…В канун праздника Кудрявцевы царственным жестом ведут “МК” к семи клеткам, мол, знакомьтесь. Два ассистента ставят блок — ближе полуметра ни-ни! Коготки-то по 8 сантиметров. “Сейчас будет вам редкий кадр!” — говорит Виктор, клетку открывает… чуть не лицом к лицу лобызается с увальнем, угощая его печеньем.
— Случай был, — улыбается, — надо было трех медведей перевезти с места на место. Ну посадили в “Волгу” как есть, без намордников. На заднее сиденье. Гаишник тормозит: “Документики”. Мишки любопытны — чего это авто остановилось? Морды враз повысовывали. Постовой аж вытянулся во весь возможный рост: “О! О! Я все понял!”.
— Без ложной скромности, — Витина жена Оля говорит, — трюки исполняем уникальные, ничего подобного в мире нет…
Как попал в цирк: шел на рынок за картошкой!
Виктор Кудрявцев легендой был с детства. Запросто мог и спортсменом первоклассным стать, и звездою кино — эксплуатировали нарасхват.
— Жил я с мамой на Ленинградском проспекте, 26. В подвале. Спортом увлекался, футболом. Три великих человека в том же доме обитали. Владимир Куц, грандиозный легкоатлет. К нему ходили телек смотреть. Лишь у него одного был “ЗиМ” — огромный и черный, мечта! Он мне советовал: “Занимайся, парень, бегом! У тебя задатки”. Я и бегал вокруг “Динамо”. Еще жил советский гимнаст Михаил Воронин, тоже говорил: “Занимайся гимнастикой, у тебя способности!”. И я серьезно занялся гимнастикой: в 12 лет стал чемпионом Москвы, не хухры-мухры.
…А еще там жил Олег Попов. Он ничего Вите не говорил. Даже когда Витя в порыве футбольного куража ему стекло на первом этаже вышиб. Но Виктор всегда столбенел, когда к дому подкатывал симпатичный “Фольксваген”-“жук”, а из него выходил хорошо одетый артист.
— Так вот, послала меня мама на рынок за картошкой. Купил. Иду с авоськой мимо циркового училища на улице Правды — дай, думаю, зайду. А прием уж закончен. Но я ж упрямый. Прошел сквозь квадратный манеж… вдруг меня остановили: “Парень, куда?”. Спортсмен, говорю, гимнаст. Могу показать кое-что. “Ну приходи завтра”. И приняли! Это при конкурсе в 153 человека на место.
Тренер был в ярости: “С ума сошел? Дважды чемпион района, такие перспективы! Олимпийские игры!”. Но Витя уже зажегся: цирк — и все! Параллельно, кстати, засветился в кинематографе, снявшись в каскадерской роли пажа в “Королевстве кривых зеркал” — сигал там вниз головой в смесь молока-ряженки.
— Искали такого, который бы бегал-прыгал, ничего не боялся. Затем поехал в Сухуми на съемки “Айболита-66”, снялся в эпизоде в “Беге”. Звали на “Неуловимых мстителей”, жаль, из-за травмы не пошел. А может, не жаль. У каждого свой путь. А то бы так в кино и остался… Короче, в 1964-м впервые вышел на манеж… Никаких медведей: я тогда — удалой акробат-эксцентрик!
Премьера новой программы в Воронеже стала показательной. Сначала один гимнаст упал. “Скорая” приехала — забрала. Потом второй. От больницы тут же машину прислали, дескать, пусть все время стоит, мало ли. Виктор все это наблюдал, пока сам в 1979-м…
— Только вернулись с гастролей на Кубе, идет представление в Омске и… меня выносят с манежа: компрессионный перелом шейного отдела позвоночника, вердикт врачей: с цирком, уважаемый, придется завязывать! “Цирк нас калечит, — Никулин говорил, — но он нас и лечит…”. И от ушиба мне вдруг такие светлые мысли в голову полезли!
Пришел однажды в комитет комсомола: а что, говорит, у нас цирки есть в каждом регионе, надвигается 1 июня — Международный день детей. Почему б все представления в этот день не сделать бесплатными? Виктора поддержали, и даже Павел Гусев (наш редактор) когда-то вручал ему за эту инициативу премию Московского комсомола.
Да я и есть медведь! Разве не похож?
Раз акробатом нельзя — что делать? Как в цирк вернуться? Кто-то посоветовал: “пробуй с животными”.
