды Митина (красногорских «хоккеистов») и налетчиков Пашки Америки.
Владимир Федорович говорил о делах того времени неохотно.
Помогла мне житейская случайность. Выяснилось, что мы с Корнеевым соседи, живем в одном дворе.
— Чего ты хочешь услышать? Про красногорских «хоккеистов», которые нападали на магазины и сберкассы, и про Павла Америку, заядлого пижона и завсегдатая дорогих ресторанов, я все уже рассказал Хруцкому.
— Мне про Бориса Венгровера.
— Ну, об этом удивительном воре и необычном человеке можно говорить сутки и все равно все не скажешь.
В глазах Владимира Федоровича загорелись живые огоньки.
— Я согласен на сутки.
— Ладно, будь по-твоему. Квартирных воришек во все времена МУР перевидал немало, но такого, как Венгровер, судьба подбросила нам первый раз, — начал рассказывать Владимир Федорович. — Рассказы о «Черной кошке» — это пустой вымысел, красиво использованный Вайнерами. Они мне проходу не давали, когда писали свой сценарий. Мы с ними все банды перебрали того времени, чтобы выйти на образ Горбатого, а вот Венгровер — это реальный гений уголовных дел. Он был находчив, как лисица. Как-то раз в 1944 году забрался в квартиру главного штабного офицера, и тут приходит хозяин. Борис глазом не моргнул. Представился, что он из НКВД и проводит секретный обыск. Офицера обвиняют в шпионаже, сейчас приедет опергруппа, чтобы отправить офицера в «Лефортово». И по-дружески порекомендовал обескураженному товарищу написать чистосердечное признание, чтобы облегчить вину. Офицер настолько растерялся, что даже не потребовал предъявить ему ордер на обыск. И сдал «энкавэдэшнику» по его настойчивому требованию удостоверение и табельный ТТ. Пока офицер в раздумье выводил строки объяснения, Венгровер «пошел встречать «опергруппу», захватив с собой «изъятое» у офицера оружие.
В другом случае, когда его настигла в квартире хозяйка, он сразу заявил, что ее обокрали, а его привлекли как понятого. Участковый якобы пошел за другим понятым для протокола, а его оставили наблюдать пока за квартирой. И посоветовал хозяйке, не теряя времени, составить список похищенного. Пока она сокрушенно искала, что украдено, он начал беспокоиться: «Что-то их долго нет. Пойду-ка посмотрю». Пошел за «участковым» и не вернулся.
Сообразительность и актерские способности выручали Венгровера всегда и везде.
В Ленинграде до войны жил великий сатирик Аркадий Райкин с семьей — в скромной коммуналке.
В коммунальных квартирах в передних около дверей комнат на стенах обычно укрепляли вешалки для верхней одежды. Можно было по количеству пальто узнать — сегодня у соседей гости.
— Ночью Райкин вышел из комнаты и наткнулся на меня, — рассказывал Венгровер в кабинете Корнеева.
«Вы что тут делаете?» — спросил артист у человека, который рылся в карманах пальто, развешанных в передней.
Венгровер сразу узнал любимца публики и рассыпался в комплиментах.
«Для этого вам потребовалось проникнуть ночью в квартиру в четыре утра и обыскивать чужие карманы?» — поинтересовался Райкин.
«Я не только все время восхищаюсь, но и завидую вашему дарованию», — продолжал говорить Венгровер, не обращая внимания на вопрос артиста.
«Тем не менее я бы вас не пригласил на работу в свою труппу», — сразу нашелся Райкин.
«Вот так мне повезло увидеть великого Райкина в неглиже, а ведь другие видят его только во фраке, — со смехом закончил Венгровер. — У моей профессии все же есть некоторые преимущества!»
Корнеев, рассказывая о Венгровере, задумчиво глядел в окно:
— Этот полный воровских идей человек был очень изобретателен, но я расскажу, как он создал уникальную группировку, которую наши предшественники в МУРе долго не могли раскрыть.
