МК АвтоВзгляд Охотники.ру WomanHit.ru

Самый стильный маргинал

15 лет назад по нему сохло все мое поколение: Африка был самым стильным мальчиком Советского Союза и культовым героем нашего времени. Почему он Африка? А он и сам не знает — так назвал его Гребенщиков и привел в “Ассу”.

А сегодня не спрашивайте меня, кто он. Ни он, ни то, что он делает, не умещается ни в какие рамки: он добровольно ложится в психушку, чтобы подготовить выставку для венского музея, как помощник депутата подает иск Сергея Бугаева к Государственной думе о снятии запрета на производство, торговлю и употребление легких видов наркотиков и рассматривает искусство через призму работ Фрейда и Павлова.

Что и говорить, арт-элита. Маргинал до кончиков ногтей. Человек без границ с сумасшедшей энергетикой.


Стоит у плиты, варит в джезве кофе: “Слушай, пойдем сегодня на концерт Гребенщикова?”

— Пойдем, — говорю. — Но ты ж про ученика далай-ламы рассказывал, который к тебе в гости вечером приедет...

— Да, приедет, жена на ужин пригласила. Но все равно, на концерт можно и после ужина.

— А чего это вдруг ты буддизмом увлекся? Вот и палочки ароматные жжешь, и буддийские портреты какие-то у тебя тут вперемежку с иконами висят.

— Ничем я не увлекся. Я не являюсь практикующим буддистом, а занимаюсь исследовательской деятельностью, изучаю буддизм с научной точки зрения — еще с тех самых пор, когда с Гребенщиковым познакомился. Я даже собрал коллекцию редких тибетских предметов и передал ее в “Эрмитаж”.

— И что конкретно ты в буддизме изучаешь? Искусство? Психологию? Здоровый образ жизни?

— Психический аппарат человека. То, что раньше называлось “душа”. В прошлом веке это понятие расщепили Фрейд, Павлов и Юнг, и оно распалось на целый ряд разных понятий и областей. Например, на сознательное и бессознательное.

Понимаешь, тибетский буддизм был настоящим сакральным учением, закрытым — тексты его нигде не писались, а передавались устно от учителя к ученикам. И когда в Тибете изменилась вся конструкция управления и сам институт ламаизма, а высшим руководством тибетского буддизма было принято решение печатать тексты на бумаге, это дало огромный толчок к развитию психоанализа и психологии, расширило понятия “внутренний мир человека”, “чувствительность” и “душа”. То есть то, чем занимается искусство.

— Ничего себе! То есть ты изучаешь искусство через психологию?

— Психологией я занимаюсь в меньшей степени, а в большей — психоанализом и психиатрией. С 1984 года я состою в Крымской ассоциации психиатров, психологов и психоаналитиков, мы там проводим разные интересные проекты. Например, с Брайеном Ино, известнейшим композитором (который ввел понятие “эмбиент”. — В.С.), специалистом по аудиотерапии и по совместительству продюсером “U2”, мы посетили ряд психиатрических больниц, где выступали перед психическими больными. Представь: Крым, 1985 год, полное отсутствие медикаментов. Единственное, что есть, — электричество в 220 вольт, и, соответственно, вся медицинская помощь — это электрошок. И мы тестировали аудиотерапию: мы же не только выступали, но и давали возможность больным играть на синтезаторе Брайена, на котором, кстати, писалось много хорошей музыки, в том числе и к фильму “Traispotting”. А лет 10 назад мы в одной из больниц сделали эскиз к проекту “Асса-2”, такой рабочий материал, чтобы убедить Соловьева снять продолжение фильма. Но он очень занят. Я, кстати, даже не знаю, видел он этот материал или нет.

— “Асса-2” — о психиатрической больнице?

— Нет, абсолютно. Речь идет о выявлении общественного сознания через контраст: в первой части фильма выживший герой оказывается в психиатрической больнице, а во второй — очень близко к Кремлю. Мы работали с профессором Самохваловым, председателем Крымской ассоциации психиатров, и помимо “Ассы-2” сделали еще параллельно несколько исследований — например, изучали адаптацию людей, которые прошли через электросудорожную терапию. В фильме, кстати, использовались эти кадры — такое еще не показывалось в мировом кинематографе.

— Зачем это нужно показывать зрителю?

— Я нашел, что эти кадры — прекрасное средство для выработки сострадания и, соответственно, позитивной энергии. Потом, кстати, с этим материалом я делал лекции.

— Как же ты, не имея специального образования, читаешь лекции по психиатрии и даже стал членом ассоциации психиатров?

