С глухим лязгом металлические ворота медленно отъезжают в сторону, открывая взору «привратку» — изнанку знаменитой петербургской тюрьмы «Кресты». Досмотровая яма, КПП, запретная зона, колючая проволока и все традиционные атрибуты тюрьмы. Я захожу на территорию.
— Тюрьма живая, людей в ней уже полгода как нет, но вот даже сейчас она будто наблюдает за нами, — интригующе начинает известный петербургский исследователь криминального мира, писатель Евгений Вышенков, два с лишним десятилетия назад оказавшимся арестантом «Крестов». — Она словно смотрит на нас.
Пустые глазницы окон корпусов действительно будто бы уставились на нас, стоящих на тюремной площади (кроме меня и Евгения это вице-губернатор и другие городские чиновники, врачи, художники и ректор петербургского творческого вуза - всего 16 человек).
Мы идём к административному корпусу. Людей нет, но отовсюду — любопытные взгляды кошек. Они живут тут давно и не покинули «Кресты» с уходом людей. Напротив, они освоили теперь все пространство старой тюрьмы. В корпусе царит порядок, все на своих местах, даже портреты бывших начальников. Ощущение, что сотрудники СИЗО и заключённые только что куда-то ненадолго вышли и вот-вот вернутся. В этом смысле «Кресты» — это совсем не очередная «заброшка». Мы выходим к небольшому дворику.
— Прокуроры и следователи, адвокаты видели только эту часть «Крестов». Но настоящий тюрьмы они не видели, она там, дальше.
Мир тюрьмы делится на две части: внешний и внутренний. Как ни парадоксально, сотруднику куда ближе арестант, чем прокурор или следователь, потому что арестант — неотъемлемая часть мира тюрьмы, а прокурор — нет. Если арестанта вдруг ударит следователь, то сотрудник тюрьмы это не оставит без внимания, в 90-е можно было даже услышать фразу: «Бейте там у себя на Литейном, а здесь не трогайте».
— Но это не запрещает сотрудникам СИЗО бить следственно-арестованных?
— Конечно нет, но это ведь тут, внутри. Это мир тюрьмы, он живет по своим неписаным правилам. Все нужно оценивать с позиции времени и места.
Человек, впервые попавший в жернова правоохранительной системы боится следователя, прокурора, судью, а тюремщик представляется кем-то далеким и не важным. Но, оказавшись в камере, понимаешь, что как раз тюремщик — самый важный. От него зависело все.
В голодные 90-е сотрудники органов исполнения наказания стояли перед тяжёлым выбором. Наверное, в их честь вообще надо установить на стене тюрьмы памятную доску за то, что они тогда не выпустили криминал из Крестов.
Переходим в «первый крест». Мрачноватый холл с большим куполом. От центральной башни под прямым углом отходят четыре больших многоярусных коридора с камерами. Ярусы галерей отделены решётками. Экзотические таблички — «медницкая» (что это? медицинская?); «закрывать на два оборота» и т.д. Это, похоже, бывший туберкулёзный корпус. Пересекаем крест и оказываемся в прогулочных двориках. Они расположены по кругу как солнечные лучи, а над ними возвышается место дозорного.
— Вот он, бентамовский паноптикум: все просматривается с одной башни. Сам «крест» - тоже паноптикум.
Кое-где по углам ещё лежат пустые пачки и бычки, на стенах выцарапаны статьи УК, имена, аббревиатуры и ругательства. Вместо крыши в прогулочных двориках - решётки.
— Посмотрите, это иллюстрация фразы «небо в клеточку». Сотовые телефоны изменили тюрьму, современники не знают, что такое «ружьё», «дорога». А это были пути во внешний мир, связь с волей. Она работала быстрее сотовых и интернета.
— Дворик старинный?
— Да, времён Александра III. В этом дворике гуляли народовольцы, Троцкий, Гумилёв и другие известные арестанты.
Тем временем тощая серая кошка выходит из одного дворика и важно проходит мимо, с любопытством уставившись на нас. Она явно чувствует себя здесь хозяйкой и ее настораживает наше присутствие. Мы идём за кошкой и попадаем в карцер.
— Фотографировать тут нельзя. Но посмотреть можно.
Двери карцеров ещё несут на себе таблички «фио, срок, дата и время водворения в карцер». В одной из комнат ректор творческого вуза видит старинное бюро: «Шведское бюро, достойное музея!»
В помещениях дико холодно для летнего времени. Евгений рассказывает, что это для карцера даже жарко. В настоящие холода арестанты разрезали матрас, залезали в него и грелись. Если давали 15 суток, то засыпаешь нормально в таком холоде день на пятый только, надо привыкнуть. В природе карцеров внутри системы тюремных ценностей есть нечто сродни религии. Карцер - это испытание, от его прохождения зависит судьба человека в чёрном мире тюрьмы. Кто-то ломается, а кто-то выходит несломленным.
В самом конце «продола» (так называют тюремные коридоры) две камеры карцеров, сохранившиеся со сталинских времён. Более поздние хрущевско-брежневские карцеры в сравнении с этими узкими холодными каменными мешками — вполне себе комфортабельны.
А мы переходим на «второй крест».
