Я поехала в Нижний к Владимиру Фролову — первому тренеру Павла Карелина.
— Мы с его бабушкой, Марией Викторовной, давно знакомы. И она рассказывала, что он был шустрым парнишкой. Вот и решила его в спорт пристроить. Привела, говорит, в бокс. Позанимался один день — не понравилось. Лет шесть ему, что ли, было... Потом пошли в борьбу. Туда он неделю ходил. Потом на коньки... И однажды отправились в парк гулять, там аттракционов много. Он как увидел батут — так ему больше ничего и не надо было. Сначала просто прыгал, потом посмотрел на больших ребят, начал сальто через голову делать. Через какое-то время приходит: «Баба, мне нужен костюм Бэтмена». — «Зачем?!» — «Да я вот с товарищем хожу с трамплина прыгать». — «Когда успел?» — «Месяц уже...» — «А мне-то почему не сказал?»
— А Бэтмен тут при чем?
— Мы перед Новым годом, примерно 30 декабря, устраиваем костюмированные соревнования. Там цель не только прыгнуть, дети должны быть в карнавальных костюмах и перед прыжком исполнить песенку какую-нибудь, стишок рассказать, поздравить с праздником. Трамплин маленький, прыгнуть можно и без специальной подготовки. Конечно, всем весело: приходят родители, Дед Мороз со Снегурочкой парад устраивают, потом прыжки комментируют, все очень здорово и красиво. В конце специальная комиссия оценивает костюмы, выступления и раздает призы, но абсолютно все получают подарки. Вот с того времени бабушка и узнала, каким видом спорта Павлик занимается.
«Сын как будто судьбу отца повторил»
— А к вам он как попал?
— Ко мне приходят однажды папа с мальчиком, и папа говорит: «Возьмите сына». Я смотрю, мальчик-то взрослый, лет 16 — он уже с
И вот я ему как-то говорю: «Приводи друзей, только чтобы помладше были». На следующую тренировку он приходит с мальчиком лет девяти. Это и был Паша Карелин. Сначала он ничем не отличался — мальчишка и мальчишка. Но вот потом! Понимаете, детишек когда с горки пускаешь, опытный глаз всегда видит: этот хорошо скатился, этот упал, этот не упал, но боится... Этот скатился как ни в чем не бывало. Я ему разрешил с кочки прыгнуть, он ка-ак прыгнул — как кузнечик! У него и страха-то никакого не было. Обычно ребята тушуются, а ему все равно: «Так это же прыжки», — говорит.
— Как считаете, это врожденное?
— Думаю, да. Кого-то природа музыкальным слухом наградила, кого-то вот координацией и пластичностью... И бабушка так много для него делала. Вы знаете, у нее же сын погиб.
Она потом рассказывала, что сидит плачет, а рядом стоит Павлик, ему тогда 5 лет было, утирает ей слезы и приговаривает: «Бабушка, не плачь. Бабушка, все хорошо будет». И он ей этот вакуум от потери сына заполнил. Она для него больше чем мама стала. Единственное, что не любил, когда Мария Викторовна приходила на соревнования, ворчал... Так я ее тихонько обходными путями проводил.
— А как его отец погиб?
— Знаете, это, может быть, рок какой-то... Но отец разбился на машине на этой же трассе. Да и сын как будто его судьбу повторил...
— Павел в своих интервью редко маму упоминал.
— Может, не хотел внимание акцентировать? Там были у нее проблемы, понимаете, не хочу об этом подробно говорить. Нет-нет, она тоже приходила на соревнования, болела за него. С отчимом у него хорошие были отношения. Отчим — тоже спортсмен, мастер спорта по конькам, часто приходил болеть, подстегивал его.
