Их любви не суждено было обрести счастливый конец. Они познакомились в ту пору, когда за невинный поцелуй обыкновенного советского парня с иностранной подданной могли приговорить к расстрелу. Сергею Сереженко, можно сказать, повезло. Он получил двенадцать лет лагерей на Колыме за одну крамольную по тем временам просьбу — разрешить ему обручиться с венгерской девушкой. “Я и подумать не мог, что за светлое чувство нам обоим придется заплатить немыслимо дорогую цену”, — удивляется до сих пор Сереженко.
В пяти километрах от Саратова раскинулся город-спутник Энгельс. Глухой провинцией это место не назовешь — недавно здесь отгрохали стадион, отреставрировали десяток церквей, настроили дорогих ресторанов, открыли казино. Сергей Сереженко обосновался в небольшом частном домишке из серого кирпича на самой окраине Энгельса. Сюда не доносится шум городской суеты, не провели в это место и ночное освещение, даже тропинка к дому не протоптана — “праздных” гостей хозяин с некоторых пор не жалует.
Кепка набекрень, тулуп, валенки и грозный взгляд.
— Кто тебе нужен? Зачем пришла? — распахнул калитку поджарый старик невысокого роста. — Проваливай отсюда.
Мне пришлось предъявить удостоверение, чтобы дед сменил гнев на милость и расплылся в улыбке.
— Вы знаете, ведь о моей истории весь город судачит. Удивительно, когда местные жители прознали о смерти моей возлюбленной, то стали ко мне толпами хаживать, гостинцы таскать, сочувствие выражать, — сетует Сергей Павлович. — Бабки свататься бегут, а сектанты так те и подавно решили меня в свои сети заманить. Не понимают они, что не нуждаюсь я в их сострадании. Я ведь счастливый человек! Хоть и живу одним прошлым.
Мы проходим в дом. Располагаемся в уютной комнатке. Сереженко высыпает передо мной веер фотографий. Кажется, перед моими глазами проносится целая временная эпоха. Вот на черно-белой карточке совсем еще юная девочка в белоснежном наряде, на обратной стороне фотографии надпись, сделанная на скорую руку: 1947 год. Рядом изображение уже взрослой девушки с массивным шиньоном на голове — последний писк 60-х. Далее фото 70-х — та же женщина, только сменила прежнюю прическу на озорные кудряшки. И вот уже более современные кадры — мой собеседник целует руку солидной даме в темных черепаховых очках. Неожиданно весь этот ворох счастливых лиц накрывает изображение аккуратной могилки. Неизбежный итог жизни. Старик незаметно смахивает с щеки выкатившуюся слезу и закрывает последнюю карточку тяжелой сморщенной ладонью.
— Ее звали Маргит… — после затянувшейся паузы приступил к рассказу Сергей Павлович. — Мы встретились полвека назад в небольшом венгерском городке Надьмарош на Дунае. Туда меня направил командир дивизии после окончания войны в должности коменданта. Мне тогда стукнуло 22 года.
“Поедешь в Венгрию, возьмешь оружие, солдат и примешь город, — напутствовал командир парня перед отъездом. — Будешь следить за порядком на местности и контролировать центральный вокзал”.
Не зная страны и языка, Сергей рванул в Венгрию. Шел 1946 год…
Здание комендатуры разместили на берегу Дуная. В соседнем угловом доме поселилась венгерская семья Хайн. Однажды Сергей, обходя свои владения, обратил внимание на хрупкую кареглазую девчонку с толстой косой до пояса, копошившуюся в огороде. Их взгляды столкнулись. На мгновение застыли. После того дня молодой человек лишился покоя.
— Однажды мы случайно встретились с ней на пляже. Наконец-то выдалась возможность познакомиться. Друг друга мы поняли с полувзгляда, хоть и объяснялись на пальцах: Маргит не знала по-русски ни единого слова, я тоже еще не успел обучиться венгерской речи. Позже у меня спрашивали: “Как же вы находили общий язык?” Я удивлялся — ведь для этого есть язык любви, — вспоминает Сереженко. — Надо заметить, до встречи с Маргит я ни одну девчонку не целовал, ни одну девчонку за руку не держал.