Провал под Новый год
Бывший следователь советского угрозыска Кириллович один из первых, кто познакомился с чудо-вором. Как он потом рассказывал нашим муровским операм — и на старушку, оказывается, случается прорушка.
Как-то раз Венгровер пытался проникнуть в одну из присмотренных им квартир. Все шло путем. Легко поддался замок, и без скрипа открылась входная дверь, как вдруг сзади раздался трескучий голос:
— Молодой человек, вы это к кому собрались?
Этого Борис никак не ожидал. Перед ним стоял сухонький старичок из породы любознательных граждан.
— Я… Это… Я племянник хозяйки…
— А, ну тогда понятно!
Старичок неожиданно прытко кинулся вниз по лестнице и громко позвал на помощь. И надо такому случиться, чтобы рядом проходил агент уголовного розыска…
А тот день был предновогодним. Вечером у Венгровера был запланирован ужин в ресторане, столик на двоих заранее заказан, а здесь, на лестничной клетке, на него нацелили вороненое дуло револьвера прямо между глаз…
…Инспектор Архипов торопился, неровно заполняя строчки протокола допроса. В дверь то и дело заглядывали сослуживцы, в соседнем кабинете во весь стол красовался винегрет с селедочкой, и по стаканам уже разливали заиндевевшую с мороза «Смирновскую»…
«Днем на улице Пушкина в доме 26 был задержан неизвестный у квартиры 2, куда он пытался проникнуть. При личном обыске у него были обнаружены связка ключей и отвертка. Назвал себя Борисом Андреевичем Митляевым…» — писал милиционер.
…Глупо, очень глупо все получилось. Настроение у сыщика и того, кто сидел напротив, было совсем неновогоднее. Архипов бросил ручку в пенал и вызвал конвойного. Следователь потом все равно будет подробно во всем разбираться. А сейчас…
За те сутки, что Венгровер провел в подвалах Петровки, он изменился до неузнаваемости. Недаром матерые уголовные волки говорили, что из подвалов Петровки хорошо виден Магадан…
Когда его вывели для допроса, он постарел лет на пять. Следователь Кириллович даже заглянул в документы, нет ли ошибки? Все верно, 1916 год рождения, значит, сейчас ему двадцать пять.
Кириллович вел себя очень вежливо:
— Присаживайтесь Борис Рувимович, нам про вас все известно. И то, что вы никакой не Митляев. А еще не Антиковский, Михайлов и Гуськов. Видите, мы подробно изучили все ваши имена. Попались вы с поличным, при свидетелях, в суде проблем у нас не будет. А вот это ваша дактокарта и выписка из картотеки, и получается, кроме кражи на вас еще и побег из ИТЛ. Ну так что, будем говорить? Или у вас вопросы?
Венгровер помотал головой — чего уж тут? Какие вопросы? Проигрывать — это тоже искусство, и он это хорошо знал. С такими ребятами, как в МУРе, лучше всегда сыграть в искренность, а дальше Бог поможет. Может, еще что-нибудь и придет в голову…
— Когда начали воровать?
— Лет с десяти, после расстрела отца.
— За что отца расстреляли? По политической?
— Да какая, к чертям, политическая…
Венгровер развалился на стуле и затянулся предложенной следователем папиросой.
Спортсмены, комсомольцы, студенты, красавцы
Родился Венгровер в Харбине. Потом семья переехала в Иркутск. Отец, хоть и еврей, был профессиональный уголовник. Занимался квартирными кражами, а в период военного коммунизма перешел на грабежи. Поймали и по суровым законам того времени расстреляли.
Борис пошел по стопам родителя. Говорят, что воровской дар передается по наследству, как музыкальный слух. Ему было всего десять лет после расстрела отца. Но уже через два года его знала вся иркутская милиция. Пару раз он попадался, но до шестнадцати лет его вынуждены были отпускать. Совершеннолетие наступило в семнадцать лет и было ознаменовано первым же судебным процессом. Посадили, но ненадолго. По молодости быстро отпустили. Правда, вскоре все повторилось.
