Карьера далась легко. В одиннадцать лет маленькая Лена Проклова попала на съемочную площадку фильма Александра Митты “Звонят! Откройте дверь”. В двенадцать стала звездой и больше с этим титулом не расставалась. Ее роли в картинах “Будьте моим мужем!”, “Собака на сене”, “Единственная” навсегда покорили зрительские сердца. Завоевывать пришлось не сцену, а простое женское счастье.
После рождения первого ребенка — дочери Арины — Елена Проклова пыталась родить трижды. И каждый раз вместо поздравлений врачи приносили одну и ту же новость: “Мы сделали все, что в наших руках”. Не сломаться помогли только любящий муж и работа. Олег Ефремов нагружал спектаклями, не давал ни минуты отдыха, муж всегда был рядом. Она выстояла, решилась рожать снова, и чудо произошло.
Сегодня Елене Прокловой пятьдесят, а она с легкостью садится на шпагат, играет в трех спектаклях, заботится о семье. Как говорит она сама, “живу за пятерых”: помимо себя — за мужа, двух дочерей, Арину и Полину, и за внучку Алису, которая, кстати говоря, почти ровесница младшей дочери. Сегодня Елена Проклова счастлива, и это счастье заслужила.
— Елена Игоревна, а последнее событие в вашей жизни — это в придачу ко всему депутатский мандат?
— Да ни в коем случае! Последнее время все решительно приписывают мне какие-то громкие звания: народная артистка, депутат Госдумы, член партии “Единство” и т.д. Звонят знакомые, зрители спрашивают, даже в афишах пишут. Официально заявляю, что это не так. К сожалению, пока нет такой партии, в которую я могла бы вступить, взять на себя такую ответственность. Но мне действительно хочется принимать активное участие в общественной жизни моей страны. Честно говоря, я даже не подозревала в себе такого самосознания. (Смеется.) Благо это не дошло до той крайности, чтобы построить отдельно взятый коммунизм и разделить его с каким-нибудь бомжем, безусловно, нет. Просто я поняла, что самой беззащитной части населения элементарно нужно помогать. Это дети и старики. Остальные могут и должны позаботиться о себе сами. Мной продуманы потрясающие проекты, и если они получатся, поверьте, несколькими счастливыми людьми на земле будет больше. Жизнью я человек сильно битый, не могу гарантировать на сто процентов, что мне удастся воплотить свои проекты в жизнь. Но до тех пор, пока я не побьюсь об эту стенку лбом, пока не попытаюсь пролезть через эти джунгли, я не остановлюсь. Кто его знает, а вдруг там цветущая поляна впереди.
— Честно говоря, непонятно, как такой деятельный человек может жить в деревне?
— На самом деле чем дольше я здесь живу, тем больше понимаю, что так должны жить все. Я почти каждый день езжу в Москву, провожу там огромное количество времени, но была бы возможность жить без города, я бы ничего не потеряла. Я обожаю этот лес, эту тишину, этот воздух, этот дом. Порой хожу по нему и думаю: “Ленка! Неужели это все твое?”. Когда мы сюда приехали, он был еще не достроен, денег на отделку не хватало, но, несмотря ни на что, мы остались, десять лет прожили здесь в одной комнате.
— Вы часто говорите, что счастливы. Это вы про то, что в данный момент хорошо, или вы уверены, что жизнь удалась?
— Именно так, я действительно счастлива.
— Неужели совсем ничего не мешает и не раздражает?
— И очень многое, включая семью, на которую все шишки и летят. Периодически мне необходимо никого не видеть, не слышать. Я закрываюсь одна в своей комнате, и меня там по полной программе колбасит, а потом выхожу — и все нормально. Но не в этом дело. Просто у меня другое представление о счастье. Я считаю, что человек может быть счастлив не в силу обстоятельств, а за счет своего желания быть счастливым, вот и все. Понимаете, я мир воспринимаю не по событиям, а по минутам. Вот я сижу сейчас с вами разговариваю, а про себя уже раз десять подумала, какой же лес красивый за окошком. То есть я расчленяю свою жизнь на множество маленьких отрезков, каждый из которых несет дорогую для меня эмоцию. Жизнь для меня — самый большой подарок. Я научилась обожать все, что со мной происходит! Правда! Каждый день я не перестаю, просыпаясь, говорить: “Утро… Кайф!”.
— А что помогает справляться с проблемами?