Павлик рано раскрылся. Я помню, у нас были соревнования трех городов: Нижний Новгород, Лениногорск и Уфа. Для детей это хороший стимул, потому что для таких маленьких, по сути, стартов нет: первенство школы, города — и все. А надо, чтобы родители почувствовали, а то, знаете, некоторые как трамплин увидят, так «ой, нет, чтобы тебя там не было!». И приходится объяснять, что вот вы работаете, а он у вас по стройкам лазает... А это такой первый серьезный старт! Мы свой возраст проводили где-то в 9 утра, а на
Вот... Приехали мы потом в Лениногорск. Поздно приехали, пока разместились, вдруг прибегает Дима Цвиклинский: «Владимир Федорович, там Павлик о кровать бровь разбил...» Я бегом туда. А там все в крови! Оказывается, он прыгал на старой пружинной кровати, наверное, хотел приземлиться на живот, не рассчитал и влетел головой в угол этой же кровати. Мы — к врачу, тот скобки поставил, чтобы шрама не было. Утром глаз страшно заплыл, я говорю: «Ну что же делать, Павлик, наверное, тебе отдохнуть надо...» Он в слезы: «Нет!» — «Так у тебя же глаз не видит». — «Я все равно прыгну». И что вы думаете? Прыгнул и выиграл соревнования.
Переехали в Уфу. Подходит ко мне местный тренер и судья: «Слушай, Федорович, у тебя там мальчик, Карелин... Он хороший парнишка. Но я ему замечание сделал, а он матерится! Еще раз услышу, сниму с соревнований». И вот Павел делает хорошо первый прыжок, а второй уже не очень. Сгоряча ругнулся. Подходит к нему тот самый судья: «Я тебя предупреждал?» И снял с соревнований. А это же командные прыжки — ребят подвел. Они на него ругаются, он плачет...
— Это он сколько лет уже занимался?
— Первый год только. А потом у него уже появился хороший инвентарь. Он еще до того принимал участие в первенстве России и занял 11-е место. Я тогда подумал: «Как он умудрился, ребята все большие, а он на старых лыжах...» Купили у кого-то из тренеров новые. И вот он стал с 70-метрового прыгать. Мы с тренерами стоим на бугре, смотрим. И вдруг вижу, во время второго прыжка у него лыжа ушла в сторону. Павлик летит и прямо в воздухе ее рукой — раз! — и поправил. И дальше летит... Я обалдел! Он мне потом говорит: «Чувствую, неудобно. Я ее рукой поправил, автоматически. Рука как будто сама лыжу нашла».
Потом зима закончилась, и он поехал на летнее первенство России в составе сборной области. Потом ко мне тренеры подходят, говорят: «Ну, Федорович, там твой Карелин на тренировке всех обыграл...»
Он маленький, легкий. Павлик вообще поздно вырос, лет в 17. У него еще шапка такая была, набок, как у Петрушки. Смешной такой... Честно, я был сам удивлен, он же ничего особенного не делал, видимо, просто чувствовал прыжок. Я потом как ни приеду на соревнования, ко мне подходят: «Павлик приехал? Нет? Слава богу! Теперь можно побороться...» А так — без шансов. Рано он раскрылся.
«Приходил в школу — там начинали жаловаться: «Карелин такой-сякой...»
— Он и в сборную рано попал...
— В 2007 году, когда пришел немец Вольфганг Штайерт, его уже подключали к сборной. Все еще удивлялись: молодой мальчик, а на взрослых соревнованиях 5–7-е места берет. Вот эта обстановка соревновательная, она его заводила. Когда с ним стал немец работать, мне запомнились два ярких момента. В первый год Павлик готовился, но еще не участвовал в Кубке мира, и Штайерт у него спрашивает: «Ну что, Павел, как думаешь выступить?» А он так спокойно отвечает: «Буду в тридцатке». Тот: «Да ладно! Давай так, если войдешь в тридцатку — дашь мне пинка. Если нет — я тебе...» По-моему, он тогда занял 24-е место...