— Задумался — на кого я больше похож. Мне ж надо, чтобы девчонки восхищались как прежде — таким смелым, сильным, красивым! В зеркало посмотрел — медведей выбрал. Пришел на коллегию со своей заявкой (утверждать все надо), написал там черт-те что. Сам Мстислав Запашный, помню, качал головой: “Знаешь, сколько народу до тебя пыталось такие трюки делать? Ничего не вышло! А ты тут нафантазировал!”.
— И еле-еле ему, как активисту, — включается в разговор Ольга, — разрешили готовить номер. Дали год. Но вот вопрос: где найти животных?
Виктор бросился в тайгу. Знакомые повсюду — помогали. Начальник пионерлагеря звонит: “Есть мишка, не заберешь — к концу смены усыпим!”. Или был, допустим, некий таежный аэродром, так по нему, словно подчиняясь неведомому ритуалу, бегал на задних лапах удивительный медведь. На четыре даже не опускался, уникум. Витя его за сообразительность назвал Ломоносовым. Еще на островке одном медведицу Белку нашел, всю порванную, на ней собаки пограничные тренировались…
— Я с ними дневал и ночевал. У меня все медведи (если речь идет о малютках, конечно) через постель проходят.
— Это как?
— Не в клетке ж их держать поначалу. Они спят с тобой на кровати, как с мамкой. Вон, помню, к Никулину привезли мою знаменитую Кабырзу в коробке из-под обуви, он зовет: “Витя, глянь, крыса не крыса?”. — “Нет, — говорю, — медвежонок это, просто без шерсти, лысый”. Ну и начались пеленки-распашонки, кормление из пипетки, в месяц глазки открыла, затем едва пошла, во все втыкается; обросла шерстью, в два — приобрела очертания мишки, в три — это уже шалопай, в полгода — зверек, который знает, что ему можно все… С 6—7 месяцев опасен.
— Правда ли, что это самый опасный, непредсказуемый хищник?
— Одно могу сказать: медведь — единственный, кто самостоятельно может противостоять природе, одиночка. Он не собирается в стада, прайды, стаи. Сложная у него жизнь — никто не поможет! Поэтому и вооружение… не может не вызвать восхищения: когти по 7—8 см, сильные зубы, очень мощный удар. Сам видел, как медведь ударом лапы пробивал железо толщиной в 2 мм…
— Значит, обниматься с ними нельзя?
— В дрессуре? Обниматься можно. И бороться можно.
— А пьяным?
— Тут так: либо пить постоянно, либо не пить вообще. Чтоб один и тот же запах был, они ж плохо видят, в основном ориентируясь на нюх…
Утятки на Ленинградке
— Медведи — экстрасенсы, абсолютно в этом уверен, — Виктор продолжает, — а не только дельфины. Когда лет пять назад тяжело заболела Оля, мое второе “я”, — видел, как мишки переживали. Резко менялось поведение. Равно как и я с большим трудом пережил смерть Ломоносова, когда его отравили…
— Кто? Зачем?
— А знал бы… в морду точно дал, как минимум. Это после гастролей по Франции… кто-то счеты свел. Завистники были всегда. Ненавижу тех, кто лжет, и тех, кто завидует. Ведь они сначала выпустили мне трех медведей (самца, самку, малыша) прямо из хлева в город! Дело на ВДНХ было. И спасибо до сих пор говорю милиции, которые не решились стрелять — самку и медвежонка загнали кое-как, а уж заводить самца приехал я…
— Ну вот, а через несколько недель завистники повторили попытку. До сих пор вспоминаю своего Ломоносова: лежит его огромная голова без всякого намордника на моем плече, из глаз идут слезы, не может рассказать нам с доктором, что стряслось… Знаменитый ветврач Сергей Середа пытался спасти. Все тщетно. Мы бы никак это не узнали, УЗИ ничего не показало…
А при вскрытии выяснилось: длинную-предлинную тряпку облили подсолнечным маслом, и медведь ее заглотил. Все внутри забилось. Потом Виктор и бутылку из-под масла нашел. Теперь даже слышать не может про какое-то издевательство над животными.
— Никто у нас в стране о зверушках не заботится. А думать надо. Скажем, сбрасывать с вертолета просроченные продукты, чтобы животные кушали, и не подходили с голодухи прямо к поселкам в поисках пищи. Или такой анекдотический случай расскажу: я один перекрыл Ленинградку в обоих направлениях!
— Как, и вы тоже?