— Во-первых, любое несчастье я тут же мотаю на актерский клубок. Может быть, поэтому мои героини очень понятны каждой женщине. Кроме того, я научилась одной очень важной вещи — смотреть на себя, на свою жизнь как на часть жизни вообще. На самом деле у каждого человека есть в жизни что-то, что он может назвать горем. Но одни это горе длят бесконечно, заливаются слезами и во всем этом существуют, а я решила сказать ему “стоп!”. Разряд горя перешел у меня в разряд опыта. И вообще, стоит любой проблеме сказать “нет” — и через три дня ее нет. Попробуйте, так и будет.
— Вам надо психологическую практику заводить.
— А так и получается! (Смеется.) Мои многочисленные подруги часто приезжают ко мне, как они говорят, “подпитаться”. А потом на следующий день звонят: “Слушай, Ленка, приедешь домой, начинаешь все делать по твоим советам — елки! так все просто оказывается”.
— А вам не мешает ваша откровенность? Ведь на вашем горе многие журналисты в свое время спекулировали.
— Вы знаете, больше всего в своей жизни я пострадала от лжи. Причем лгали мне и самые близкие люди. Не осознанно, а просто пытаясь где-то что-то приукрасить, что-то недосказать. Поэтому я не могу и не хочу никого обманывать, ни в своих ролях, ни в жизни. А так как моя жизнь публична, откровенность — моя форма существования. Причем не важно, говорю ли я что-то журналистам или играю на сцене. Ведь актерская профессия — профессия исповедальная. Невозможно что-то сыграть на голом месте, ты всегда вкладываешь в роль свои чувства, свои эмоции, рассказываешь зрителю частичку своей судьбы. Конечно, есть вещи и сугубо личные, любая исповедь, как и стриптиз, стопроцентной быть не может. Но мне кажется, что зритель гораздо лучше будет понимать мои роли, зная меня, мою жизнь, мои проблемы.
— В таком случае никогда не хотелось пожить без публичности?
— Нет, она для меня естественна. Например, мы недавно с Полишкой вернулись из Египта. Казалось бы, уехали от всех подальше, хотелось спокойно отдохнуть. Лежу на пляже, пью пиво, жую орешки. На третий день подходит какая-то женщина: “Ой, нам так неловко. Мы, конечно, понимаем, что вы отдыхаете, но завтра уезжаем, можно с вами сфотографироваться? Мы тихонечко”. Я: “Да, конечно”. Снялась, поблагодарила за внимательное отношение, что боятся потревожить. Легла. Слышу, рядом женщина: “Это что ж такое?! Мы тоже знаем, кто вы, но мы же к вам не лезем. Ну просто как быдло, ей-богу, человеку мешать отдыхать. Мы тоже уезжаем завтра и тоже хотели бы сфотографироваться. Ой, ну ладно, раз ей вы разрешили, можно и мы тоже?”. Меня эта ситуация настолько умилила, настолько она обаятельна по сути своей. Для меня любовь зрителя, даже в такой, не самой удачной форме, необходима. Мне это дает ощущение сопричастности, что ли.
— Когда смотришь картины с вашим участием, создается ощущение какой-то невесомости, легкости, при этом совершенно не важно, кого вы играете.
— Так и есть. Когда я прихожу на съемочную площадку или в театр, все равно что попадаю в любимое кресло. Такое же ощущение комфорта. Просто в работе я стараюсь не переступать через себя. Я никогда не берусь за роль, если сразу же не хочу ее сыграть. А бывает, когда вроде и роль хорошо написана, и сценарий интересный, но я интуитивно понимаю: нет, не мое. Во мне вообще очень сильно развито это чувство: мое, не мое. Недавно отказалась от одной роли в театре, которая обещала быть очень успешной. И режиссер хороший, и состав талантливый, но это была чистая комедия, причем комедия положений. И придя на какую-то далеко не первую репетицию, за месяц до выпуска, я вдруг поняла, что ненавижу эту пьесу, ненавижу эти слова, меня тошнит от этого юмора. Я извинилась и ушла. А потом, на премьере, сидела и думала: “Какое счастье, что я там не играю”. Очевидно, должна быть какая-то гармония между тобой и всем тем, что тебя окружает: жизнью вокруг, твоим мироощущением, людьми, окружающими тебя.
— Сегодня этой гармонии в кино нет?
— Да все, что сегодня происходит в кино: бесконечная стрельба, деньги и голые попы, в самом талантливом виде — мне не интересно. Научена очень хорошо. После моего опыта работы с современной режиссурой в фильме “Желтый карлик” Астрахана я ни на что согласия не даю. То, как я билась на съемках, и что оставил от меня Дима, не имеет ничего общего. Правда, есть еще один момент. Мне кажется, для меня как для актрисы наступил сейчас период некоего безвременья. Почему-то драматургов интересуют либо молодые героини, либо уж совсем дряхлые несчастные старухи. А мой возраст как-то утерян.
