Доводилось ли вам когда-нибудь подойти... ну, скажем, к самосвалу, к асфальтоукладчику или к пожарной машине с вопросом: “Ты любишь детей?”
Бьюсь об заклад, не доводилось. Потому что самосвал или там подъемный кран — это машина. То есть механизм. Он создан людьми для выполнения трудных работ, которые им не под силу. Механизм не может понюхать ромашку, да, собственно, от него этого никто и не ждет.
Тогда непонятно, почему люди со свойственной им непоследовательностью требуют от государства любви к детям? Ведь государство — это тоже всего-навсего механизм, созданный людьми для упорядочивания совместного существования. В непроходимых джунглях на каком-нибудь затерянном в океане красивом острове проживает, к примеру, пятьдесят или даже сто дикарей. Им механизм для наведения порядка ни к чему; если кто украл у соседа новую набедренную повязку или добытую на охоте аппетитную обезьяну, предназначенную для праздничного ужина всего племени, вора просто съедят в назидание другим, и порядок будет восстановлен. Но когда племя большое, всех ведь не съешь. Пришлось создать государство и выбирать людей, которые будут следить за бесперебойной работой государственной машины.
***
В Америке опять убили усыновленного в России ребенка. Я с ужасом ожидаю очередного выступления чиновников с требованием немедленно запретить международное усыновление. Страшная смерть, которую двухлетняя Виктория Баженова приняла от рук “новой мамы”, разумеется, станет или уже стала внушительным аргументом в споре о том, можно ли иностранцам усыновлять российских детей. Нашли о чем спорить.
***
В последнее время ко мне каждый день обращаются люди, доведенные до последней степени отчаяния. Ужас у всех свой, а вопросы одни и те же. Внучку (племянницу или соседку) бросила мать, она осталась без жилья. Ее квартира продана или сдана, ребенок спит на чердаке (в подвале, у соседей). Родители разошлись, дети живут с матерью. Мать пьет, издевается над детьми, отцу не дают с ними встречаться. Мать умерла, отец женился, мачеха выгнала из дому ребенка от первого брака, ребенок скитается по вокзалам...
Люди пишут, звонят, рыдают. Я уже боюсь подходить к телефону.
Спрашиваю: почему вы обращаетесь к журналисту?
— А куда же, — отвечают мне — к кому обращаться? В милицию идти, сами знаете, страшно. А больше вроде и некуда. Разве что президенту написать. Многие пишут, но президент почему-то не отвечает.
Обращаются, понятно, не только ко мне — я в данном случае собирательный образ. Просто к телефону боюсь подходить именно я, а обращаются к тем, чью статью прочитали или кого увидели на экране телевизора. Что, у нас в стране так доверяют журналистам? Сила печатного слова? Согревает сияние экрана? Вовсе нет. Просто, когда разваливался Советский Союз, первой вышла из строя та часть государственной машины, которая отвечала за детей. Сегодня, сейчас, в июле 2005 года, в России никто не несет ответственность за безопасность и здоровье детей, будь они из неполных семей, социальные или натуральные сироты, то есть те, у кого нет родителей.
Возьмем самый распространенный случай: взрослые пьют, ребенок предоставлен сам себе. Сегодня эти взрослые пропили деньги на его питание, лекарства и одежду, завтра они пропьют крышу над его головой.
Так, давайте оглядимся. Ребенок живет в доме, значит, есть соседи. Если он школьного возраста, значит, есть еще и учителя.
Нередко соседи первыми начинают бить тревогу, звонят в милицию, в прокуратуру. Но так как начинается писанина и выяснение, к кому бы лучше переадресовать этих странных людей, которые не имеют никакого отношения к ребенку, у людей пропадает всякая охота ходить по мукам — своих хватает. А чиновникам только того и надо. Перестали ходить, строчить по инстанциям? Молодцы. Одной заботой меньше.