— Провожал дочку в Англию. Мчим в “Шереметьево”, я — за рулем. Вдруг случайно вижу — посреди дороги лежит утка, и четыре утенка бегают вокруг. Мимо носятся машины на огромных скоростях. Сам еле затормозил! Ставлю авто поперек. Беру утку, она ранена. Итак, я — в белом костюме, утка — в левой руке, правую поднимаю и показываю всем: стоп! Медленно иду к обочине, утятки — за мной. До сих пор удивляюсь, что наши не всегда добрые водители как один встали и 3—4 минуты ждали. Потом послышались аплодисменты. Ну почему не делают, как в Японии, специальных переходов, чтобы животным было удобно?
24 шва от любимой на память
— Вас вообще медведи ранили?
— А что, уже незаметно? Хорошие врачи. Я не знаю ни одного дрессировщика, который не был бы ранен своим животным. На лице — две операции. Одну делали в Японии, другую — в России.
…Представьте, 2004 год, 15-тысячный зал в Японии забит до отказа. Столько напастей на Россию в этот момент — а тут еще Беслан…
— Все хотели посмотреть, — подключается Ольга, — как русские себя поведут, не отменят ли представление.
Настала очередь Кудрявцевых, идет номер, в манеже — любимая медведица Даша. Сидит себе так спокойненько. А Виктор мимо проходил, чего-то наклонился. Она не нападала, нет:
— Так тихонечко меня остановила, — дрессировщик вспоминает, — и, зацепив веко, все до самой нижней губы разодрала. Напрочь. Без всякого удара. Я видел испуганные глаза ведущего программы, тут же среагировал режиссер, который притушил свет, думая, что я тут же уйду. А жена сказала: глаз цел. Тогда продолжаем работать! И за те 10 минут, что мы дорабатывали в полную силу свой номер, мой костюм из рыжеватого стал чисто красным. И мы видели, как в финале все 15 000 встали и аплодировали — теперь только до них дошло, о чем речь.
Побежали за сцену — там уже вся труппа… Виктор смотрит в зеркало — зрелище не из приятных. Уже и “скорая”, и врачи, но Кудрявцев вынужден загонять семерых медведей по клеткам — кто еще, как не он? Всю ночь шла операция.
— Наложили 24 шва, а перед этим прямо в лицо делали 24 укола, наркоза никакого. В 4 утра сшили. В 5 мы были в гостинице. В 8 — снова на репетиционной площадке, ведь в этом городе нам надо было дать еще пять представлений. Просто тогда, на манеже, я понял: если уйду — покажу слабость русского человека, тем более что медведь — это символ нашей души…
— И вы что, вообще их никогда не бьете?
— А это без толку. Медведь удар палкой практически не чувствует. А даже если чувствует — реакция идет только на первый удар, как у собаки. А сдачи я даю обязательно. Но никогда не издеваюсь. Мы работаем по дуровской теории “кнута и пряника”, просто стараемся, чтоб кнут почти не участвовал в репетициях. Вот в руке дюралевая палочка — для нашей же безопасности, вреда животному этим не причинишь…
По теории Кудрявцева, вся дрессура должна идти от естества, чтобы медведь, не дай бог, не подумал, что его заставляют… Танцам, кстати, никогда не учат.
— Одну медведицу-девочку мне привели на бельевой веревке (“не возьмешь — застрелим!”). Взял. Два года ужасно мучился. Не поддавалась. Уж в зооцирк хотел пристроить, жена сказала — нет! И вдруг приехали в Израиль. То ли солнце ее напекло, то ли Святая земля так подействовала, но медведицу мою переклинило. Вечером на спектакле она бросила ненавистный самокат, сказала “пошли вы все, ездить на нем не буду”, и вдруг начала крутить хула-хупы, такое вытворять! Стала суперталантливой актрисой.
— А велосипед? Они ж не ездят в природе?
— Вот сейчас мишку хотим обучать на велике… это что значит? Что 2—3 года мы будем ползать за ним на коленках, понемножечку, шаг за шагом, по чуть-чуть… ровно для того, чтобы он сам распробовал вкус катания. Если честно, у меня за первые 15 лет с медведями ни одного дня отпуска не было: животное, простите, хочет кушать всегда, и всегда ты должен при этом присутствовать. Вот так и получается, что в природе они живут лет по 15—20, а у меня старшим мишкам уже 27—28 и до сих пор выступают в манеже! Знаете, когда знаменитый артист Рубан ушел на пенсию — медведей своих не бросил. Нет чтоб доживать себе спокойненько дома в Москве, он поселился в гостинице в Рязани и до последнего ухаживал за косматыми…
Все это для того, чтобы наш зритель понял: никаких зверушек обижать нельзя — ни волков, ни тигров, ни медведей.
