Самое сложное для журналиста — отыскать колоритного героя для статьи. С каждым, наверное, происходит в жизни что-нибудь интересное — ну один случай, два. А вот найти такого человека, чтобы будни его представляли собой фонтан приключений да чтоб он был при этом доступен для общения... Вдруг до сознания бьющегося с неразрешимой задачей доносится чей-то навязчивый хохот, тишина, снова взрыв веселья. Начинаешь прислушиваться — человек-то рассказывает действительно забавные случаи, и в каждом он — главный герой. Господи, да никуда ходить-то не надо! Вот рядом сидит коллега, который в жизни тако-ое повидал. Хотя, коллега... Вот если бы ты проработал три десятка лет на телевидении, ловил змей, встречался с политиками, писал статьи, прозу, стихи да еще и играл бы на бильярде как бог, тогда бы Михаил Назарович ЧИЧЕЛЬНИЦКИЙ был бы твоим коллегой. А так остается только слушать его потрясающие байки и попивать свой чаек.
В ЗАБОЕ И В ЗАПОЕ
Когда-то в донбасской Кадиевке на шахте “Центральная-Ирмино” простой деревенский парень из Орловской губернии со звонким именем Алексей Стаханов поднял на поверхность такое количество угля, что сейчас можно было его теплом обогреть замерзающий Дальний Восток, которым когда-то командовал теперешний главный рыбник России Наздратенко. И вот спустя много лет, когда слава о Стаханове уже затихала (хотя каждый донбассец, конечно, знал, что в их области живет эта знаменитость), мы со съемочной группой с Центрального телевидения прибыли в угольный край.
Меня обещал познакомить с легендарным ударником главный инженер шахтоуправления. Но при этом как бы намекая, что то ли от возраста, то ли из-за чрезвычайного увлечения согревающими напитками Алексей Григорьевич плохо реагирует на окружающую действительность. Память его стала рушиться, точно обвал в забое. Числился Стаханов в то время помощником главного инженера шахты, хотя было известно, что должности такой вообще не существует — просто придумали в знак уважения теплое местечко.
В назначенный день и час я приехал в шахтоуправление, где строгий вахтер с красной повязкой на рукаве подпоясанной армейским ремнем телогрейки — коллега нашего нынешнего секьюрити — внимательно осмотрел книженцию, удостоверяющую, что я могу общаться с партийными бонзами и руководством шахты. А это значит — с “треугольником”. Один из этого “треугольника” был среднего роста человек в сером костюме со слегка потертыми бортами и рукавами. Но при этом в белой рубашке с галстуком. На лацкане пиджака красовался значок с бюстом Владимира Ильича Ленина, как бы подтверждая, что владелец является носителем его мыслей, горящих, как уголь пламенных идей. Он представился и так же внимательно осмотрел мое удостоверение, как бы соотнося его значимость с моим желанием повстречаться с самим Алексеем Григорьевичем Стахановым. С той самой мышечной машиной, которая не только нарубила давно оприходованный уголь, но и сделала шахту знаменитой.
Я изложил партийному боссу идею о том, что принято решение снять документальный фильм о Серго Орджоникидзе, Стаханов же лично общался с наркомом тяжелой промышленности, поэтому его участие в съемках необходимо. Лицо моего собеседника начало медленно бледнеть и стало похоже на цвет его белоснежной сорочки. “Это невозможно, ибо состояние Стаханова на данный момент такое, что желаемого результата вряд ли можно достигнуть”.
Без эпизода с ударником фильм терял свою привлекательность, и тогда режиссер принял решение снимать героя таким, каков он есть. А дубляж исправит все недостатки речи Стаханова.
В назначенный день к шахте подъехала черная, под стать антрациту, 21-я “Волга” с до блеска надраенными боками. На переднем сиденье рядом с водителем сидел, упираясь головой в потолок авто, сам Стаханов. Со стороны все выглядело так, будто помощник главного инженера приехал на службу. “Волга” остановилась, дверь точно выбили изнутри отбойным молотком. Словно в голливудском триллере, сначала из машины на землю опустилась одна нога, затем медленно другая, и наконец поддерживаемое водителем тело стало подниматься из авто.