16-летняя Маргит на старых, потертых от времени фотографиях выглядит наивным ребенком. Неудивительно, что неискушенная девчонка втюрилась в бравого советского лейтенанта с первого взгляда. Родители Маргит не увидели ничего предосудительного в этом союзе. Тем более никто из них даже помыслить не мог, что трогательные свидания двух молодых людей в дальнейшем обернутся непоправимой трагедией.
За любовь — расстрел
Бурный роман между Сергеем и Маргит развивался со стремительной скоростью. Через полгода девушка забеременела. С бракосочетанием тянуть не стали. Предполагаемая теща Сереженко сразу же взялась кроить свадебное платье для дочери, а молодые тем временем рванули в Будапешт, в советское посольство, просить разрешения на свадьбу и скорый отъезд в Союз.
В ранге председателя Союзной контрольной комиссии в Венгрии состоял Климент Ворошилов. Но до самого маршала жениха не допустили. Сереженко с трудом удалось прорваться в кабинет посла СССР.
— Она по-русски понимает? — кивнул в сторону Маргит посол.
— Нет, ни слова, — выпалил Сергей.
— Тогда слушайте меня внимательно. Я вам советую немедленно бросить эту даму. Она же иностранка! В противном случае обещаю вам, что кончите вы не просто плохо, а очень плохо, — стращал молодого лейтенанта сотрудник посольства.
Те слова оказались не пустым звуком.
— Вы арестованы, — встретили Сереженко на пороге двое вооруженных солдат, когда тот через два дня явился в комендатуру.
А на следующий день лейтенанта доставили в НКВД.
— Шпион! — такой безоговорочный приговор вынесли 22-летнему парню. — Сгниешь на каторге!
— За что? — растерялся молодой человек.
— За любов! — коверкая слово, раздраженно стукнул кулаком по столу чекист…
— Я понял, что моя песенка спета, когда меня обвинили в измене Родине, — вспоминает Сергей Павлович. — Меня посадили в одиночную камеру и каждый день вызывали на допросы. Из меня пытались выбить какие-то нелепые показания, подозревали в шпионаже, интересовались, зачем мне понадобилось расписываться с венгеркой... На очередном допросе следователь взял металлическую пепельницу и со всего маху саданул мне по голове. От того удара до сих пор на лбу шишка осталась, видите, какая лепешка, — старик приподнимает кепку: редкие седые волосы не прикрывают крутой бугорок на лбу. — С того дня меня стали избивать жестоко, каждый день на протяжении месяца.
Через месяц страшных побоев и пыток лейтенанту вынесли предварительный приговор — расстрел. Однако на суде приговор неожиданно смягчили. Сереженко предстояло “отмотать” 12 лет на Колыме.
— В лагерь мы ехали больше двух недель. За это время в том поезде смерти скончалось порядка трехсот заключенных. Умерших никто не считал — тела просто скидывали с поезда, — рассказывает Сергей Павлович. — Меня в вагоне поместили в клетку наподобие одиночной камеры — как особо опасного преступника. В таких душных каморках многие заключенные сходили с ума или погибали от нехватки кислорода. Я выжил только потому, что поклялся когда-нибудь вопреки всем неприятностям быть вновь с Маргит. Гадал, кого она родила мне — сына или дочь. А ночами мне снилась наша встреча…
Тем временем Маргит вызвали в советское посольство. Девушка буквально на коленях вымаливала у сотрудников представительства СССР в Венгрии разрешить последнее свидание с Сереженко. “Можете больше не приходить. Завтра приговор будет приведен в исполнение”, — рапортовали ей. На следующий день Маргит опять явилась к зданию посольства. “Идите, поминайте — вашего суженого уже нет в живых”, — осадили девушку и захлопнули дверь.
Судьба-злодейка
Вместо положенных двенадцати лет Сереженко оттрубил на зоне десять с половиной. В 1957 году вернулся в родной поволжский городок Энгельс.
— Не успел я сойти на перрон, как меня тут же окружили люди в форме. Затащили в местное отделение милиции. Тамошний начальник прямо с порога заявил: “У тебя есть десять дней, чтобы найти жену. Иначе — снова на зону. И не вздумай искать свою венгерку — хуже будет!” — вспоминает Сереженко.
Как удалось Сергею за такой короткий срок охомутать соседку Анну, он уж и не помнит. Однако свадьбу сыграли, как приказали, день в день.