Идем в школу. Раньше существовала система, в соответствии с которой школа отвечала за так называемую посещаемость, и если с ребенком случалась беда, информация о нем попадала в районное и городское управление народного образования, какие-то шестеренки двигались, и рано или поздно из лап спившихся родителей он попадал под опеку государства. Часто эта опека больше походила на колонию, но все же не всегда, а к тому же бывает и так, что колония — рай земной по сравнению с... Сейчас об этом нет и речи. Обратится школа в органы опеки с письмом: мол, Маша уже два месяца не появляется в школе, на звонки никто не отвечает, отправьте комиссию — хорошо. Не обратится — еще лучше. Учитель сам отчаянно борется за существование, чем меньше детей приходит на занятия, тем меньше у учителя после занятий будет болеть голова.
А чем, спросите вы, занимаются у нас органы опеки и попечительства?
***
Вы лучше спросите: какая зарплата у сотрудников отдела опеки? Узнав ответ, вы поймете, что работать туда идут либо пенсионеры, либо люди, которые не нашли ничего лучше. Ждать от них, что они будут драться за попавшего в беду ребенка, не приходится.
К сожалению, в силу нищеты отдел опеки нередко встает на сторону тех, кто принесет пряник. Как только какой-нибудь ребенок становится сиротой, но при этом он прописан в московской квартире, откуда ни возьмись выплывают родичи, которых в народе называют “нашему тыну двоюродный плетень”. Все, спасайся кто может.
Тут мы вступаем в зону рискованного чадолюбия. Я имею в виду установление опеки. Особо страстным защитникам детей из числа депутатов Государственной думы полезно было бы в одной из редких заграничных командировок купить шапку-невидимку и разок-другой поприсутствовать на собеседовании с потенциальным опекуном. Это захватывающее зрелище! Не всегда, но однако ж и нередко возможного опекуна пытают на дыбе: почто вдруг заинтересовался нашим любимым ребеночком? Признавайся, какая у тебя корысть? Принеси справку о том, что ты хороший. По-видимому, чиновники исходят в основном из того, что нормальный человек ни опекать, ни тем более усыновлять чужих детей, конечно, не будет. И для установления истинных причин его подозрительного поведения надо показать ему кузькину мать, загнать его за Можай и уж там, за Можаем, поглядеть: если он еще теплый и шевелится, значит, пусть опекает, черт с ним. А некоторые не выдерживают. Вот, значит, мы и вывели его на чистую воду, а он и помер. Выходит, был слабонервный. Можно ли доверять детей таким нюням?
***
Вслушайтесь в то, что говорят противники международного усыновления. Главный аргумент: мы не можем контролировать ситуацию после того, как ребенок переезжает в другую страну. Так вы для начала попробуйте разобраться с тем, что происходит в нашей. Почему вы так не выходите из себя из-за того, что делают с детьми россияне? Конечно, ездить контролировать за границу гораздо приятней, чем вникать в то, что творится у тебя под носом. Но что-то я ни разу не видела, чтобы покровительница российских сирот Екатерина Лахова вышла на трибуну из-за убийства ребенка в каком-нибудь маленьком российском городишке. Убивают и уродуют российских детей в основном родители, которые спиваются на глазах у всех. Но у родителей, понятное дело, права! Они же родные! Когда не пьют, они же любят своих детей! Как могут, так и любят. Когда водки нальют, когда пивка. Что же из-за этих тихих трагедий никто не рвет на себе рубаху?
Никому не приходит в голову, что если бы у нас был порядок, и сирот было бы меньше. И не надо было бы искать усыновителей за рубежом. Вы ведь никогда не слышали о том, что россияне усыновили сироту из Америки? А почему? Ведь там живут такие же люди, как и мы с вами, и сирот там тоже немало. В чем же дело? Всего-навсего в том, что там за ребенка отвечают взрослые. Если этого не делают родители, заботу о ребенке берет на себя государство. И все знают, что нужно делать, когда слышат за стеной детский плач. Все знают, куда нужно звонить. Все знают, что реакция будет мгновенной. И сначала ребенка поместят в надежное место, а потом начнут разбираться со взрослыми — а не наоборот. И взрослых, если нужно, накажут, а если потребуется — помогут. Механизм, государственная машина, ничего сверхъестественного. Просто он работает, только и всего. А управляют им обыкновенные смертные.
