«Какие именно?» — спросит читатель, потому что сбылись вообще-то многие. А я про подзабытый ныне проект — Концепцию государственной семейной политики до 2025 года. Если кто-нибудь еще помнит, пресса и блогосфера немало шумела этим летом по поводу того, что Госдума предлагает «вернуть домострой» в самых разнообразных его проявлениях: от чуть ли не принудительно насаждаемой многодетности до уравнивания церковного брака со светским. Впрочем, шум этот быстро забылся, и не в последнюю очередь потому, что концепция была тут же торпедирована высочайшим разводом прямо в эфире канала «Россия».
Приходится уже напоминать забывчивым читателям, что речь в концепции шла и о «многопоколенной семье» компактного проживания (проще говоря, когда семья понимается не в узком смысле — супруги да дети, а тут еще и дедушки-бабушки, тещи и свекры под одной крышей), что призвано внушать «сильный авторитет родительской власти».
«Современные дети воспитываются в однопоколенных семьях в непосредственном взаимодействии только с родителями. Воспитательное влияние бабушек и дедушек в таких семьях значительно снижено... Постоянное и тесное сотрудничество трех поколений в семье — не анахронизм, а необходимое условие разрешения духовного кризиса семьи и общества», — писали тогда авторы концепции.
Боюсь, они переоценили духовный упадок российских семей и тлетворное влияние Запада, где дети разбегаются в разные стороны, как только достигают совершеннолетия. Авторитет бабушек и дедушек у нас по-прежнему высок. Более того: во многих уголках страны старики, которым под девяносто, остаются главными добытчиками своих «многопоколенных семей».
Недавно побывал на заседании, на котором ревизоры разбирали, как выполняется в регионе государственная программа по срочному — внеочередному — обеспечению жильем ветеранов Великой Отечественной войны. Если помните, эта инициатива президента Медведева прозвучала лет пять назад, и тогда было сказано немало громких (и справедливо громких) слов о том, что те, кто спас наш народ 65 лет назад, должны жить в достойных условиях.
К чести чиновников, программа эта в целом выполнялась. Однако наткнулась на неожиданное препятствие. Ревизоры обнаружили, что многие ветераны, получив от государства благоустроенные квартиры, не стали в них въезжать или же тихонько перебрались обратно в старые развалюхи. По районам эти цифры звучали так: «51 из 83 ветеранов вернулся в старое жилье; 37 из 46; 16 из 24; 14 из 25...» Что это значит? То, что новые квартиры старики отдали детям, а чаще — внукам, потому что «им нужнее». Потому что молодым семьям жилье взять попросту неоткуда.
Хоть как-то понятны запредельные цены на квартиры в Москве, но даже в каких-нибудь далеких поселках эти цены тоже никак не соответствуют местным зарплатам, и неподъемна даже ипотека. Тут можно было поговорить о совести детей и внуков, которые оставляют стариков в старых неблагоустроенных домах, — и чиновники говорили, потому что больше говорить было не о чем: человек вправе распорядиться своей собственностью как захочет, это и в Конституции написано. И это еще вершина айсберга. Обнаруживались и более сложные «махинации», когда ветеран, получивший сертификат на жилье, за эти большие деньги покупал аварийный дом у родственников (понятное дело, деньги в семью!) или даже у себя самого...
В этом смысле мало что поменялось с девяностых годов, призраком которых нас любят пугать по государственным телеканалам: тогда во многих «депрессивных регионах», а особенно где-нибудь в моногородах, целые семьи жили на пенсию своих стариков, потому что зарплаты не платили, других денег попросту не было. Да и сегодня поколение тех, кто еще помнит дым великой войны, часто вынуждено помогать своим детям, тоже уже успевшим выйти на пенсию: у «молодых» пенсионеров (40–50-х годов рождения) выплаты от государства куда скромнее, чем у их отцов и матерей, заставших войну, а потому как минимум приравненных к ветеранам как труженики тыла и получающих соответствующие доплаты.
Все это, конечно, довольно дико — то, что человек на девятом десятке должен оставаться «кормильцем», — но странно, как в кривом зеркале, ложится в концепцию «многопоколенной семьи», на которую ссылаются депутаты и с упоением описывают этнографы: как «большак», то есть самый старший, глава семьи, за общим ужином «расспрашивал, кто что сделал в поле, и давал задания на следующий уповод» (Бернштам Т.М. «Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала ХХ века», Ленинград, 1988).
Ну а что? — опыт и советы стариков тоже, на радость депутатам, пригодятся и будут восприняты молодежью со вниманием.
У них ведь есть уникальный опыт. Сначала — военные и послевоенные годы, когда им приходилось создавать семьи, рожать детей в условиях, которые подходили для этого меньше всего: бараки, голод, продуктовые карточки... Потом — момент, когда они выходили на пенсию. Именно тогда пенсионеры оказались самыми незащищенными людьми: вклады их сгорели (то, что полжизни откладывали на книжку, с гордостью говаривая, что накопилось уже на два «жигуля»), тысячепроцентная инфляция долбанула, деньги надо было обменять на новые в течение трех дней, и так далее...
Лет десять назад от их советов внуки еще отмахивались: ой, бабушка, что за привычка затариваться крупами и макаронными изделиями — у нас не сорок шестой год! Ой, бабушка, зачем ты хранишь все эти отрезы ткани, которые удалось достать в 1982 году?.. И все дружно (по-доброму) посмеивались над стариками, враз скупившими всю соль в нашем городе после того, как где-то там, в Москве да Петербурге, ненадолго прервались поставки соли из-за очередной разборки с ближним зарубежьем (то ли из Беларуси ее завозили, то ли с Украины, уже и не вспомнишь), — хотя у нас-то вся соль оренбургская...
Сегодня это уже не так смешно — в свете статей премьер-министра о «затягивании поясов», когда жителям моногородов предложено подумать о том, а не стать ли беженцами; сегодня, когда молодежи объявлено, что их пенсионные накопления «временно экспроприированы» (что можно понимать как толстый намек: через тридцать лет ни на что не надейтесь, много еще воды утечет), а учеба детей в школе, возможно, будет платным удовольствием.
Вот — самое время молодежи унять свой снобизм, убрать взятые в кредит айфоны и уже посмотреть, помотать на ус, как люди постарше и поумнее умеют запасаться рисом, гречей и горохом колотым. Послушать стариков-то.
Авторы государственной семейной концепции считают, что именно от стариков новые поколения должны перенимать духовные ценности. Может, они и правы, если понимать под духовными ценностями практический разговор на тему: «Как я поднимала ребенка в сорок седьмом году, когда мы варили щи из травы».
Это там, на прогнившем Западе, пенсионеры маются от безделья, путешествуют от скуки и страдают, что детям и внукам они не интересны (любимый мотив многих голливудских фильмов).
У нас те, кому за восемьдесят, по-прежнему на коне и впереди. Просто вынуждены — а куда деваться? В юности они освобождали землю от фашистов, поднимали страну, строили заводы и фабрики (где теперь та земля и те заводы?), а теперь передают внукам свои благоустроенные квартиры и делятся пенсиями.
Пожить «для себя» так и не удалось. Но что делать, если едва ли не всю их жизнь аккомпанементом — и из рупоров уличного радио, и по цифровому телевидению — звучали призывы «ненадолго» затянуть пояса.