После второго срока Венгровер понял, что в Иркутске ему спуска больше не дадут. И надо делать ноги. Но он не огорчился и отбыл в воровское турне по городам и весям. В Северной Осетии несколько лет работал… пионервожатым.
— Только не удивляйтесь! — Корнеев ухмыльнулся. — У него ко всему прочему был еще настоящий педагогический талант. Он мог стать и вторым Качаловым на театральной сцене, и вторым Макаренко в педагогике. Если бы только жизнь сложилась нормально. Но, увы, этому не суждено было сбыться.
И вот в Орджоникидзе новое задержание и побег из-под стражи. После чего он уже в Ленинграде. Там за серию громких краж его ловят и судят и в столыпинском вагоне возвращают в лагерь под родной Иркутск. В 1937-м, не просидев и года приговоренного срока, бежит из лагеря и появляется в Белокаменной. И здесь наконец его душа находит тот земной рай, которого ей так не хватало.
Если Остап Бендер вхолостую мечтал о рае в Рио-де-Жанейро, то Венгровер наяву нашел его в Москве с ее широкими проспектами, мраморными вестибюлями в метро, шикарными ресторанами и, наконец, со стройными и нарядными москвичками, способными легко оценить остроумие.
В Москве у него не было знакомых, и все же, перебрав в памяти всех, кого знал, он вдруг вспомнил Изю Дворецкого, с которым учился в иркутской школе.
С этого момента и берет начало новая московская эпопея похождений легендарного квартирного вора.
Изя Дворецкий по московским меркам был счастливым обладателем целой комнаты в Останкине. У него незадолго до появления Венгровера арестовали отца, старого большевика и политкаторжанина. Парню требовалось забыться, избавиться от горьких переживаний, и Борис Венгровер — веселый, уверенный в себе и находчивый — пришелся Дворецкому как нельзя кстати.
Полтора месяца они прожили вместе. Изя Дворецкий учился в школе прокуратуры и мечтал стать новым Вышинским.
А Венгровер вовсю начал «работать» по специальности. Благо в Москве ему было где развернуться.
В 1937 году его задерживает московская милиция, но, перепилив решетку, он бежит из участка. Через два месяца его снова ловят, к этому времени у него тридцать крупных краж из госучреждений! Это всего-то за полгода жизни в столице.
В 1938 году новая судимость и суровая зэковская доля в Темлаге. Но уже в 1939 году он опять бежит, и теперь точно знает, куда ему следует держать путь. Ловить жар-птицу можно только в Москве.
В 1939 году по Москве поползли слухи о необыкновенной банде квартирных воров, для которых не было преград. За короткое время банда совершила в столице 60 домовых краж. Домушников не останавливали самые замысловатые замки и хитроумные засовы. На Петровке или на Кировской ежедневно из благополучных квартир исчезали дорогие вещи.
— Может быть, сегодня, — рассказывал Корнеев, — когда в Москве несколько убийств в неделю, а квартирные кражи сопровождают еще и разбои, то время и те страхи покажутся смешными.
Но надо знать, что еще в 1937 году советская власть официально объявила, что с профессиональной преступностью покончено окончательно. Все «урки» перевоспитываются на строительстве каналов — Беломорско-Балтийского и Москва–Волга.
И вот на таком, казалось бы, благозвучном фоне вдруг появилась группировка квартирных воришек, которая поставила на уши всю столичную милицию.
Шайка, организованная Венгровером, отличалась особым фартом. Его люди не признавали законов и порядков криминального мира и категорически не хотели знаться с «блатарями» и посещать воровские «малины».
