Главный редактор газеты, где я тогда служил, устроил мне, помнится, страшный нагоняй: «Это же наш Майкл Джордан! Он у нас один такой!!! Неужели нельзя было его уговорить?!» Начальник не был знаком с Сергеем Александровичем и не знал, что уговорить того, если он чего-то не хочет, невозможно.
В игроцкие годы, например, он никогда не участвовал в «бомбежке» магазинов за границей, хоть партнеры по ЦСКА и сборной и просили составить им компанию: больше народу — больше скидки. Нет, шмотки Белову были нужны не меньше остальных, просто он считал себя лучшим баскетболистом Европы — и не царскими делами принципиально не занимался.
А сколько раз на самых разных тренерско-чиновничьих уровнях Белова уговаривали хотя бы немного смягчить манеру поведения: начать чуть больше общаться с другими игроками, и мы сделаем тебя, безусловного лидера команды, ее капитаном. Белов все принужденно выслушивал — и не менялся.
Не любил он — и это еще очень-очень мягко сказано — вспоминать те легендарные мюнхенские три секунды, перевернувшие баскетбольный мир. Эти мгновения родили новых героев, оставив в тени Сергея Белова, добившегося в том финале с американцами совершенно невероятного результата: он набрал 20 очков из 51-го командного.
А уж как уговаривали Белова «вернуть государству» факел, которым он зажигал олимпийский огонь…
Был у него период, когда, казалось, сама жизнь вытолкнула его к людям, — написанная одним из этих людей анонимка сделала Белова, только начавшего — надо ли говорить, что успешно, — тренерскую карьеру невыездным. Но он, казалось, еще больше от всех отстранился — демонстративно не пропуская ни одной игры в зале ЦСКА, садился всегда на одно и то же место, за щитом, вплотную к стене, подчеркивая, что ни в каких пустых общениях-сочувствиях он не нуждается.
Первая команда, которую ему доверили после почти пятилетнего простоя, называлась сборной Москвы и играла на Спартакиаде народов СССР, проходившей в Киеве. Выдающихся исполнителей в ней не было, и эмоционального запала тренера Белова хватало на стартовые минут пять, не больше. Затем он остывал, усаживался на лавку и дальше смотрел баскетбол едва ли не полуотвернувшись. С трибуны казалось, что это было слишком картинно даже для Сергея Александровича Белова.
«А как, интересно, я должен реагировать, если мой игрок там, где надо обыгрывать влево, вдруг разворачивается вправо? — парировал тогда Белов мои обвинения в театральности. — Это ведь на уровне инстинктов должно быть заложено — а их-то, вдруг выясняется, и нет. А так они стараются, комбинации, которые я им рисую, запоминают… Но как до исполнения доходит — все наперекосяк. Ну что я могу сделать, если Бог им ровно столько способностей на каждого отпустил? Начать в игре орать на Бога?..»
Тогда я понял, что игроку от Бога как тренеру может быть интересна только одна сборная — главная. И они ведь сойдутся — и в двух подряд чемпионатах мира дойдут до финала! При этом Белов, приняв сборную России, останется верен своим всегдашним жизненным принципам: «Все лезут с советами, которых я ни у кого не прошу: возьми того, возьми этого, один опытный, другой перспективный… Можно подумать, что мне их мнение может быть хоть чем-то интересно. И вроде люди столько лет в баскетболе крутятся, а до сих пор до них не дошло, что игру определяют лидеры. А вместе с ней и результат. И какая, к черту, разница, кто там будет сидеть в дальнем конце лавки, Вася или Петя?! Я же не ими выигрывать собираюсь!»
Белов не только собирался — он и выигрывал. Практически во всем, за что брался, — последним пунктом его неповторимого тренерства была Пермь, где Белов создал «Урал-Грейт», клуб, на несколько лет переместивший баскетбольную столицу России из Москвы на Урал. Кто бы еще такое смог?
Вот так и ушел. Непрогнувшимся и непобежденным…