Это был высокого роста человек со скуластым лицом и коротко стриженными волосами. Его не удивило наше присутствие и съемочная техника. Оператор тщательно фиксировал каждый план его движения. Главный инженер направился к “Волге” и, протянув своему помощнику руку, стал участником задуманного эпизода.
— Стоп! Снято! — прокричал режиссер.
Здесь я и сам подошел к машине поприветствовать Стаханова, поблагодарив его за участие в съемках. Все бы хорошо, да вот неурядица. Как бы запечатлеть крупный план, где на груди знаменитости красуется Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. Стаханов здесь, а звезда дома.
После моих объяснений значимости этого кадра для воспитания нашей молодежи решили поехать домой к герою, чтобы повесить ему на грудь заслуженную награду. Камера снова на исходной позиции. Через три четверти часа все повторилось сначала: машина, медленный выход, рукопожатие — стоп! снято! И только спустя некоторое время, к своему ужасу, я заметил, что Звезда Героя какая-то неопрятная и, возможно, даже копия. Но самое страшное, что привинчена она была на правый, а не на левый, как полагается, лацкан пиджака. Это свое открытие я смог сделать только тогда, когда, встав рядом с героем, заметил на его пиджаке дырочки для награды, пробитые в ткани на разной высоте.
И если Стаханов когда-то рубил уголек, то спустя много лет от души рубанул по лимиту пленки.
ГРАБЕЖ ПО-БРАТСКИ
...Еду в одну из бывших советских республик. Фирменный поезд Москва—Николаев несет меня через животворные черноземные поля на Херсонщину. Вот и граница между двумя “братскими республиками” — Россией и Украиной. Еще в поезде появляется тревожное состояние, будто не на Украину направляешься, а въезжаешь в одну из чужих стран, где когда-то на нашего гражданина смотрели свысока и с удивлением, а в его багаже находили консервы и колбасные изделия. Откуда же такое ощущение? Ведь жили раньше одной огромной семьей, название которой вытиснено было на “краснокожей паспортине” под символами труда — серпом и молотом. Но одиозная троица решила в Беловежье судьбу великой страны под бульканье “зеленого змия”. Точно серпом срезали под самый корень дружбу, которая веками ковалась этим молотом между славянскими республиками.
Нет, я не грущу об СССР, просто вою как волк по той дружбе, что делала наши народы могучими и несокрушимыми во времена, когда этот “серпастый и молоткастый” всякий гордо носил с собой. Теперь, въезжая в бывшую (б/у!) республику, “ближнее зарубежье”, вижу, как он точно жжет руки блюстителю границы.
Глядя со стороны, понимаешь, что к россиянам относятся предвзято, будто причиной всех бед, которые обрушились на Украину, являемся мы. “Цель вашей поездки?” — “Еду к другу”. — “Куда?” — “На Херсонщину”. — “А точнее?” — “В Каховку”. — “Добре мисто, — произносит на украинском страж границы, — и вина там богато, и сами кращи на Украине виноградники”. — “Знаю, не первый год с тамошними дружу”. — “Ну, як до друга, можно и поихать”. Пропустили к друзьям, лоялен я, значит...
И вот снова проверка: что везете? На этот вопрос и не знаешь, что ответить, и под суровым взглядом блюстителя закона рапортуешь как по команде, ведь ненароком и высадить из поезда могут.