Коридор второго креста явно пытались музеефицировать: стены счищены до красного кирпича, который для верности покрасили красной краской, и оборудованы две «музейные» камеры: одна XIX века, а вторая - 2000-х гг. Размер камер одинаковый, но вместимость - разная. В камере царских времён - одно спальное место, а в камере начала XXI - шесть. Такая камера по факту иногда вмещала до 18 человек. Всего в «Крестах» в 1892 г. было оборудовано 999 камер, и все они - одиночные.
Останавливаемся около одной камеры.
— Эта камера определила судьбу Крестов.
— ??
— В апреле 2000 г. Владимир Путин без предупреждения приехал в «Кресты». Попросил открыть именно эту камеру. А в ней как в троллейбусе в час пик. Растерявшись, он спросил сидельцев: «Как дела?» Ответ был простым: «Не видите разве?» В итоге Путин распорядился строить новый изолятор для Петербурга.
Потребовались 19 лет, чтобы появились «Кресты-2» в Колпино. Тогда здесь было 7000 арестантов, проблемой оказалось их перевезти - не было транспорта. Начальник то ли в шутку, то ли всерьёз сказал кому-то: «Не найдут транспорт, пойдём пешком по льду Невы». Перевезли.
В центре «второго креста» такой же большой купол и четыре яруса. Поднимаемся на второй ярус.
— Нас 16 человек. Если в 6-местной камере размещалось восемь человек, это считалось почти курортными условиями. До 12 человек ещё могут кое-как разместиться. Но могли затолкать больше.
В «лучшие годы» Кресты вмещали 12000 человек. Это целый город. Сейчас на продоле тихо, а в те годы стоял бесконечный гул, который надо было перекрикивать, чтобы быть услышанным собеседником. А сейчас только тюрьма нас подслушивает.
Евгений заводит всех нас в камеру, заходит сам и неожиданно закрывает дверь. На какое-то время в под завязку забитой камере воцарилась абсолютная тишина, которую прервал Евгений:
— Представьте, что нам предстоит провести в этой тесной камере год.
— Трудно представить!
— Если мы проведём здесь хотя бы пять часов — начнём ссориться: кто-то захочет сесть, кто-то лечь, кто-то молчать, а кто-то говорить. Чтобы уйти от конфликтов, мы будем вынуждены договариваться: выбрать главного, распределить ресурсы. Это модель государства.
Первый месяц будет тяжело, а потом привыкнем. Когда кто-то покинет камеру, оставшимся начнёт казаться, что стало хорошо и комфортно. Человек может привыкнуть ко всему.
Выходим из камеры и спускаемся на первый уровень. Заходим в следственные комнаты. Одинаковые помещения с прикрученными столами и стульями. Кнопки вызова сотрудников, объявления «Без сотрудников заключённых не выпускать».
Евгений обращает наше внимание на комнату в дальнем углу за лестницей. Ее почти не видно с коридора. Это «випка»: «Придёт к арестанту красивая адвокат, можно с ней уединиться. Нет, я ни на что не намекаю!»
Сотрудник ФСИН, сопровождавший нас, открывает еще одну неприметную дверь. Нас вновь просят не фотографировать. Некогда это был коридор смертников - два десятка одноместных камер, где 3-4 месяца приговорённые к исключительной мере ожидали исполнения приговора. После фактической отмены смертной казни в этом коридоре стали размещать пожизненников.
— Смертные приговоры приводили в исполнение в этом же корпусе. «Кресты» были исполнительной тюрьмой, в СССР далеко не во всех учреждениях приводились в исполнение приговоры к ИМН.
Исполнителем был засекреченный сотрудник. Только начальник знал, кто это. Это не была его основная работа, а дополнительная нагрузка. Даже члены семьи не знали и не догадывались о такой работе.
К слову, исполнитель имел право ознакомиться перед расстрелом с материалами дела, а после ознакомления - отказаться, если материалы его не убедили.
— Где приводили в исполнение?
— По рассказам бывших сотрудников, вечером приходил сотрудник, прокурор Калининского района, врач, два помощника. Надевали наручники, могли завязать рот. Из 100 только один мог кричать. Все знали, что их ждет. Все быстро выходили и шли. Пойдемте, пройдём этот последний путь.
Мы пошли вслед за Евгением по направлению к началу коридора, оказавшись около двери очередной камеры.
— Приговорённого вели гораздо быстрее. Вот эта дверь. Это только с вида обычная камера. Посмотрите, сейчас дверь заварена. И хорошо, что заварена. Но можно посмотреть внутрь через глазок.
Первым подошёл ректор творческого вуза и начал комментировать, что видит. Внутри оказалась ещё одна решётка, а за ней - лестница вниз.
— Там, внизу ещё одна комнатка. Туда вталкивали приговорённого, и производился выстрел из пистолета ТТ. Тело заворачивали, грузили в машину со спецпропуском «не досматривать, не останавливать». Тело вывозилось на кладбище и хоронилось в безымянной могиле. Это все.
Каково будущее тюрьмы? Отель? Музей? Евгений полагает, что отель не будет пользоваться спросом, но коворкинг и общественные пространство — вполне. Для музея это слишком большое пространство.
— Тюрьма живая, если ее не занять, она вновь когда-то наполнится арестантами.
