Эти люди — Игорь Оганов, двое его детей, жена, родители, сестра, — казалось, получили от судьбы сполна.
Игорь приехал в Москву из Баку, но дорога была очень длинной. В 1973 году он хотел поступить в художественное училище, но ему дали понять, что скорее всего у него ничего не получится, потому что он армянин.
Отслужив в армии, он приехал в Москву и шесть лет подряд сдавал экзамены в Строгановское училище. Все это время он работал на стройке, то есть принадлежал к касте отверженных — он был “лимитчиком”. Но он хотел учиться, и на седьмой раз его мечта сбылась. Во время учебы он принимал участие в конкурсе, который проводился для пополнения художественных мастерских Большого театра. Тогда из всех претендентов главный художник Большого театра Николай Золотарев отобрал лишь Оганова. После окончания училища Игорь остался в мастерских всемирно известного театра в должности художника-декоратора.
За многолетнюю работу на стройке Оганов получил комнату в коммунальной квартире. Став отцом двух детей, он вступил в жилищный кооператив Большого театра и много лет ждал окончания строительства дома. В 1996 году его семья наконец-то въехала в новую квартиру, а через год началась судебная тяжба — правление кооператива стало выживать из престижного дома в 1-м Волконском переулке тех, за кого некому было вступиться. Квартиры во времена строительства “ушли” по обидно маленьким ценам, теперь их можно было продать во сто крат дороже. И началась многолетняя судебная схватка за квартиру Оганова — об этом мы писали в “МК” (см. статью “Фальшивый аккорд” 14 июля 2003 г.).
История семьи Игоря Оганова, понятно, осталась за кадром — публикация в “МК” была посвящена судебной тяжбе. Между тем эта история полна такой боли, о которой не знаешь как писать — боли много, а слов мало.
В декабре 1989 года начались погромы в Баку. Сестра Игоря Луиза вместе с отцом бежали из города в чем были, оставив на разграбление погромщиков прекрасную четырехкомнатную квартиру в центре города вместе со всем, что там было. Спаслись они чудом, но отец этого “чуда” не пережил. Через два месяца он умер... Луизу приютил брат, который, как мы помним, жил с женой и двумя детьми в комнате в коммунальной квартире.
Кавказцы чтят родственников, но даже на Кавказе я не видела, чтобы брат с сестрой так безоглядно любили и поддерживали друг друга. Брат страдал из-за неустроенности сестры, а сестра день и ночь искала возможность перестать быть обузой для брата. Игорь работал на трех работах, и Луиза, окончившая филологический факультет Бакинского университета, бросилась на поиски работы — любой, лишь бы была возможность снять комнату в коммуналке.
После многочисленных мытарств такая комната нашлась, но не в коммунальной квартире, а в квартире, где жила одинокая женщина.
Так случилось, что личная жизнь Луизы — история долгой и преданной любви, в которой было все, в том числе и свадьба, — закончилась тем, что она все свои помыслы сосредоточила на семье брата, и двух его детей, сына и дочку, она лелеяла так, как лелеяла бы своих собственных детей. И вот за этой непривычно дружной семьей день за днем наблюдала хозяйка квартиры, у которой Луиза снимала комнату.
У нее было время, чтобы оценить подлинные человеческие качества Луизы: Луиза десять лет ухаживала за ней, поскольку она не вставала. И в конце концов уже было непонятно, кто кому помогает — хозяйка московской квартиры одинокой беженке, или беженка лежачей больной, о которой ни разу не вспомнили родственники.
Перед смертью она написала завещание: квартиру она оставила Луизе, чужой женщине из чужого города, которая, как могла, поддерживала в ней жизнь... Луиза и Игорь похоронили ее, поставили памятник и навещают ее могилу как место упокоения близкого человека. У того, кто много пережил, есть из чего выбирать: либо человек каменеет и всю оставшуюся жизнь мстит миру за все, что выпало на его долю, либо у него открываются все тайники и заглушки, и всем открывшимся он поворачивается к миру и спешит на помощь всякому, кто пережил то, что пережил он. Луиза выбрала второе.
Это именно она за ночь, не зная никаких юридических тонкостей, написала письмо в Страсбургский суд. И это ее письмо чуть-чуть приостановило судебное беспамятство, в результате которого у Игоря Оганова фактически отобрали квартиру. Шесть лет длится тяжба, шесть лет длится пытка судом, и все шесть лет Луиза ходит туда как на работу: она представляет в суде интересы своего брата.
Казалось бы, этой семье судьба отвесила испытаний полной мерой.
Выходит, нет.
Ранним утром 23 октября внезапно потерял сознание сын Игоря, Роман Оганов. Восемнадцатого октября ему исполнилось семнадцать лет, летом он успешно сдал экзамены в институт радио и телевидения и стал студентом режиссерского факультета. Красивый, сердечный, писал стихи, играл на гитаре — и что? Что случилось?
Его доставили в 33-ю больницу, и там выяснилось, что у него тяжелое, тотальное поражение мозга в результате разрыва аневризмы. Врожденная патология сосудов головного мозга, о которой никто не знал.
Я узнала об этом случайно. Позвонили врачу, которая всю жизнь отдала таким больным, Игорь отвез ее к сыну — вечером она мне сказала: в больнице делают все, что могут, но надежды почти нет.
Почему именно он?
Почему именно сегодня, сейчас, а не через двадцать лет?
Потому что. И некого винить, некого спросить, некому броситься в ноги.
Называется — судьба. А как пережить, нигде не сказано. Сказано только, что бог посылает только те испытания, которые человек в состоянии вынести. Если вынести означает не упасть и продолжать передвигаться на собственных ногах — тогда да, Игорь Оганов с этим справился. Но только это не все и даже не начало. Это вступление, первые аккорды.
А я ходила и думала: что делать?
И в пятницу поняла: надо написать и попросить всех, у кого есть дети, помолиться за Романа, послать ему лучик поддержки. Вечером Луиза исступленно повторяла: он у нас один, он учится на первом курсе...
А в субботу в пять утра Роман умер.
Есть, оказывается, и такое счастье: умереть раньше своего ребенка.
Как всякое счастье, суждено оно не каждому.
А мы, глупые, все думаем: ребенок без меня не сможет, забывая подумать о том, сможем ли мы без детей. И никогда мы их не благодарим. За то, что они дышали в кроватке, а мы возле них не спали, за то, что они плакали, а мы вытирали им слезы, за то, что они спрашивали, куда ежик девает колючки, когда ложится спать, а мы отвечали, — за всё. И главное — за то, что они подарили нам отраду любить их больше себя.
“Позволь мне не молиться о защите от опасностей, а молиться лишь о том, чтобы бесстрашно встретить угрозу. Позволь мне не просить об утешении в страданиях, а просить лишь о силе, чтобы победить боль...”