Как потом выяснилось на допросах у Кирилловича, все они были нормальными в жизни молодыми людьми, отличниками учебы, комсомольцами, не чурались модных в то время у народа увлечений — радиотехники, сдачи нормативов по труду и обороне, фотографии и велосипедной езды. Таких ребят можно было найти в любом московском дворе. Они ходили не в рестораны, а в кино и на танцы, исправно платили взносы в МОПР и ОСОВОАХИМ, и никому из их знакомых не могло в голову прийти, что такая положительная молодежь и есть та самая шайка квартирных воров, что вызвала трепет у трехмиллионной Москвы. Шайка, не имевшая равных, за полгода совершила шестьдесят две кражи на невиданную в те годы сумму — 385 тысяч рублей (средняя зарплата составляла 400 рублей).
Собственно, по этой причине МУР и не мог их обнаружить, так как искал профессиональных воров и даже гастролеров.
И неизвестно, сколько бы еще эти талантливые ребята выходили на тропу удачи, если бы сам Венгровер не вляпался так бездарно и не оказался на допросе у Кирилловича, где, несмотря на весь тюремно-лагерный опыт, «поплыл» уже на второй день.
В шайку входили восемь человек, двадцатилетних одногодок. Венгровер, опытный, не раз битый вор (ему в то время исполнилось двадцать пять лет), среди них казался стариком. А если учесть его богатый опыт и недюжинные педагогические способности, можно понять, что он без труда подчинил себе необстрелянных юнцов.
Никто из них с угрозыском раньше не встречался, и поэтому на допросах они отвечали легко и без запинок. Действовали по одному сценарию, «выпасали» подходящую квартиру, потом сам Венгровер, а иногда и с двумя подручными, подбирал отмычку, сам он владел искусством подбора виртуозно, похищенные вещи сдавали в скупку или продавали через знакомых.
Кстати, в шайку Венгровер привлек и своих бывших товарищей по Иркутску, того же Дворецкого, который продолжал учиться на прокурора, что не мешало ему ходить с Венгровером на квартирные кражи, Медведева, Филлера, Эпштейна и Дукарского, их он заставлял еще заниматься сбытом краденого.
При обысках нашли много похищенных вещей и вернули их владельцам.
Заблудшая племянница Железного Феликса
Рассказывая Кирилловичу о своих похождениях, Венгровер выбрал тактику, которая, по его расчету, должна была обезоружить следователя. Отвечая на вопросы, он назвал всех участников квартирных рейдов и даже перечислил тех, кто занимался только продажей украденной добычи, охотно называл адреса обворованных квартир, а потом вдруг ошеломил Кирилловича сенсационным заявлением.
На этом месте Корнеев остановился, достал из шкафа старую советскую папку с гербом СССР и прочитал подшитый в ней документ:
«Занимаясь кражами, я все украденные вещи приносил в квартиру к Дзержинским и просил хранить их здесь до сбыта. Ядвига Дзержинская была в полном курсе моего дела. Я не скрывал от нее ничего. Она также знала, что вместе со мной занимался кражами Дворецкий. Были два-три случая, когда Дзержинская по моей просьбе сбывала краденые, в основном женские, вещи. За что я отдавал ей третью часть вырученных денег».
Когда Кириллович услышал это, он залился краской:
«Вы хоть понимаете, что говорите?!»
Но Венгровер твердо стоял на своем: «Пишите, пишите! Я отвечаю за свои слова».
— Надо понять состояние Кирилловича, когда он услышал фамилию Дзержинская, — улыбаясь, комментировал Корнеев. — Такого поворота в допросе следователь ну никак не мог предвидеть. Он хорошо понимал, что за дискредитацию святого имени «старшие братья» с Лубянки по головке никак не погладят.
Имя Дзержинской, племянницы Железного Феликса, сразу превращало дело из уголовного в политическое. Если бы Венгровера допрашивал следователь с Лубянки, а не с Петровки, многие вопросы легко отпали бы сами собой. Но в милиции следствие тогда вели по другим правилам, установленным для нее самим НКВД, и ни одно высочайшее имя в протоколах допросов не должно было фигурировать ни в коем случае.