Когда Павлик приехал, я у него спрашиваю, смеюсь: «Так ты пинка-то дал?» Он говорит: «Да я чисто символически». — «Как? Тренер же все-таки». Он: «Не я же предлагал...» А второй момент: ему еще и 17 не исполнилось, в Германии все прыгают. Все великие: Шлиренцауэр, Моргенштерн, Амманн... Ну и Карелин. Первая зачетная попытка — 140 метров. Лидер! Тот прыжок даже можно в Интернете найти. В итоге он занял второе место. После этого весь мир стал говорить, что есть такой прыгун Карелин.
— Говорят, что он по характеру-то не сахар был?
— Да уж: как и все одаренные и талантливые. У него такая психика, он не может заниматься одним делом больше 20 минут. А потом начинает крутиться, вертеться. И если ему надоело, заставить просто невозможно. Я приходил на собрания в школу, все начинали жаловаться: «Карелин такой-сякой!» Выгоняли его... Но был один преподаватель, по истории. Она его всегда защищала: «Да он нормальный мальчишка!» Никогда его не выгоняла, ключик какой-то к нему подобрала: когда видела, что ему тяжело сидеть, отправляла за чем-нибудь. Он прогуляется, вернется в класс и, смотришь, снова сидит нормально. Он ее очень любил, всегда сувениры какие-то привозил из-за границы. Но вот то, что пропускал, тяжело было потом догонять. Он же, считай, всю зиму в разъездах, может быть, апрель-май дома, а потом опять сборы.
— То есть вы тоже занимались его воспитанием?
— Естественно, когда он был маленьким... Были как-то юношеские соревнования на 40-метровом трамплине, и я тоже решил прыгнуть, вне зачета, разумеется. Всех обыграл. Он такой счастливый, бежит: «Это наш тренер! Наш!» А потом, когда он стал выезжать... Готовлюсь я как-то к своим соревнованиям, потому что как раз в тот год решили провести первый чемпионат мира по лыжным видам среди ветеранов, куда включили и прыжки с трамплина. Павлик вернулся из турне как раз перед Олимпиадой в Ванкувере. Заходит, он всегда заходил, а я решил попробовать потренироваться на самом современном инвентаре: ботинки новые надел, лыжи... Знаете же, что мое поколение еще старым стилем прыгает? Но я твердо решил переучиться. Хотелось почувствовать: неужели вот этот V-образный стиль дает такие результаты? Мороз стоит, холод! Павлик заходит: «О, вы что, прыгать собрались?» А я так посмеялся: «Давай, ты меня потренируешь. А то я вчера прыгал, смотрю — внизу собаки. Я вроде бы прикрикнул, они разбежались, а пока лыжи снимал, они снова на меня набежали... Страшно! Сам разобьешься или задавишь кого-нибудь». Он на машине приехал, я дал ему тулуп, шапку, валенки. И самое интересное, что он мне потом после прыжка говорил все моими же словами, которыми я его учил много лет назад.
— А он безотказный был?
— Совершенно! Ему ребята говорят: «Павлик, помочь надо...» Он все бросал и шел помогать. И вот я тогда на том чемпионате мира выиграл серебряную и бронзовую медали.
— А Павел в Ванкувере тогда не очень хорошо выступил...
— Да, даже в тридцатку не попал. Он тогда акклиматизацию плохо перенес. И там еще такой момент был: Олимпиада еще не закончилась, а федерация уже тренера сменила.
«Павел трудный был, ершистый...»
— А у Павла как вообще отношения с тренерами складывались?
— Я с ним не ездил, только один раз на чемпионат мира среди юниоров. А так в основном он выезжал с нынешним директором школы, Евгением Вашуриным. Поэтому мне было трудно что-то изменить. Могу сказать только с профессиональной точки зрения: Павла нельзя было нагружать длинной установкой, он в итоге не понимал, что главное. Получалось только хуже. Хотя в итоге он привык. А когда пришел Штайерт, при нем пошли результаты, но потом там такая история началась... Все-таки надо знать наш менталитет. Штайерт разрешал отдохнуть, сходить в бар. Вроде бы ничего такого, иностранцы сидят... А у нас так не принято. У нас должна быть дисциплина. То, что у них обыденно — у нас не пройдет.
