Эта история началась в далеком 1995 году, когда в Нью-Джерси нашли труп чемпиона США по боксу в первом тяжелом весе, работавшего охранником в клубе, Сергея Кобозева. Вскоре на скамье подсудимых оказались россиянин Василий Ермихин и уроженец Киева Александр Носов. По версии следствия, в результате разборки в автосервисе Носов выстрелил в чемпиона, а Ермихин добил, сломав ему шею. Суд приговорил обоих к пожизненному заключению.
Ермихин своей вины не признал, уверял, что случайно оказался в автосервисе: забирал машину после ремонта. Но его показания опровергал свидетель Натан Гозман, который тоже был в автомастерской, где произошло убийство. И вот недавно произошли сразу два неожиданных события. Во-первых, Натан, проживающий в Америке, явился в полицию и заявил, что оговорил Василия Ермихина, поскольку пошел на сделку со следствием (а оно якобы требовало от него именно таких показаний). Во-вторых, друзья Ермихина наняли частного детектива, и тот смог раздобыть справку о смерти Кобозева.
— До 2020 года не было доступа к медицинским документам, касающимся убийства чемпиона, — рассказывает одноклассница Василия, которая все эти годы его поддерживала, Елена Каюмова. — Частный детектив смог достать заключение о смерти в главном медицинском офисе.
Сначала он сделал фото документа, а потом (в декабре прошлого года) получил оригинал. И адвокаты обратились к эксперту Майклу Бадену, который долгое время работал главным судмедэскпертом в Нью-Йорке, участвовал в расследовании убийства Кеннеди, но не только. Это он доказал, что обвиненный в педофилии финансист-миллионер Эпштейн, который дружил с президентами США, во время заключения не сам покончил с собой в камере, а был убит, после чего инсценировали суицид.
Или вот другое громкое дело – про смерть афроамериканца Джорджа Флойда, которое повлекло массовые акции протеста в США. Майкл Баден доказал, что умер Флойд не от инсульта или передозировки наркотиками, а именно от удушающего приема полицейского.
Интересно, что Баден не отказал защитникам русского осужденного. Он посмотрел справку, а также копии дела Ермихина. И он не нашел доказательств, что у погибшего в действительности была сломана шея.
На основе его заключения адвокаты обратились с прошением в суд о выдаче всех меддокументов – рентгеновских снимков, анализов, фото со вскрытия и заключения патологоанатомов.
– Мы и раньше эти документы пытались получить, но нам отказывали по разным основаниям, – продолжает Елена. – То якобы они засекречены, то утрачены в результате урагана. Думаем, они есть, и пусть суд решит вопрос их выдачи. Если же они утеряны, то ответственность за это несет государство, и это повод для пересмотра дела.
Из документов, предоставленных в суд:
«МАЙКЛ М. БАДЕН, доктор медицины, настоящим заявляю под страхом наказания за лжесвидетельство, что: я врач, имеющий лицензию на медицинскую практику в Нью-Йорке. Я сертифицирован в области анатомической патологии, клинической патологии и судебной патологии.
Я был главным врачом-экспертом по Нью-Йорку, а затем главным судебным патологоанатомом Нью-Йоркского полицейского штата. Являюсь автором или соавтором более 80 научных работ, преподавал судебную патологию в медицинских школах, юридических школах и школах уголовного правосудия.
Я представляю это заявление в поддержку ходатайства г-на Василия Ермихина о выдаче для ознакомления с результатами вскрытия и медицинскими записями г-на Сергея Кобозева в целях оценки обоснованности аргументов.
Адвокаты ответчика наняли меня для ознакомления с протоколом судебного заседания и имеющимися медицинскими записями г-на Сергея Кобозева с целью оценки наличия достаточных доказательств, подтверждающих вывод о том, что причиной его смерти был перелом кости шеи.
Прокурор утверждал, что Ермихин сломал шею и, следовательно, также стал причиной его смерти. Но ни один судебно-медицинский эксперт, врач или судебный патологоанатом не засвидетельствовал, что сломанная шея — перелом шейного позвонка — стала причиной смерти г-на Кобозева или способствовала ей, как того требует законодательство Нью-Джерси и медицинская практика.
По моему мнению, на основе моего образования, профессиональной подготовки и более чем пятидесятилетнего опыта работы судебным патологоанатомом, доказательства, представленные на суде, вызывают серьезные сомнения».