Тем не менее все, о чем рассказывал Корнеев, происходило на Петровке, а это должно было на сто процентов гарантировать, что никаких показаний против Дзержинской никто здесь у Венгровера выбивать не имел права, да и не осмелился бы.
Его, конечно же, могли колоть на чужие преступления, чтобы повесить на него нераскрытые дела, или добиваться каких-либо подробностей о криминальных «вождях» — вот это сколько угодно. Но касаться семейства Дзержинских запредельно опасно.
Между тем Венгровер настойчиво повторял, что все, о чем он говорил, это святая правда, и так подробно и в деталях описывал свои любовные отношения с Ядвигой, что пропустить мимо ушей его показания сыщики с Петровки просто не могли и вскоре оказались в тупиковом положении.
Что же делать? То ли убирать Дзержинскую из дела, но тогда неизвестно, куда вообще заведет эта история; то ли выводить ее на чистую воду с риском оказаться обвиненными чекистами в поклепе на их главную гордость и пример для поколений.
«Мне хорошо известно, что вещи прямо с краж часто завозили на квартиру Ядвиги Генриховны», — зачитал Корнеев из протокола допроса Изи Дворецкого, который, прежде чем познакомить Ядю с Венгровером, долго и трогательно за ней ухаживал.
На нее показывали и другие соратники Венгровера:
«Она, Ядвига Генриховна, прекрасно знала, что кражами занимались я и Венгровер, а также Медведев и Эпштейн. И не только знала, но и поощряла их, восторгалась моим рассказом и всячески меня хвалила, называла даже героем».
«От Венгровера Ядвига Генриховна получала порядочные суммы денег. При мне он часто давал ей по 500 рублей».
«О том, что Ядвига Генриховна знала про преступную деятельность Бориса, я заключаю из того, что мы с Борисом заезжали несколько раз с чемоданами вещей, которые оставляли на хранение, и еще из того, что при мне Борис передавал ей несколько раз по 500 рублей».
Все задержанные на допросах дружно показывали на Ядвигу, но больше всех старался сам Венгровер. Он не только обвинял Дзержинскую в сбыте краденого и получении от него за это преступных денег, но утверждал, что ей было хорошо известно о побегах Венгровера из мест заключения, и, невзирая на это, она поселила его у себя. Больше того, каждый раз, когда он отправлялся на дело, она благословляла его на удачу.
Более того, оказалось, что вор-рецидивист и себя выдавал за племянника пламенного большевика-ленинца! В 1939 году устроился физкультурником в 309-ю московскую школу, где снискал славу любимца детей и замечательного педагога, о котором долго ходила в Наркомпросе слава образцового учителя…
Помогала этому его необычная любовь к детям. Может, потому, что у него не было своего детства. А может, еще и потому, что он успел жениться на девушке по имени Клава из Воскресенска. У них родилась дочь. Но родители молодой женщины навели справки о зяте и, узнав его подноготную, категорически потребовали у дочери разорвать с ним все отношения, запретив молодому отцу посещать любимое чадо.
Нерастраченное отцовское чувство Борис Венгровер перенес на других детей. На их походы в музеи, театры и кино он тратил тысячи и тысячи своих воровских денег. Придумывал и устраивал праздники, от которых детвора была в восторге. Целых три месяца продолжался этот детский карнавал, пока в сфере образования не спохватились и не потребовали документы от Венгровера, подтверждающие родство с великим человеком.
Интересно вот что. Когда работников школы вызывали для опроса на Петровку, они единодушно отзывались о Венгровере как об отличном сотруднике и замечательном человеке с открытой для детей душой.
Правда, все отмечали за ним одну странность — иногда Венгровер, никого не известив, отсутствовал несколько дней, но потом как ни в чем не бывало возвращался, и каждое его появление вызывало радость детворы, которую он осыпал подарками…
Его правилом было обкрадывать только состоятельных граждан. Эта революционная установка отвечала пониманию Ядвигой Дзержинской пролетарской справедливости, и она снисходительно смотрела на темные дела своего любовника.