***
Люди, которые усыновляют детей или берут их под опеку, совершают ПОСТУПОК. Они не знают об этом, а мы должны знать. Ведь чужого ребенка трудно любить. Со своим-то не знаешь, как управиться... И государство должно уважать этих людей, помогать и поддерживать.
А что делаем мы?
Расставляем ловушки, капканы, роем ямы в надежде на то, что потенциальный усыновитель или опекун туда грохнется, и у него пропадет охота лезть не в свои дела. Вот почему так?
Много лет назад Астрид Линдгрен, гражданка благополучной, цветущей Щвеции, написала книжку о девочке-сироте. Книжка называется “Пеппи Длинныйчулок”. Будет время, перечитайте. Сирота Пеппи, как и все на свете сироты, очень ждет отца, который отсутствует потому, что он — капитан дальнего плавания. Надо вам сказать, что все брошенные дети, с которыми мне доводилось поговорить по душам, считают, что их отцы находятся в дальнем плавании. Так вот, в этой книжке есть история о том, как на воскресную ярмарку пришел хулиган Лабан. Лабан, которого все боялись, подошел к лотку с колбасой и потребовал у старика-колбасника, чтобы тот дал ему свой товар бесплатно. Нашелся в толпе человек, который робко сказал, что нельзя так обращаться со стариком. Тогда Лабан схватил колбасу и стал ею жонглировать, чтобы все видели, какой человек стоит перед ними. Понятно дело, большая часть колбасы падала на землю.
“И тут от молчаливой толпы отделилась маленькая фигурка.
Пеппи стояла перед Лабаном.
— Чей это мальчишка так плохо себя ведет? — спросила она язвительно. — Что скажет твоя мама, когда увидит, что ты раскидал свой завтрак?
Лабан зарычал от бешенства:
— Разве я не приказал всем стоять смирно?
...Пеппи стояла, упершись руками в бока, и с интересом смотрела на Лабана.
— Что ты делал с колбасой? Ты вот так ее кидал?
И Пеппи подхватила Лабана и подкинула его высоко в воздух и стала им жонглировать, как он — колбасой. А все люди, стоявшие вокруг, вопили от восторга. Старик-колбасник хлопал в ладоши и хохотал”.
Когда Пеппи надоело жонглировать Лабаном, она его отпустила, но это был уже совсем другой паренек. Пеппи разрешила ему уйти, но велела расплатиться за колбасу.
“— Нам не нужны полицейские, раз у нас живет Пеппи, — крикнул кто-то из толпы. — Пеппи Длинныйчулок лучше всех полицейских!
— Нет, без полицейских все же нельзя, — возразила Пеппи. — Надо же кому-нибудь следить, чтобы машины стояли там, где им положено”.
Брошенный ребенок мечтает о том, чтобы стать сильным. Чтобы можно было наказать того, кто раскидал колбасу. Но и он, заметьте, понимает, что без полицейских не прожить.
Полицейские — это взрослые. И Пеппи правильно говорит, что кто-то должен следить за порядком. Выходит, мы с Пеппи имеем в виду одно и то же: механизм должен работать, это понимают даже дети.
Кстати, помните, как Пеппи Длинныйчулок искала кукарямбу?
Она перерыла весь дом, обошла соседние улицы — все безрезультатно. И наконец, возле своего дома Пеппи увидела маленького жучка. Друзья стали гадать, как он называется — не майский, не навозный, не бронзовик, — и тут Пеппи улыбнулась.
“— А я знаю, как он называется. Это кукарямба.
— Ты уверена?
В голосе Томми звучало сомнение.
— Неужели ты думаешь, что я не узнаю кукарямбу, как только увижу ее. А ты? Видел ли ты в жизни что-нибудь более кукарямбное?”
Черт возьми, то, что искала эта девочка, оказалось поблизости, в траве возле дома. Я предлагаю раздать всем депутатам Государственной думы книжку про Пеппи Длинныйчулок. Лето, каникулы, пусть почитают...