— Но вы же спокойно можете играть 30-летних?
— А зачем?! Мне гораздо интереснее проблемы сегодняшнего дня. Поверьте, свой возраст я не променяю ни на один год прошлый. Я такой кайф ловлю сегодня. Все эмоции молодости меня оставили, и мне хватает мозгов отдавать себе отчет во всем, что я делаю, совершать осмысленные поступки. Теперь у меня мысль зарождает эмоцию, а не наоборот. Я обожаю свой возраст.
— В вашей фильмографии тоже есть сериал из разряда “бесконечной стрельбы”. Я имею в виду “Досье детектива Дубровского”.
— О боже мой, было такое. Дело в том, что это одна из немногих моих ролей, которую я сыграла по дружбе. После восьмилетнего перерыва ребята возобновляли фильм, понятно, нужны новые имена, а Караченцов мой друг… В общем, меня уговорили на небольшую роль. Роль жены, очень хорошей женщины с замечательным характером. Казалось бы, ничего страшного, но я вдруг поняла, что мне совершенно неинтересно играть что-либо по дружбе. Для фильма не имело никакого резона, какая там была бы артистка, а для меня это непонятно зачем сделанное дело. Я этого не терплю, я всегда должна знать, зачем я что-либо делаю. Единственное, что дала мне эта работа, — понимание, что играть по дружбе нельзя.
— А что вам дало участие в “Последнем герое-2”?
— Что вы! Я так рада, что это случилось в моей жизни. Все подружки недоумевали: “Тебе-то зачем туда ехать? Тебе-то чего не хватает?”. Помню, когда раздался звонок и меня очень осторожно, очень деликатно начали подводить к этому вопросу, я, ни минуты не думая, сказала “да!”. Более того, прихожу с этой новостью к семье, и первое, что слышу от них: “А мы?”. То есть вся семейка немножко двинутая. (Смеется.) Если серьезно, то я вдруг почувствовала, что представилась редкая возможность дать себе отчет в том, кто я есть на самом деле. Я всегда очень ревностно относилась к своим физическим способностям. У меня много друзей самого разного возраста. И если я иду с двадцатилетними за грибами, я не должна нигде быть слабее. Если где-то отстаю от них, меня это оскорбляет. Я привыкла до сих пор садиться на шпагат, стоять на голове, делать колесо, по своему дому в четыре этажа бегаю по десять раз за день. Приходят гости, двадцать лет, кое-как доползают до третьего и уже кряхтят: “Лена, как ты можешь?!”. А я — на четвертом, думаю: “Вау, класс!” (Смеется.) Голода я совершенно не боюсь. Это нормальное для меня испытание, которому я себя периодически подвергаю. Наоборот, я даже обрадовалась, избавлюсь от лишних четырех килограммов. В общем, мне захотелось узнать, чего я стою в смысле физики: смогу ли я где-то нырнуть, куда-то пробежать, что-то поднять. Кроме того, я ужасно боюсь насекомых. Если я где-нибудь вижу таракана, меня бросает в холодный пот, чернеет в глазах, мне дурно. Это не на уровне сознания, а какой-то животный страх, который мне очень хотелось преодолеть. И еще мне было интересно, как я смогу общаться с людьми, которых я совершенно не знаю.
— Смогли?
— Сложнее всего дались насекомые. На третий день я поймала себя на мысли, что теряю сознание от жуткого желания спать. Там везде ползали тараканы, а когда пытаешься лечь, они с кошмарным хрустом лопаются. У меня было состояние, близкое к активной истерике. К началу третьей ночи, когда все уже мирно сопели, я села и очень жестко с собой поговорила: “Как это я, которая привыкла всегда побеждать, возьму и через три дня уеду?! Неужели возможность избежать их противного хруста важнее твоей возможности это преодолеть, сделаться сильнее?”. Я себе все это проговорила, легла, не услышав, где кто хрустел, и на следующий день я их больше не боялась. После этого препятствий у меня не было. Мне было очень приятно осознавать, что в свои пятьдесят я побеждаю во всех испытаниях, могу существовать в команде. Это давно забытое пьянящее ощущение. Я поняла, что в определенные моменты все препятствия между людьми уходят. Не важен возраст, разница культур, внешность, все это уходит, остается человеческая поддержка и взаимопомощь.
