Недавно он заболел и с двусторонним воспалением легких оказался в больнице. В один из этих дней я случайно столкнулась с Ниной, которая, как ракета класса «земля-воздух», неслась к отцу в больницу. Дубленка нараспашку, шарф по ветру — я посмотрела на этот снаряд и поняла, что скоро академик пойдет на поправку и вернется домой.
И в самом деле, 1 апреля академика привезли домой, а 4 апреля вызвали участкового врача. Пришел терапевт В.А.Чугай (поликлиника ГБУЗ №11, филиал №3, проспект Вернадского, дом 9). К изумлению семьи, он не раздеваясь посмотрел на пациента, спросил, где тот умудрился простудиться, и велел 9 апреля прийти в поликлинику, чтобы закрыть бюллетень. Пациент спросил, а нельзя ли закрыть его прямо сейчас, потому что ему трудно ходить и он вряд ли сможет добраться до поликлиники. И врач ответил, что, если он не придет, его снова отправят в больницу, повернулся и ушел.
Я знаю, все пациенты равны перед болезнью и врачом, но все же этот пациент — мало того что лауреат Ленинской премии и заслуженный орденоносец, но и ветеран Великой Отечественной войны, что уже само по себе вроде бы должно являться охранной грамотой.
9 апреля Нинин муж взял все документы и пошел в поликлинику все с той же просьбой — закрыть бюллетень. Потому что самостоятельно дойти до поликлиники академик не в состоянии из-за понятной возрастной слабости.
Однако в поликлинике встали насмерть: ни боже мой. Ни в коем случае! Или пусть является — сказал «здоров», значит, и прийти в состоянии — или никакого бюллетеня никто закрывать не будет: не положено.
Наверное, я не знаю чего-то сокровенного, но у меня дурацкий вопрос: а в чем принципиальная разница — врач закроет бюллетень в своем кабинете или в кабинете пациента, то есть у него дома. Он будет писать другой ручкой? Или примет другую позу? Или, когда родственник придет в регистратуру, чтобы поставить на бюллетень печать, лорд-хранитель печати должен привести посетителя к присяге?
Времена меняются, шуршат бумажки, а главное, по-прежнему все то же без возможности замены: человеческое отношение друг к другу. Без этого ни один из нас ни на какой работе не может состояться по определению, хоть застрелись.
Мы не уважаем старость, потому что она, говорят, прожорливая, приходится тратиться на пенсии, и невыгодные старики только мешают. Мы не уважаем собственного достоинства, потому что врач одним своим появлением должен лечить, а не доводить до остановки сердца. Мы цепляем на сумки и капоты машин георгиевские ленточки, а на людей, которые прошли ад, обеспечивший нам жизнь, плюем. А что, эти доисторические существа обижаются?
Если уважаемый доктор из поликлиники на проспекте Вернадского, 9, доживет до 89 лет, он, возможно, вспомнит чудного академика, который работать может, думать может, а ходить — не очень, потому что ноги не слушаются. И, возможно, он сообразит, хотя в медицинских книжках это вроде бы неплохо описано, что это не болезнь, а явление под названием «возраст». Но пока доктор молодой и полный сил, а поликлиника работает как часы, давайте меняться: раз уж ваши врачи осматривают пациентов, не приходя в сознание и не снимая верхней одежды, может, в обмен закроем академику бюллетень? Пусть это будет недорогой сувенир ко Дню Победы.