Американская тюрьма для русского
Василий Ермихин имеет право на телефонные звонки, чем я и воспользовалась. И вот наш разговор с ним о жизни за решеткой.
— Василий, пожизненный срок, да еще на чужбине, — приговор для вас стал шоком?
— Я его считал и считаю несправедливым. Скучаю по воле, по близким. А так со временем привыкаешь ко всему.
Сначала я попал в тюрьму «Супермакс» USP (United States Penitentiary) в Вирджинии. Там максимальный уровень безопасности, все очень строго. Сотрудник, который мое «тюремное дело» ведет, говорил: мол, даже не думай, что тебя переведут на облегченный режим.
Но потом поменялся сам подход американских властей к тюрьме. Вероятно, денежный вопрос встал резко, и тюремная экономика пострадала (а в США все упирается в деньги). Содержать меня на максимально строгом режиме стоит намного дороже, чем на усиленном или на общем. В общем, меня перевели в другое учреждение, где не так строго.
— Расскажите подробнее о первом вашем месте заключения. Там содержатся только пожизненно осужденные?
— Тюрьма выглядит как крепость. Вышки — шесть вокруг и одна посередине. По периметру электрическая «запретка», то есть если решишь бежать, то током убьет. Все по-серьезному. На улицу мы не выходили, передвигались из помещения в помещение по коридорам. Впрочем, это редко случалось, в основном сидели в камерах.
Сами камеры – стандартные, маленькие. Там жили по двое или по одному. Окно есть, но глухое, не открывается.
В «максимум секьюрити» содержатся не только люди с пожизненным сроком или просто большим (в США суд может назначить, как вы, наверное, знаете, хоть 100, хоть 250 лет тюрьмы). Туда помещают в качестве наказания и получивших незначительный срок, которые в обычной тюрьме плохо себя вели, нарушали режим.
Есть таблица с баллами (до 300), которые начисляются за нарушения. Самые тяжелые – убийства, контрабанда. Чуть меньше баллов – за драку, пьянство, мелкие хулиганства.
Если человек получил срок, скажем, всего в два года, но накопил много баллов, то его переводят досиживать в «Супермакс». Если он совсем бедовый, то могут закрыть в такую часть тюрьмы, где он всегда сидит в одиночке и никого вообще не видит.
– А сейчас вы в какой тюрьме?
– Уже десять лет я в тюрьме Маккин (FCI McKean) «медиум-класса», там усиленный режим. Располагается она в Пенсильвании. Тут нет электрического тока по периметру, просто два забора. Если пересекаешь их, то пищит сигнализация. Но из этой тюрьмы побегов при мне еще не было.
ИЗ ДОСЬЕ «МК»:
На самом деле из примыкающего к FCI McKean лагеря-спутника (это что-то вроде участка облегченного режима в российских колониях, где уровень безопасности минимальный) в 2013 году сбежал один заключенный. Это был наркоторговец Локсли Милвуд. Задержали его буквально через несколько часов: он угнал автомобиль, который и остановила полиция. За побег Милвуда приговорили к двум дополнительным месяцам тюрьмы.
– Тут заключенный может передвигаться свободно. Раздается команда: «Move» (что означает «движение»), и ты идешь куда тебе нужно – в спортзал, например. Идешь по улице, а не по крытым коридорам. Вот от барака до спортзала – метров 250. Можешь сходить в библиотеку, в церковь, в столовую. И все через улицу.
Изначально камеры строились как одиночные, но потом, когда стало слишком много заключенных, поставили двухъярусные кровати. В моей камере стоит такая. Там есть окно, и оно немножко открывается. Умывальник, туалет. На этом все.
– Неужели нет телевизора?
– У нас есть помещение, большой зал, где висит на столбах несколько телевизоров. Ты берешь наушники, чтобы не мешать другим, и смотришь тот канал, который хочешь.
– А какой режим?
– Двери камеры автоматически открывают в 6–6.15 утра и закрывают на ночь в 21.00–21.15. Еще заключенные должны находиться на своих местах в период с 16.00 до 17.00, когда их всех пересчитывают. А все остальное время – свободное, что хочешь, то и делай. После отбоя ты тоже можешь не спать, а заниматься своими делами: читать, писать, разговаривать с соседом (за это не наказывают, как в российских тюрьмах).