Ядвига даром что была опытная женщина. Ее отличали редкие инфантильность и доверчивость. За плечами у нее остался пяток неудачных браков с безработными и расточительными людьми, с каждым из которых она не прожила и полугода. Кроме них у нее перебывало много молодых любовников. И тем не менее она все еще продолжала стремиться к новым отношениям. И когда перед ней появился молодой, обворожительный Венгровер с легким нравом и спортивной фигурой, у женщины вновь вспыхнули пылкие чувства.
Она все терпела, так и не научившись за свою жизнь быть независимой от других людей и обстоятельств и принимать самостоятельные решения. В одиночестве она нервно ходила из угла в угол, прислушиваясь к каждому шороху за дверью.
Но когда он появлялся со своими миндалевидными карими глазами, в которых мелькали веселые чертики, с огромным букетом и шампанским, жизнь вновь наполнялась радостным перезвоном бубенцов сегодняшнего дня…
Последняя гастроль Венгровера
Между тем обвинительный процесс набирал обороты, и к началу 1940 года его уже вели следственные органы НКВД. Вместе с подельниками Венгровера среди обвиняемых была Ядвига, которая до самого приговора не могла понять, что она обычная соучастница в уголовных преступлениях. После долгих и очень убедительных допросов на Лубянке ее отправили в лагеря на восемь лет.
Венгровера приговорили к десяти годам лишения свободы.
Освободился он холодным летом 1953 года по амнистии, объявленной Берией. В стране прошли большие перемены. Пришла пора меняться и Борису Рувимовичу. Советская система не отличалась индивидуальным подходом к освободившимся зэкам, и разочарованный новой жизнью Венгровер устроился работать на железную дорогу.
Его дочке было десять лет, но ему, деклассированному элементу, запрещали видеть девочку.
Это был сложный период в жизни знаменитого вора. Тяжелый и изнурительный труд. Бессемейное существование. Жизнь проходила в серости будней. Ему, незаурядному человеку с большим опытом, не разрешали учить спорту детей, из которых он мог вырастить настоящих рекордсменов. Единственное, что у него получилось, это возвести за свой счет спортивный детский городок возле Селезневки…
Срыв случился в 1967 году. И тогда он опять доставил много хлопот МУРу.
По словам Корнеева, Венгровер и сам не смог ему объяснить, что так сильно потянуло его в прошлое. То ли захотелось опять встряхнуть Москву, как он это сделал в свою молодость с бандой комсомольцев. А может, ему не давала покоя неистребимая любовь к детям, лишенным счастливого детства.
Но только по Москве опять пробежал тревожный холодок слухов о шквале квартирных краж. Более двухсот квартирных краж за короткое время.
И опять в МУРе перебирали версии возможных вариантов. Он нигде не оставлял следов, создавая в пострадавших квартирах беспорядок, который может учинить только воровская группа. Как и всегда, он «наказывал» квартиры состоятельных по советским меркам граждан. Его огромный опыт позволял выходить сухим из воды, казалось, в самом безнадежном положении. Например, однажды, выходя из ограбленной квартиры с саквояжем, он столкнулся со своей жертвой на лестничной клетке и сумел учтивым приветствием выиграть бесценные секунды, спасшие его от задержания.
С его именем связывают анекдотический случай, когда на улице его увидел с немецким торшером оторопевший от удивления хозяин. Венгровер представился сотрудником ОБХСС и потребовал написать объяснение о доходах. Перепуганный владелец торшера не сразу пришел в себя, а когда он понял, что его ограбили, было поздно.
— Первое время, — вспоминает Корнеев, — мы вообще не подозревали, что эти кражи дело рук одного человека. Даже после того как на модном тогда Калининском проспекте в одном из высотных домов сразу обчистили несколько квартир, мы поняли одно — это работа высоких профессионалов. У нас не было оперативной информации, и за неимением других вариантов мы начали отработку всех уголовников по нашим учетам.
