Каждый концерт Михаила Плетнева становится откровением; тонкий мыслитель, чувствующий каждый оттенок, но видящий в оттенке целое. В зале им. Чайковского он (вместе с РНО) закрывал абонементный сезон 6-й “Пасторальной” Бетховена и безумно вкусными, но редко исполняемыми вещами Яна (Юхана) Сибелиуса — симфонической поэмой “Финляндия” и концертом для скрипки с оркестром (солист Сергей Крылов).
Итак, 6-я Бетховена, Плетнев за пультом. Его исполнение “Пасторальной” не “законченный продукт”, но странствие и переживание, которые начались не с этого концерта и которые отнюдь не завершаются на финальных аплодисментах. Для Плетнева музыка — вечная, непрерываемая суть, на концерте она лишь ярко материализуется, как первые листочки после зимы, вторгаясь в жизнь всеми красками художников из РНО. Потом же снова уходит в глубокие переживания, выжидая нужного момента прорваться снова.
И это полностью корреспондирует с вагнеровской оценкой Бетховена как творца новой стилевой музыки: “Если прежде отдельные части представляли собой законченное целое и жили сами по себе, то у Бетховена в этих частях появляется главный мотив, прорывающийся сквозь замкнутость и развивающийся в самых противоположных формах. Благодаря этому он, с одной стороны, скрепляет форму, а с другой — развивает ее…”.
Видеть оркестр Плетнева и слушать его — вещи немного различные. Видимость — легкое напряжение среди музыкантов, режущая глаз собранность. Тут уместно вспомнить слова Игнаца фон Зейфрида о работе Бетховена с оркестром: “Он стремился к точности выражения малейших нюансов, к равномерному распределению света и тени…”. Вот и здесь видна ответственность за каждый штрих, но — как следствие — отчетливо слышна каждая группа инструментов, каждая фраза (очаровательное соло на флейте во 2-й части, мягко обласканное струнными). Ничто не тонет, не подавляется “общим потоком”, время будто останавливается. Именно поэтому по завершении пятичастной “Пасторальной” зал выдержал трехсекундную паузу перед овацией — инерция музыки: люди не поверили, что исполнение завершено.
…При всей трогательности отношения к Бетховену на “послевкусие” остается собственная драматургия Плетнева, впрочем, из Бетховена вытекающая. Как говорил Вагнер, ключевые бетховенские Allegro по своей сути ближе к сентиментальности Adagio, чем к моцартианской наивности. Так и Плетнев своей палочкой аккуратно, с улыбкой достает из оркестра, с одной стороны, наивно-привычные “атрибуты пасторальности” — журчание ручья, шелест листвы, отзвук проходящих стороною ненастий, с другой же — вершит монолог подлинной религиозности, открывая путь к глубоким истинам и тем, кто готов к ним, и тем, кто еще на распутье.