СПРАВКА «МК»:
Тюрьма Маккин (FCI McKean) открыта в 1989 году и рассчитана на полторы тысячи заключенных. Среди арестантов были и есть даже известные политики, спортсмены и актеры. Так, сейчас там отбывает наказание Чака Фаттах, представитель Демократической партии США, обвиненный в рэкете. В свое время там находились в заключении актер Уэсли Снайпс (отсидел два года за непредставление налоговых деклараций), мэр Бриджпорта Джозеф Ганим (получил 7 лет за коррупцию) и баскетболист Денни Маклейн (шесть лет за отмывание денег, мошенничество и кражу 3 миллионов долларов из пенсионного фонда).
Среди нынешних заключенных трое самых известных приговоренных к пожизненному сроку – это босс преступной группировки Коломбо Альфонсо Персико (срок получил за убийство владельца ночного клуба), грабитель Кристофер Грин (убил четверых во время ограбления почты) и россиянин Василий Ермихин.
– Карцер есть?
– А разве бывает тюрьма без карцера? Конечно, есть.
Был я пару раз в карцере и в первой тюрьме, и в этой. В последней раз они решили, что мне якобы перебросили через забор табак и мобильный телефон. И вот они меня вызвали в подразделение, где занимаются расследованием внутренних нарушений. Показывают запрещенные предметы, говорят: «Мы знаем, что это тебе предназначалось». Я ответил: «Мне вам сказать даже нечего. Я про это ничего не знаю». Продержали 21 день и выпустили. Не смогли доказать.
А вообще находиться в карцере малоприятно. Это помещение, где ничего нет и ничего нельзя. Когда тебя помещают туда, то выдают специальную одежду – оранжевую робу. Там, кстати, вообще все оранжевого цвета. Еще тебе дают резиновые тапочки и резиновую кружку. Вы видели хоть раз в жизни резиновую кружку?! Она в руках гнется. Это сюр какой-то. В общем, вся эта обстановка никак не увязывается с понятием человеческого.
– Как кормят? Лучше, чем в российских тюрьмах? Помните слова известного персонажа из «Джентльменов удачи»: «В тюрьме сейчас ужин. Макароны дают»...
– Еда, наверное, получше будет, чем на родине (судя по рассказам, которые до меня доходят от друзей). Но в последние пару лет порции уменьшились. А в этом полугодии они сократились прямо драматически.
Если вы почитаете меню, то вам оно покажется ресторанным. Но на самом деле на вкус это все пресное. Есть хорошие дни, когда можно питаться нормально. Во вторник на обед дают куриную котлету, в среду – бургер с картошкой, в четверг – курицу жареную или пропаренную. Вот это я всегда беру. Ужин – это отдельная тема: лазанья, спагетти, пельмени... Все это звучит красиво, но выглядит и на вкус одинаково.
Я практически не хожу в столовую, питаюсь тем, что покупаю в тюремном магазине.
– И тогда резонный вопрос: тут можно заработать?
– Можно. Работа есть. На кухне, в магазине (но чтобы туда взяли, нужно заслужить, доверием пользоваться). Есть ремонтная мастерская. Недавно в тюрьме открыли цех, будут шить матрасы.
Тюремщики не заставляют вроде работать, говорят, что это по желанию, но, с другой стороны, могут форсировать это самое желание. Я числюсь рабочим в спортивном корпусе. Никто меня не дергает.
Я лично считаю, что нужно, чтобы заключенные имели возможность работать.
– Сколько здесь приговоренных к пожизненному сроку?
– Человек 20 (и русский я один). А остальные (всего больше 800) – с разными сроками. Мой сосед, к примеру, через год освобождается.
Мне кажется, это правильный подход: если человек не создает проблем, не применяет насилия, то какой смысл держать его в самых строгих условиях? Он и так наказан тем, что всю жизнь проведет в изоляции. Зачем его кошмарить дальше? Это только еще злее его сделает.
Поэтому не имеет смысла содержать отдельные зоны для пожизненно осужденных, как в России, типа «Белого лебедя», «Черного дельфина». Да, там есть контингент, который должен быть изолирован от основных осужденных, – маньяки, террористы, педофилы. Но это же единицы, остальные – обычные люди, которые совершили преступление кто по пьяни, кто по злобе и гордыне. Они и так будут жить с этим всю жизнь, мучиться. Зачем им создавать невыносимые условия?
«Лучше на хлебе и воде, но на родине»
– Как к русcким относятся?