— То есть проблем в общении с эстрадниками не было?
— Я вообще такой человек, если смотрю фильм, в котором играет мой друг, мне уже не важно качество фильма. Мой играет, я смотрю, мне нравится. На следующий день меня спрашивают: “Вы видели вчера этот плохой фильм?”. Я: “Как? Там же играл такой-то!”. Короче, они очень быстро стали моими. Я тут же забыла, что раньше думала об их творчестве. Они пели, я была в восторге, они что-то рассказывали, я с упоением слушала. К тому же они действительно потрясающие ребята. Это, безусловно, не мой мир, но он классный.
— Я знаю, что у вас достаточно жестокое хобби — охота. Не жалко животных убивать?
— А вы вегетарианец?
— Нет.
— Тогда вы не имеете права на подобный вопрос. Вы точно так же убиваете животных, не важно, каким способом.
— Да, но я не получаю удовольствия от самого процесса убийства.
— Я тоже не получаю, это единственное, что мне не нравится в охоте. Очень часто я не нажимаю на курок и, честно говоря, уже очень давно не хожу на охоту. По молодости я придерживалась идеи того, что умеешь есть, умей и заработать. Вы же не представляете, какой это труд и опасность — охотиться за диким животным. И вообще меня очень привлекал образ Дианы-охотницы, сильной женщины, ответственной за свои поступки. Я очень не люблю женщин, которые, поедая кровавый бифштекс, скулят о том, как это ужасно. Ненавижу лицемерие в любом виде. Возможно, я пошла на этот шаг, несколько утрированно выступая против лицемерия. Сегодня я не хочу никого убивать, но, к сожалению, не могу достичь такого уровня, чтобы не делать этого пассивно.
— В таком случае, наверное, первый раз убить было непросто?
— Да, безумно тяжело, правда, я не показала вида. Это было в молодости, на съемках в Молдавии. Мы жили на хуторе, в своем доме. Я тогда была вся из себя артистка, тонкая, звонкая, думала: “Фи, как можно убивать курочек!”. И вот женщина, у которой мы жили, спрашивает: “Леночка, что будешь на обед?”. Я говорю: “Ой, хочу бульончик!”. Она: “Ленусик, конечно”. Взяла курицу, хрясть — и нет головы, а на обед у меня бульончик… Честно говоря, в тот момент меня настолько оскорбила моя городская изнеженность, мне стало стыдно, что эта деревенская женщина, у которой огромное количество дел, должна заниматься мной. Она была сильнее меня, и я не смогла себе этого простить. Особенно когда на следующий день я ее попросила разрешить мне попробовать сделать это самой. Она меня просто повергла своим “Лен, чего тебе ручки-то свои пачкать…” Е-мое! Большего унижения я не испытывала. Я поняла, что у городских женщин совершенно неправильные отправные точки, природой другие заложены. Поймала курицу и заставила себя это сделать. Кстати говоря, на острове никто так и не смог убить курицу, кроме меня. Правда, я Жириновскому одну подсунула. Думаю: вот тебе, политик кровавый, “всех убить, всех расстрелять” — на, курочке голову отруби. Отрубил… Правда, потом ко мне подошел и говорит: “Ой, Ленка, че-то мне как-то плохо стало”. Отвык! (Смеется.)
— Вы постоянно по-мужски что-то себе доказываете. Зачем вам это? Ведь никому от этого лучше не становится.
— Я так не думаю. В силу профессии я слышу столько комплиментов, я так обласкана, что в какой-то момент начинаю тонуть в этой своей мягкой колыбельке. Благо у меня очень развит нюх на это, и я вовремя себя останавливаю. Но если раньше сама жизнь давала мне испытания, то сегодня их приходится создавать искусственно. Я выстроила свою жизнь так, что сегодня она идет по моим рельсам, и мне не приходится что-то в себе ломать. А человеку это необходимо. Это как накипь с чайника убирать. Чтобы снова кипеть, надо с себя сбрасывать. За каждое преодоление себя я что-то в этой жизни получаю. Ни разу я не гневила Бога за то, что он послал мне какое-то горе, трудности. Потому что хорошего мне дается гораздо больше. Иной раз я просто задыхаюсь от того, что опять нагрузили каким-то счастьем. Не важно, чем: новой ролью, другом, поездкой, ребенок у меня такой классный растет.
— В казино не играете?
— Один раз попробовала, но мне не понравилось, хотя я и выиграла. И вообще (стучит по столу) в игре мне везет, почти всегда выигрываю. Но меня оскорбляет игра на деньги, мне интересен азарт.