— Мы прожили вместе больше 30 лет. Я, конечно, поведал своей супруге о том времени, в двух словах рассказал про Маргит, но вот что творилось в моей душе, я так и не решился ей признаться. Боялся обидеть женщину. У нас ведь росли два сына. А полюбить Анну я так и не смог, как ни старался, — вздыхает старик.
Говорят, время лечит. За десять, а тем более двадцать лет угасают любые, даже самые сильные человеческие чувства. Но вот не получалось у Сереженко избавиться от мысли, что где-то живет женщина, ради которой он готов был пожертвовать жизнью.
— Но я не мог начать поиски Маргит. За мной постоянно следили кагэбэшники, проходу мне не давали, — продолжает собеседник. — Помню, как однажды на предприятие, где я работал, нагрянули два дюжих молодца. Устроили допрос моему директору. Интересовались моей личной жизнью, выведывали, не хожу ли я на военный аэродром, который находился прямо в городе, не делаю ли снимки или зарисовки того места, спрашивали, что я думаю о советской власти.
Лишь в начале 90-х, с падением коммунистического режима, Сереженко рискнул обратиться за помощью в Международный Красный Крест. В 1992 году пришел ответ, что семья Хайн уже давно переехала из провинциального города в Будапешт. А вот вычислить их новый адрес пока не удалось.
После смерти супруги Анны, Сереженко несколько лет заваливал письмами и официальными запросами местное отделение Красного Креста и венгерское посольство. Каждый раз ему говорили: “Ждите ответ в течение года”. Шло время. С каждым годом надежда разыскать любимую таяла, как весенний снег. Сергей Павлович уже отчаялся ждать, как однажды…
— Помню, ввалился я в дом после прополки огорода. Злой, уставший. Вдруг раздался телефонный звонок. “Вы Серго Сереженко”, — на ломанном русском языке тянул голос в трубке. “Ты что язык ломаешь? По-русски разучилась говорить?” — не сообразил сразу я. “Вы искали Маргит Хайн из Будапешта? Мы ее нашли. В 16.00 с вами будут говорить”, — невозмутимо ответили на том конце провода. Я так и рухнул на кровать. Просидел, не шелохнувшись, у аппарата около трех часов. Боялся отойти, пропустить звонок.
Ровно в назначенное время тишину в комнате разорвал требовательный телефонный перезвон. “С вами говорит переводчик, — равнодушный женский голос показался тогда Сереженко самым ласковым голосом во всем мире. — Ваша Маргит в 1947 году родила вам дочь, она стоит рядом, плачет”…
— Мы не смогли вымолвить и слова. Слушали дыхание друг друга и всхлипывали. А потом я услышал крик: “Папа, папа”…
Через месяц Сереженко снял все свои накопления на черный день со сберкнижки и отправился в Венгрию.
— Когда стюардесса объявила: “Наш самолет приземляется в будапештском аэропорту”, у меня мороз по коже пробежал. Не думал я, что через сорок лет мне вновь посчастливится оказаться на этой земле, — вспоминает собеседник. — Маргит я сразу узнал. Но только она сделала шаг в мою сторону, как ее оттолкнула какая-то блондинка и кинулась мне на шею. Это была моя дочь. Маргит назвала ее русским именем Мария. После той поездки родные мне женщины ни за что не соглашались отпускать меня обратно. Через знакомых договорились сделать мне за два часа венгерское подданство. Наверное, я мог остаться в Венгрии. Моя законная супруга к тому времени уже скончалась, сыновья женились. Но меня тянуло на родину. И я позвал с собой Маргит. Неожиданно она дала свое согласие…
Все было готово к свадебному обряду. Пошили костюм для жениха, заказали наряд для невесты. До назначенной даты бракосочетания оставался месяц…
Но, видно, не проведешь судьбу. Маргит не дождалась того дня. Ее не стало осенью 99-го года. “Не быть вам вместе!” — в день ее похорон эти пророческие слова, слетевшие с уст чекиста в далеком 47-м году, звенели в голове Сереженко, словно тысячи молотов стучали по наковальням.
— Маргит похоронили на венгерском кладбище, — вздыхает Сергей Павлович. — Я не смог найти в себе силы и поехать на отпевание — боялся не увидеть ее светлой улыбки и по-детски наивных глаз. А вот в прошлые выходные позвонил дочери и попросил привезти с могилы ее матери горсточку земли. На вечную память…