— Я написал диссертацию, и ее с интересом восприняли специалисты. Ты понимаешь, за последние 50 лет в этой области произошли большие перемены, психиатрия из объективной науки стала в большей степени субъективной. И сегодня наряду с традиционной формой лечения в ней рассматриваются совершенно новые, нетрадиционные формы. Этими формами я и занимаюсь: арт-терапия, аудиотерапия, лечение цветом, запахом. А началось это очень давно: однажды нам с Гребенщиковым и Курехиным посчастливилось пересечься с французским философом Феликосом Гватари, основателем теории шизоанализа, автором книги “Капитализм и шизофрения”, которая оказала очень сильное влияние на постмодернизм. У нас началась семейная дружба, и я благодаря этому знакомству стал очень углубленно изучать предмет. Мы даже с Виктором Мазиным (психоаналитик, основатель Музея сновидений Фрейда Санкт-Петербурга, упомянутый Пелевиным в “ДПП”. — В.С.) еще при жизни Курехина образовали “Кабинет” (популярный сегодня в Питере журнал о современном искусстве со стартовым тиражом в несколько экземпляров, который распространялся исключительно среди тех, кто был способен доказать, что в нем нуждается. — В.С.), где очертили интересующий нас круг проблем по вопросам искусства и науки.

— Слушай, а это правда, что ради любви к искусству ты даже ложился в психбольницу?

— Правда. Я тебе сейчас по этому проекту книгу покажу (книга “Крымания” издавалась на трех языках, библиографическая редкость. — В.С.). Это случилось после того, как рухнул Советский Союз. Я предложил венскому Музею прикладного искусства проект “Крымания” — о нем потом много шумели в мировой прессе. Идея была такая: я, как личность, как бывший гражданин СССР, испытываю дискомфорт в связи с крахом и уничтожением родины. Меня поместили в определенную среду, вели за мной наблюдение, а я готовил выставку для венского музея, используя потенциал находящихся в больнице больных. Этот проект был интересен и для меня, и для психиатрии: мы разрабатывали его совместно с Крымской ассоциацией психиатров.

Я приехал в Крым, в таком “болезненном дискомфортном состоянии” пришел в больницу, написал расписку о том, что я добровольно согласен обследоваться, и сразу был помещен на больничную койку. Ты только представь — в первую же ночь я оказался в одной палате с 30—40 мужчинами, часть из которых совершили ряд тяжких преступлений. Как ты себе это представляешь?

— Ну представляю нечто страшное.

— Страх — это не самое главное, что можно испытать в подобных условиях. Помимо страха ты чувствуешь очень тяжелое состояние, которое порождает совершенно жуткие мысли: “я уже здесь навсегда”, “мне отсюда не выбраться”, “никто меня уже не помнит”. Это состояние появляется в процессе наблюдения за разговором больных: мы были единым коллективом, легли спать, выключили свет — и тут отдельные сегменты коллектива стали общаться между собой. И вот ты слушаешь их и начинаешь думать, что эти разговоры уже на всю оставшуюся жизнь.

— И ты изучал в отдельно взятом коллективе, как его сегменты реагируют на распад Советского Союза?

— Вот посмотри на фотографию этого человека — он был подводником, а потом у него случилась какая-то очень суровая галлюцинация, и ему стало казаться, что те, кто его окружает, — это эсэсовцы и фашисты. В результате он уничтожил какое-то количество людей. Для него и таких, как он, в момент выписки я сделал выставку, было как раз 23 февраля. И мне было очень интересно наблюдать за реакцией пациентов, с которыми мы расклеивали Героев Советского Союза и которым сложно было объяснить, что Советского Союза уже больше не существует: эта выставка в первую очередь и была рассчитана на таких людей, заболевание которых состоит в том, что они не смогли перейти на другой символический уровень, когда флаг поменял цвет, изменились границы, стал другим герб. А Австрия, которая серьезно и внимательно относится к психоанализу, очень заинтересовалась “Крыманией”. Хотя кому-то может показаться, что никакого искусства в этом проекте нет.

— Так и у тебя, насколько я знаю, нет никакого специального художественного или искусствоведческого образования. Вообще, я, если честно, не могу понять: люди десятилетиями корячатся в художественных училищах, набивают руку, получают азы, а Сергей Бугаев без этого всего — раз, и пошел по всему миру. Русский музей, вашингтонский Tacoma Art Museum, токийский Setegaya Art Museum, венский Museum fur Andewandte Kunst, венецианские биеннале, мадридский Centro de Arte Reina Sofia, а также Амстердам, Финляндия, Париж и так далее без остановок вплоть до частных коллекций разных богатых коллекционеров. Ну как это так?

