Но мы же с детства знаем: если где-то чего-то убудет — значит, где-то в другом — явится непременный прирост, а то и потолстение.
Может, нам нравятся пожары и аварии, ЧП и катастрофы, нравится экстремальность и постоянная натянутость нервов? Нравится мутная вода, в которой обитаем. И неразбериха в умах. И туман в головах сограждан. Все это нам любо. Нравится решать свои мелкие частные проблемы, раздавая мелкие взятки. Гоже и то, что на решение крупных вопросов при помощи взяток ни у кого денег нет. Значит, не стоит и рыпаться, рваться из кожи, тратить силы и время на достижение чего-либо несбыточного.
А в высоких сферах, таких, до которых большинству не дотянуться, не домечтаться, где деньги летают перелетными тысячными, миллионными стаями, — пусть творится что угодно, никому до этого дела нет.
Нас радует, если воруют, если ушлые пройдохи залучают государственные средства на собственные банковские счета: это создает приятную иллюзию, что и любой из нас когда-нибудь сможет украсть. И не попасться. Или будет отпущен, амнистирован, оправдан. Нам маслом по сердцу, когда преступников — хоть из среды чиновничества, хоть из уголовной малины — не ловят, а голубят, а пойманных — не обременяют сроками, а отпускают на все четыре. А тех, кого удается дотащить до суда, — тех обеляют и дают минимальные наказания. Нам мила эта безнаказанность. Она означает, что и никого из нас не покарают, что и я могу, если захочу, и любой другой может, если захочет, ограбить или убить и остаться неузнанным, и продолжит жить как ни в чем не бывало и сможет время от времени еще убивать.
Нам нравится, если идет снег, а дороги не убирают. И машины стоят и фырчат вхолостую и не двигаются с места… Нам нравится эта картина всеобщей неподвижности, вынужденной скованности, окаменелости — когда люди покорно и обреченно ждут и ничего не могут сделать, изменить, даже подраться им не с кем. Потому что не кидаться же одинаково мающимся, отчаявшимся попасть домой, в гости, на деловую встречу — не кидаться же им друг на друга?! А виноватых в этой очевидно вопиющей ситуации нет и быть не может, и отыскать их не представляется реальным. Кому в самом деле предъявлять иски, претензии? Снегу? Воздуху? Климату?
Стране, которой выпало раскинуться на невыигрышных широтах? К тому же каждый угодивший в снежную ловушку дурень смутно сознает, что сам виноват. Ибо причастен к дивной безалаберщине, при которой никто никого не может заставить и вынудить сделать хоть что-нибудь. Когда не действуют ни слова, ни понукания, ни угрозы. Ни законы. Президент не может заставить дворника убрать дорогу, а дворник не может заставить президента принять хоть одно дельное решение. Это и есть демократия, подлинная демократия, полная и безраздельная, и безнаказанная, это и есть свобода, такая не снилась хваленым европейским державам.
Ведь здорово же, что на любое справедливое замечание никто никому не обязан давать отчет или вправе ограничиться таким расплывчатым, хамским, по существу, презрительным, наплевательским ответом, что умник и сам поостережется вылезать с критикой.
Если бы это не мычащее и не телящееся покорное стадо, томящееся в пробках, если бы хоть оно попыталось что-нибудь изменить… Заявить… Восстать… Может, тогда выплеснутые требования поддержали бы массы? И настал бы, не сразу, но постепенно — порядок вместо кавардака. Однако власть и бессильный, но все же кнут находятся в руках не у простачков, а у достойных, компетентных людей, знающих: даже пойти на выборы, подготовиться к выборам так, чтобы победили рачительные, не ворующие радетели за народ, эти жалкие неподвижные рабы не способны!
Они способны лишь слушать бредятину, которая несется с высоких трибун, внимать околесице, которую транслируют телевизионные и радиоканалы. А сразу после нее — внимать развлекательным передачам… А сразу после них — хавать репортажи о повальных рейдах по пиротехническим складам и пожароопасным дискотекам… А потом — опять музыкальная праздничность, деловитый хаос и политический ералаш.
Нам нравится жить в таком обществе. Нравится атмосфера глобальной затхлости и бурления по пустякам. Атмосфера неподотчетности никому, непроверяльности никем, постоянной стрессовости и то успокаивающей, то мобилизующей на новые свершения во славу непонятно кого и во имя чего ахинейщины. В такой атмосфере мы — в раю. Потому что мы — ее порождение, дети распада и безответственности, но мы же — ее создатели и породители.