Под проверку попали десятки уголовников в Москве и в Подмосковье. На Петровку вызывали всех по малейшему подозрению. Самого Венгровера тоже вызвали в МУР. На всякий случай.
— На него у нас ничего не было, — рассказывал Корнеев. — Хотя перед этим за ним следили в течение двух недель. Борис спокойно объяснил оперативникам, что он теперь честный труженик, а с сомнительным прошлым давно завязал. При этом здраво рассудил, что в столице скорей всего действуют несколько кадровых воров со стажем. А может, даже и целая банда.
— Мы, — говорил Корнеев, — и сами рассуждали точно так же, и его доводы звучали вполне убедительно.
А он на самом деле продолжал свое дело в привычном стиле. Почти все вырученные от краж деньги он не проигрывал в карты, не просаживал в ресторанных загулах, а по своей страсти тратил на Саженевскую школу-интернат в Рязанской области. По-прежнему щедро одаривал сирот подарками и нелегально тренировал детские футбольные команды.
Кстати, сюжет нашумевшего фильма «Берегись автомобиля» со Смоктуновским в роли детолюбивого Деточкина авторы позаимствовали из дела Венгровера.
И все же удача изменила ему.
В очередной раз его застала на месте кражи хозяйка квартиры. Он объяснил ей, что увидел открытую дверь и спугнул воров. Попросив ничего в квартире не трогать, сам будто бы отправился за милицией.
Молодая хозяйка сообразила, что ее обманули, и принялась звать на помощь. Его задержали на улице. Венгровер уже не мог быстро бегать. Сказывались проведенные в лагерях годы, да и возраст был не тот…
Он получил последний в жизни срок.
— На суде, — вспоминает Корнеев, — его выступление было очень красноречивым. Он каялся, клялся больше никогда не воровать, обещал научить граждан защите от краж и криминала. Он рассказывал, что думает о ненадежности советских дверных замков, которые открывал простой спичкой, и смешной прочности дверей из прессованного картона…
Вообще, его опыт мог оказаться бесценным вкладом в криминалистику. Я читал у многих журналистов, что следы Венгровера после последнего приговора потерялись в лагерях. Это неверно.
В конце семидесятых он позвонил в МУР и попросил о помощи. В лагере его списали по актировке врачей. Без кола и двора, с букетом судимостей он обратился к нам. Мне он клялся, что никогда больше не прикоснется к чужому, никогда…
С большими трудностями мы его определили в дом престарелых в город Касимов. По соседству он устроился на работу сторожем в детский сад. Инспекторам местного уголовного розыска он рассказывал много историй из своей воровской жизни. Как однажды выбил плечом дверь в квартиру заместителя прокурора области. Как поднял возмущение граждан в магазине, когда его пытался там задержать агент уголовного розыска, а он закричал, мол, «этот человек хотел вытащить у меня кошелек, держите его!». И, воспользовавшись суматохой, убежал.
Последнее, что нам в МУРе стало известно о Венгровере, — в 1982 году он исчез из Касимова. Потом жители города изумлялись — все бабульки из дома престарелых вдруг стали щеголять с дорогими дефицитными японскими автоматическими зонтиками фирмы «Три слона», которые в те годы можно было приобрести только за валютные чеки в магазинах «Березка»! О такой роскоши в Касимове и мечтать не могли.
На прием к Корнееву попросился член Союза писателей СССР Владимир Шорор. Он собрался писать книгу о своем замечательном учителе физкультуры в школе, где он учился до войны. Память о нем сохранили все одноклассники писателя. Правда, двое способных учеников после учебы в 309-й школе неожиданно подались в квартирные воры, чем вызвали немалое удивление у товарищей.
Узнав подробности о жизни любимца воспитанников, Владимир Шорор решил написать целую книгу об этом необыкновенном человеке и большом неудачнике. К сожалению, писатель умер в 1994 году, и книга так и не увидела свет.
