КАЧЕЛИ И МАЯТНИК,

ПОГОВОРИМ С АЛЕКСАНДРОМ АРОНОВЫМ Из ерников, из чудаков, Из купчиков, непротивленцев Наделать передовиков, Стахановцев, чекистов, ленинцев. Какая смертная страна! Какая тяжкая стихия! Россия вспрянет ото сна — Да только где она, Россия? Что есть пошлость? А то вы не знаете сами! "Афины — колыбель архитектуры... Париж! Как много в этом звуке для сердца русского слилось!". Эта телереклама много хуже рекламы табака, водки и даже порнофильма. Она прилипчива до неотвязности. Не ее ли мы видим ночью в кошмарах? F F F Восхождение несовместимо с падением вниз. Чтобы хоть представить себе, что же прочнее пошлости, возьмем самую древнюю в мире притчу. Это та самая, что когда-то выдохнул праотец Авраам. Он так нам и предложил: "Вообразите себе человека, который шел по лесу и увидел дворец, объятый пламенем. Возможно ли, что у этого дворца нет хозяина? Возможно ли, что судьба этого дворца никого не волнует? Таков и наш мир". F F F Многие наши предки жили как пророки и поэты. Например, Когелет, в свободном переводе — Экклезиаст. "Что толку человеку от трудов его, которыми трудится он под этим солнцем? И кто умножает познания, тот умножает скорбь". Но первым поэтом был праотец Авраам. Он не говорил в рифму, но создал образ, который всегда будет перед глазами, — дворец, объятый пламенем. F F F Но, может быть, немного утомленные дальними странствиями, мы (ненадолго, не до смертного часа) вернемся в Россию. Но это сразу как-то невесело. Мы оставили ее в первые годы соввласти (см. купчиков и непротивленцев), но какая-то тоска нас не отпускает. Какая смертная страна! Какая тяжкая стихия! Россия вспрянет ото сна — Да только где она, Россия? (А Наум Коржавин уговаривает Россию не пробуждаться. Спросонок ничего хорошего не наделаешь.) F F F Плиты вращаются. Горы качаются. Общий привет. Маятник мается, Памятник — нет. Все рассыхается. Мир распадается. В этот момент Поперек времени Всплыл монумент. Царство абстракций, Холодно в нем — Если в него Попадаешь живьем. Убыли-прибыли, Зубы повыбили, Круг не сомкнешь. В толк не возьмешь. Там, среди многих Далеких планет, Маятник мается — Памятник нет. F F F До головокружения. Абсолютной точки отсчета не существует. Это все понятно без Эйнштейна. И до него. Но это "все" некоторые имеют склонность распространять сверх меры. Относительность бывает всякая, кроме нравственной. Тут она имеет непреодолимое влечение сразу или не сразу, постепенно — переходить в бессовестность. Но все-таки что тут будешь делать? Это все зависит от нас с вами. Но пора бы уже упомянуть один-два моих стиха. А то никто не поверит, что это я. Итак: Пес с двумя сердцами Жил ученый, экспериментировал. Истину искал — не находил. У хорошей псины сердце вырвал И плохой его пересадил. И пока ученый месяцами Думал, думал, все оставив так, Жил на свете пес с двумя сердцами, Бьющимися не в такт. Пес был рослым, сильным и не старым. Сам себя он стал не узнавать. Искренне сдружился с санитаром — Рыбу продолжая воровать. И глядел он в лица взглядом долгим. Правду говорю я или лгу? А потом был снег. Тайга. И волки. Санитар, лежащий на снегу. Перед человеком пес уселся, На зверей кидался тяжело. Но его подсаженное сердце Билось, билось и изнемогло. Он бы так бы и погиб героем. Что ж, не получилось — не живи. Но ведь было ж у него второе. На одной работали крови. И в последней сумасшедшей схватке Все его черты переплелись. И теперь сражались недостатки Лучше, чем достоинства дрались. И мне выбирать относительно совести. Или головокружения. F F F ...Да, нам-то что, в конце концов, До странных глупостей отцов? Где был алтарь и, скажем, клирос? Религия и та сокрылась, Цари бежали из дворцов. Турист, проезжий, ротозей В когорте временных друзей, Глазами двигая по сводам, Шагает за экскурсоводом — В соборе, собственно, музей. Под сводом дышится легко. Мы видим, купол озирая: Там где-то, чуть пониже рая, Подвешен маятник Фуко. Вот тяжкий шар отводят вбок, Вот он назад летит с размаху, Напоминая чем-то плаху, И чуть в сторонке ждет брусок. И, в темном космосе вися, Земля, покинута богами, Плывет куда-то под ногами И поворачивается, И через несколько минут — К чему устойчивость гектара? — Брусок слетает от удара, И экскурсанты вдаль плывут... Этот брусок — каждый один человек. Но мы не больше и не меньше его, каждого. Но одного. Оставим в покое пошлость. Вспомним о качелях и маятнике.