— Вот как раз в плане дисциплины к Павлу много было вопросов...
— Понимаете, он трудный был, ершистый, и потом на него столько всего свалилось. «Пашок — молодец!» — и пылинки сдувают. Я-то понимал, но уже много времени прошло, и я ничего не мог сделать. Я ему говорил, но говорить мало, а когда на мальчишку столько всего наваливается. Он приезжает, а тут друзья, все крутится вокруг... У любого крыша съедет.
— Это к теме про слухи, что Павла прямо во время сборов из кабаков выносили?
— Мне трудно судить, я что-то узнавал только со стороны. Может, и было... Но это же не только наши. Многие спортсмены так ведут себя. Это бремя славы, оно очень тяжелое. Он быстро прогрессировал, был самый юный, ребята к нему хорошо относились. Тот же Васильев его опекал.
— Вы чувствовали эти изменения, когда Павел приезжал домой?
— Чувствовал, конечно. Хотя он много мне помогал, например, организовывал инвентарь. Он рос, но все равно был еще ребенком, потому что не понимал и не чувствовал, что взросление — это определенные поступки.
— В конце концов все вылилось в ситуацию с конфликтом экс-тренера сборной Александра Святова и президента федерации Александра Уварова. Первый после отставки просил перевести Карелина на индивидуальную подготовку, а его назначить личным тренером, а Уваров настаивал на сохранении старой командной схемы...
— Конечно, с Павлом надо было работать — он не вписывался в стандартные схемы. Когда пришел Штайерт, он привел с собой швейцарца Берни Шодлера, который еще Амманна тренировал. Штайерт прекрасно решал вопросы с экипировкой, а швейцарец был чистой воды специалистом. Но получилось что-то малопонятное, я думаю, что попросту две звезды не ужились. Эта обстановка негативно сказалась. Сейчас оптимальный вариант, даже ребята говорят, что им нравится.
— Павел говорил, зачем писал то письмо в поддержку Святова?
— Я думаю, он сам понимал, что результат есть, и беспокоился, что дальше будет.
— А вы сами-то как считаете?
— Мое мнение: лучше было бы с командой тренироваться. Он мог и один... Но, с другой стороны, ему пришлось бы тяжелее, потому что в этом случае надо постоянно что-то доказывать.
— Сейчас многие его гибель связывают с конфликтом, потому что, если бы он тогда находился на сборе с командой...
— Сейчас можно говорить все что угодно. Но человека нет! Для меня это просто шок...
«Он сказал: „Я вам позвоню“. Так все и закончилось»
— Как вы узнали о том, что случилось?
— У нас в тот день были детские соревнования, хорошее настроение, потому что меня мальчик один очень порадовал. И вдруг звонок, я смотрю на телефон, ничего не понимаю, вроде бы номер бабушки, а голос незнакомый: «Владимир Федорович, Павлик разбился». Я сначала не понял: «Как? Что? Может, другой кто-то?» Нет, говорят, он. А мы еще в понедельник с ним хотели встретиться. Он собирался зайти на трамплин, единственное, сказал, что ему надо будет в выходные куда-то съездить, друзья попросили помочь... Он сказал: «Я вам позвоню». Так все и закончилось...
— Не знаете, что там все-таки случилось на трассе?
— Я вам честно скажу: мне все равно. Разная информация была: колесо отлетело, уснул, не рассчитал... Я его потерял — и у меня все оборвалось. Я так радовался, когда он выступал, потому что свой, нижегородец. До сих пор — забудешься, а Павлик перед глазами стоит. Кажется, что он на сборы уехал и скоро вернется. И бабушка то же самое говорит...
Мы потом решили, когда новый трамплин построят, будет музей — и там обязательно уголок Павлика. Нашей сверкнувшей звезды...