Вместе со мной в купе супружеская пара. Он — летчик, она — учительница. Едут с далекого Севера в отпуск на родину. Везут, конечно, дары северных рек и заработанные тяжелым трудом деньжата. Заполнили декларацию, но учуял украинский таможенник привлекательный запах съестного и попросил меня выйти для осмотра их личных вещей без свидетелей. Вот и долгожданный гудок, поезд тронулся, а в купе еще долго пахло копченой рыбой. “Ничего, — говорит мой попутчик, — багаж немного легче, а бюджет на отпуск придется пересмотреть”. И вспоминаешь нашего Верещагина. Таможня мзду не берет — за державу обидно. Было время, когда не гостинцами интересовались люди в зеленых погонах. Русские и украинцы, белорусы и казахи — великую державу охраняли сыновья всех республик.
Но стали ограждаться наши народы заборами и кордонами. И все холоднее в хатах, перекрывают газ и нефть. А было это все наше общее, народное. Вот она, самостийность, без тепла, света и доверия. И течет, как по жилам, через Украину в чужие страны из российских недр газ и нефть. И вот уже украинские кулибины воровато выкачивают из трубопроводов миллионы кубов вожделенного топлива. А может ли брат воровать у брата? Оказывается, пришло такое время, что может.
Я хочу, чтобы мой украинский друг и брат жили в тепле, не ежились от холода. Мне больно смотреть, когда в темное время суток вдруг отключают “лампочку Ильича” и кромешная тьма накрывает своим саваном каховскую землю. Погасли и улыбки, озарявшие многие годы улицы Малой Каховки.
В степи у легендарного села по сей день возвышается огромная бронзовая тачанка — памятник символу Гражданской войны, изготовленный в советские времена ленинградскими скульпторами. Благодарные потомки умудрились отпилить у одной из многотонных кобылиц копыто вместе с подковой — сгодится на металлолом. Хорошо, что не отхватили у жеребца яйца, так бы и стоял кастрированный. Там же в Каховке стоит скульптура девушки в шинели — та самая героиня, которой поэт Михаил Светлов посвятил строки: “Каховка, Каховка, родная винтовка, горячая пуля в груди...” Боюсь, что и бронзовую грудь отчекрыжат вместе с винтовкой.
Побывавшие здесь в начале перестройки американцы спрашивали меня: “Майкл, это что — рай?” — “Да, — отвечал я, — потому что здесь живут ангелы”.
Ангелы остались, но рай исчез.
От колхоза им. С.М.Буденного (где был председателем мой старый друг Иван Дмитриевич Галушка), известного когда-то обширными виноградниками и бахчами, остались только трактора, косилки, сеялки у хат сельчан — что выделили во время “прихватизации”. Да еще бронзовый бюст легендарного командарма, который так легко при желании отправить, как и то 30-килограммовое копыто, на металлолом, — подъезжай на грузовике да сталкивай с пьедестала в кузов. Может, и додумаются.
Новшества в Каховке есть. Шведы построили консервный завод и назвали его “Чумак”. Знакомая фамилия, был у нас такой фокусник в области психотерапии, теперь в области сельхозпродукции появился. Работники этой фирмы получают мизерную зарплату. Зато в США, под Бостоном, в русских магазинах продают изделия из украинского села Малая Каховка — кетчуп “Чумак”. И не за символическую плату. Видимо, любят бывшие СССРовцы, там живущие, украинские сельхозпродукты из Каховки, манит их аромат “Аксомита” и “Перлина степу” — лучших виноградных сортов и сладость малорусских томатов.
Невольно в памяти возникают пророческие стихи Тараса Шевченко: “Диты мои, диты мои. Шож вы наробыли”. Встал бы Кобзарь из могилы, взглянул на то, как нищает Украина и ее народ, и рухнул бы обратно.
Здравствуй, мой украинский друг и брат Иван Галушка! Давай с тобой выпьем за нашу дружбу! Только не горилку или водку, а чистую украинскую бурачиху, с духом, от которого кружится голова. И закусим черным крестьянским хлебом, на котором будет лежать шматок сала и розовая цыбуля. Будьте здоровы, мой друг и все каховчане. Пусть паны и господа строят границы и кордоны, для нашей дружбы заслонов нет.