С нашим обществом происходит нечто такое, чего не должно было бы происходить. Президент говорит о консерватизме как о государственной идеологии. Политологи восхваляют охранительство и стабильность. Воспитатели молодого поколения ужасаются, узнав, что кое-кто из молодежи намерен строить жизнь по «Катехизису революционера» Нечаева и «жертвовать собой во имя общего блага». В такой ситуации стоит задать единственный вопрос: когда, как и почему мы успели так постареть душой? Почему в мире, бунтарском, как и прежде, мы выглядим старцами, озабоченными только тем, как дожить свой век? Зачем мы внушаем себе, что все лучшее — в прошлом? Неужели мы верим, что развитие может происходить без каких-либо потрясений?
Оглянемся в прошлое. Что сделало современную Европу тем, чем она является? Ответ однозначен — различные катаклизмы. Восстания против королей, воплотившиеся в Великой хартии вольностей. Реформация, сокрушившая догмат о непогрешимости Папы. Вольные города, ограничившие власть феодалов. Несколько десятков американских вольнодумцев, подписавших Декларацию независимости и начавшие войну с Британской империей за право не платить налоги тем, кого они не выбирали. Безумцы 1789 года, пошедшие на штурм Бастилии и в итоге истребившие самих себя. Карбонарии, отвоевавшие свою Италию у Австро-Венгрии. Парижские коммунары, не имевшие ни малейшего шанса на успех. Революционеры 1918 года, не получившие широкой поддержки. Парижские и пражские протестанты 1968-го, гданьские 1981-го и берлинские 1989-го. Эти люди и события меняли облик мира, как меняли его большевики, борцы с колониальными режимами, Троцкий и Че Гевара. И как к ним ни относись, они, несомненно, остались лицами и вехами человеческой истории. Которым идеологам консерватизма и «стабильности» в плане прогресса человечества нечего противопоставить.
Сегодня особо достойные депутаты Государственной думы намерены принять законы, которые по сути запретят критику советского прошлого. В какой-то степени я поддерживаю такое намерение. Потому что, если подобные нормативные акты будут приняты, всем нам придется задуматься о наследии советской эпохи — наследии, глубоко проникнутом духом бунтарства. Напомню: страна, критика которой будет запрещена, родилась на руинах империи, бывшей «жандармом Европы». Она шагнула в мир, презрев идеологию суверенитета во имя продвижения мировой революции. Новая республика Советов легитимировала «параллельные» органы власти и в итоге распустила те, которые казались законными. Она родила идеи равенства и солидарности, получившие мировое признание, — идеи, которые наши нынешние апологеты консерватизма не способны даже осмыслить. Эта система, о которой сегодня многие плачут, даже умерла так же, как жила, — объявив «перестройку» продолжением революции и не воспрепятствовав переменам, которые были не менее естественными, чем те, что ее породили.
Перемены — естественный двигатель истории. Они меняют отношение общества к самому себе, придают ему заряд энергии, которого не может дать ни одна из консервативных доктрин. Они меняют социальную композицию, открывая путь наверх пассионарным личностям, — не случайно, что несколько постреволюционных десятилетий ускоряют развитие любого общества. Наконец, они приводят к смене поколений, задающих тон общественному развитию в каждой конкретной стране.
Не буду спорить — «возвращение к истокам» иногда бывает полезным. В истории любого общества случаются моменты, когда перемены заходят слишком уж далеко и определенная реакция оказывается необходимой. Но проблема в том, что эта реакция никогда не порождает развития.
Между тем именно развитие выступает императивом нашего времени. Мир сегодня устроен так, что для консерватизма в нем не оставлено места. Консерваторы не создают новых технологий и идей; они не порождают социальных движений; они не управляют странами, находящимися в авангарде прогресса. И вопрос не в том, какая революция имеется в виду — технологическая или социальная, сексуальная или культурная; в быстро меняющемся мире любая революция лучше застоя. В каждом обществе молодежь — как ее ни воспринимай — это лучший слой общества, а ее бунтарство представляет собой самый значимый актив социального организма.
Мощный подъем западного мира в 1990-е годы был порожден отнюдь не только «капитуляцией» его восточного противника, но и зарождением философии безудержного экспериментирования. Один из ее идеологов, великий европейский космополит Пол Фейерабенд, еще в 1975 г. сделал девиз «Anything goes!» («Дозволено все!») центральной темой своей основной книги об «анархической теории знания». Он оказался прав: общества, которые придерживаются иного подхода, в XXI веке оказываются, увы, безнадежно отставшими. Консервативные социальные общности не рождают Биллов Гейтсов и Стивов Джобсов; они выдвигают на авансцену людей вчерашнего дня — единственным оправданием которых, правда, может служить то, что они своей деятельностью подготавливают почву для будущих революций.
Вглядываясь в современное российское общество, невольно задаешься вопросом: когда мы успели стать такими несовременными, настолько боящимися новизны? На что променяли присущее любой живой нации бунтарство? На неожиданно повысившиеся зарплаты? На возможность «более лучше одеваться»? На временную сытость или ощущение превосходства над соседями? Мы мечтаем о стабильности, когда все ждут перемен. Мы утопаем в религиозных практиках в то время, когда подобная зашоренность давно воспринимается большинством жителей планеты как рудимент эпохи варварства. Мы от всей души поливаем грязью людей, выходящих на площади (неважно, в Стамбуле, Бангкоке или Киеве), забывая о том, что только так и делается история — история, которая сегодня проходит мимо практически так же незаметно, как утекают по трубопроводам дающие нам жизнь нефть и газ.
В наше время бояться изменений нельзя. Опасаясь их, мы отказываемся от даже гипотетических шансов занять достойное нашей страны и наших людей место в глобальном мире. Подавляя их, мы не передаем власть молодежи, перед которой открыто будущее, а оставляем ее людям, озабоченным лишь тем, как сохранить нажитое, нередко далеко не своим трудом, и как удержать в руках рычаги власти, которые в них попали.
Боготворя консерватизм, мы презираем будущее. Но история показывает, что это слишком дорого обходится любой элите, рискнувшей пойти подобным путем. Исключений в истории просто нет. Да и быть не может.
Революции XX и XXI веков не будут такими кровавыми и жестокими, как революции прошлых столетий. За исключением совсем уж «консервативных» территорий человечество стало более социально гуманным и экономически рациональным. Перемены не должны провоцировать страх. Бояться, напротив, следует преждевременного морального и интеллектуального старения. Ибо за ним следует только смерть — как личности, так и общества.