– Правильно относятся (смеется). Я тут один сейчас не только из России, но даже со всего постсоветского пространства. Был сокамерник-армянин, 7 лет вместе просидели. Но он освободился. Русских вообще на пожизненном в США мало.
– После начала СВО отношение к русским за решеткой в Америке хуже стало?
– Да нет. Я вам честно скажу: им совершенно все равно. Новости смотрят условно два с половиной человека. Вот показывают по CNN конфликт, выступление жены Зеленского. И что вы думаете? Тут же заключенные это переключают. Им до лампочки. Несколько человек ко мне подходили, спрашивали про Россию и Украину. Они даже разницы не видят между странами и не знают историю.
– Василий, если честно, не верится, что у вас тут конфликтов не было.
– Были, конечно, но не из-за того, что я русский, а из-за всяких бытовых причин. Вообще я вам так скажу: русских в американских тюрьмах побаиваются трогать. Если ты только не окажешься каким-то подлецом (в этом случае будет реакция), то будут косяка давить, но ничего тебе плохого делать не станут.
– Говорят, вы тут в авторитете. А вообще «смотрящие», «положенцы» есть в американских тюрьмах?
– Тут есть только бандиты, или, как их называют, бандосы. У кого банда больше, тот и крутой. Все. Я ни в какие банды не вхожу. Я уже пожилой для всего такого...
– Расскажите, как вы стали известным в «узких тюремных кругах» художником.
– Рисовать стал чуть ли не с первого дня заключения (как пришел в себя немножко). Я с малых лет вообще любил рисовать. Потом детство закончилось, и рисование с ним. И вот в тюрьме вернулось.
Смотрю на что-то – и впечатление: могу это нарисовать. Сначала рисовал анимации, героев мультфильмов, потом – природу, животных, людей... Карандашом – долго, а затем на краску перешел. У нас есть студия для рисования, она в другой стороне от спортзала. Всего сейчас две студии – художественная и «кожная» (там можно сумки делать и прочее из кожи). Еще была керамика, но пока ее закрыли, переоборудуют.
В общем, я в студии других заключенных учу рисовать. Есть арт-класс. И я их там обучаю азам, пониманию изобразительного искусства. Я сам прошел все это. Людям мои уроки нравятся. По окончании обучения кто-то бросает рисовать, кто-то продолжает. Но мой класс когда заканчивают, «сдают экзамен» – рисуют картину и могут домой отправить.
– Как вам удалось организовать выставку своих работ в выставочном зале в Нью-Йорке?
– Это не я, а мои друзья. У меня был 50-летний юбилей, и друзья отмечали его на воле и сделали выставку в галерее. Сняли все это на видео, выложили в соцсетях. Мне приятно. Картин у меня много, я почти все передавал на волю.
Когда я заканчиваю очередную работу, то могу отправить кому хочу – администрация тюрьмы не препятствует. Я не преследовал цель стать известным – мне хотелось выразить благодарность моим друзьям и близким. В моей ситуации я им никак помочь не могу, а вот нарисовать и послать картину – это возможность.
– Связь с друзьями как поддерживаете?
– Звонить только я могу, они мне не могут. Ну и письма.
Свидания разрешены раз в неделю (в период с пятницы по воскресенье). Система вообще такая: ты попадешь в какую-то тюрьму, и в ней собственный график свиданий, который действует для всех – неважно, пожизненный срок у заключенного или ему всего два года сидеть. У всех равные права на встречи с родными. Но родные живут в России, они не могут приехать ко мне на свидание.
– В российской колонии для пожизненно осужденных право на длительное свидание дают только раз в год.
– Знаю. Плохо. Не должно быть ограничений на общение с близкими. Все, человека уже осудили, наказали. Зачем наказывать дальше? Его надо реабилитировать, а не «складировать».
– Василий, вы подавали ходатайство о переводе вас на родину, чтобы отбывать наказание в России. Вам отказали? И зачем вы рветесь в Россию, где условия в колониях ПЖ точно не мягче, чем у вас сейчас?
— Мне отказали, сославшись на то, то у меня срок пожизненный и статья тяжелая. Считаю, что это незаконно. А про то, что домой рвусь... Да, тут лучше, видимо. Но я бы только хлеб ел и воду пил, сидел бы в жестких условиях, но зато на родине, зато дома, со всеми на родном языке. Родные бы пусть раз в год, но приезжали (сейчас я не вижу их вообще)...