— В том-то все и дело, что люди часто не тому учатся. Искусство — это же не только изучение способов нанесения краски на холст плюс талант. Это еще и способность проявить непроявленное. В искусстве что главное? Выразить внутренний мир. И как это выражение загнать в какие-то рамки, азы, образование? Я вообще тем людям, которые хотят заниматься искусством, посоветовал бы ни в коем случае не учиться рисовать, потому что учение — это процесс заучивания, а искусство не стоит на месте, оно подвержено развитию, эволюции.

Понимаешь, искусство сегодня очень прочно объединилось с различными серьезными исследовательскими дисциплинами — антропологией, психоанализом, компьютерной технологией. Последняя наука, которая еще не слилась с искусством, — это математика, и я делаю все возможное, чтобы этого не произошло. Хотя этого сегодня так активно желает социум, который я называю “кока-кола” — всякие специалисты по пиар-технологиям и маркетологи: “Мы добавим 2% зеленой краски в рекламный плакат, и продажа продукта увеличится в 70 раз”. К сожалению, задача современной пиар-технологии — подсадить человека на идею купли-продажи. Задача же художника — объединиться с различными течениями, в том числе религиозными и мистическими учениями, чтобы дистанцироваться от этой пиар-гонки “купи-продай”.

— И как ты можешь с этим бороться?

— Отвлекать внимание от подобных процессов, чтобы человек не превратился окончательно в покупательскую единицу. А то получается — человек говорит, что любит музыку, и при этом начинает перечислять: “Фабрика звезд”, “Владимирский централ” с элементами Киркорова.

— Но ты же сам играешь хаус — самую что ни на есть танцевальную музыку. Тебя вот даже называют родоначальником техно-индустрии, сподвижником всяких лав- и стрит-парадов и все такое прочее...

— Я тебе процитирую Джона Кейджа (философ, композитор, основатель нового течения в музыке, создавший в 50-х годах скандальное “4’33”” для фортепиано”: в течение 4 минут и 33 секунд на сцене длилась тишина, в которую умещались любые случайные звуки из зала и с улицы. Публика неадекватно реагировала на произведение маэстро — ругалась и освистывала, хотя сегодня искусствоведы называют “4’33”” гениальным открытием. — В.С.): “Мы слушаем не музыку, а звуки”. Я вообще не хочу загонять то, что я делаю, в какие-то рамки — оттого, что я дам определение тому, что я делаю, то, что я делаю, не изменится. Лично я отношу себя к ученикам Сергея Курехина, а это значит... как бы это объяснить? Помнишь, в “Сталкере”: “Вот музыка, ее как бы и нет, а проникает в самую душу”.

— Когда ты работал в “Поп-механике” с Курехиным, ты заведовал некоей мистической биосекцией. Это что такое — тоже “за рамками”?

— Это как раз просто: в наших выступлениях принимали участие домашние животные. У нас же был такой концептуальный круг, где провозглашалось равенство между всеми. Так что с нами выступали лошади, козлы, ослы, поросята. Один раз в Берлине на концерте у нас пел поросенок: я его тянул за хвост, и он пищал.

— Сереж, ты женат?

— 15 лет как. У меня уже двое детей — 9 лет и 9 месяцев. Малыш только-только начинает самостоятельно есть, поэтому у меня тут на полу столько хлеба валяется, не успел убрать до твоего прихода.

— А жена у тебя такая же умная, как и ты?

— Я надеюсь. (Довольно улыбается.)

— Я тебе такой заковыристый вопрос хочу задать: вот ты весь из себя маргинальный, такой весь богемный, протестующий против массового и популярного... Но как же при этом ты себя чувствуешь в рамках героя фильма “Асса”, ставшего самым что ни на есть массовым?

— Массовое ведь тоже бывает разным. Бывает “на языке толпы”, когда толпа все хавает, а бывает культовым. И многое, что нам удалось навязать обществу через фильм “Асса”, было революционным и сохраняется таковым до сих пор. И это очень приятно. Хотя и логично: в фильме принимали участие и Цой, и Курехин, и Гребенщиков, и прежде всего крупнейший режиссер Соловьев... А вообще, ты знаешь, одно другому не мешает. Вот мы с Виктором Пелевиным собираемся сделать выставку “Получение сексуального наслаждения через зарабатывание огромных денег”, где хотим рассмотреть первое поколение олигархов. Вот как ты думаешь, этот проект маргинальный или массовый?


Получайте вечернюю рассылку лучшего в «МК» - подпишитесь на наш Telegram

Самое интересное

Фотогалерея

Что еще почитать

Видео

В регионах