И здесь важно понять: что же все-таки в эпоху Брежнева подталкивало, вело к омертвению политических скреп советской системы. И мне думается, к этому вело то, что в кадровой политике времен Брежнева профессионализму специалиста, его способностям, особенно аналитическим, придавали куда больше значения, чем его анкете, чем его настроениям, в том числе и его коммунистичности. В том-то и дело (и это очень важно для понимания эпохи Брежнева!), что он сам и его так называемый близкий круг — и Георгий Арбатов, и Александр Бовин, и Федор Бурлацкий — прежде всего ценили в сотрудниках их профессионализм, их творческие способности. И в этом отношении кадровая политика Леонида Ильича Брежнева ничем не отличалась от кадровой политики Михаила Сергеевича Горбачева.
Я это знаю не понаслышке, а по фактам собственной биографии. Леонид Ильич Брежнев разрешил руководителю группы консультантов отдела ЦК КПСС Николаю Шишлину, тоже члену его ближайшего окружения, оформить меня на работу в ЦК КПСС. И это несмотря на то, что на мне было клеймо «антисоветчика», и несмотря на то, что у меня по советским меркам была очень трудная анкета. Почему я обращаю внимание на этот факт? На мой взгляд, он красноречиво свидетельствует о том, что все же эпоха Брежнева коренным образом отличалась от эпохи Сталина. Анкета, происхождение, кто были твои родители — все это не играло никакой роли уже во времена Брежнева. Уже тогда интересы развития экономики, интересы профессионального формирования международных отношений значили гораздо больше, чем классовое происхождение родителей. И это, на мой взгляд, пример того, что при Брежневе мы уже уходили от наследия сталинщины, от наследия советскости, которая во главу угла ставила, согласно марксизму-ленинизму, классовый подход к личности.
И все же мировоззрение Леонида Ильича Брежнева остается загадкой. Если он любил приглашать к себе в Завидово и Александра Бовина, и Георгия Арбатова, то, наверное, и они затрагивали вопрос, хотя бы в косвенной форме, о судьбе социализма. Не знаю. Но несомненно то, что Леонид Брежнев, как и члены его ближайшего круга, были антисталинистами, и самое главное, что важно для характеристики Брежнева, он считал, как и они, «бесперспективной какую-либо политику совершенствования реального социализма», социализма, который есть. Отсюда и обвинение Брежнева в застое.
Кстати, легко найти объяснение, почему в команде Брежнева не было ни одного ярого марксиста. Я лично не встречал в своей жизни ни одного ученого, искренне верящего в возможность реализации утопии коммунизма, который бы нес в себе активный творческий ум, способность анализировать глубинные проблемы советской жизни. И, на мой взгляд, Брежнев не случайно ограничился словами о «развитом социализме» и не поддерживал идею превращения колхозной собственности в общенародную. Брежнев не разрешил, в отличие от Яноша Кадара и Дэн Сяопина, ввести в колхозах семейный подряд. Но и он тем не менее ничего не прибавил коммунистического в советскую экономику.
Брежнев знал, что не случайно Сталин после голода 1932–1933 годов вернул крестьянам часть отобранной у них земли до 40 соток и разрешил вести свое так называемое личное подсобное хозяйство, разрешил продавать продукты питания, произведенные на этих участках, разрешил разводить коров, свиней и овец. И ведь именно эта антикоммунистическая инициатива Сталина с личными подсобными хозяйствами и спасала население СССР от извечного советского дефицита. На двух процентах земли, на которых существовали личные подсобные хозяйства, производилось от 20 до 30 процентов валового производства сельского хозяйства СССР. И Брежнев не мог повторить ошибку Никиты Хрущева, который в 1960 году снова начал строить колхозы-совхозы и забирать у крестьян из их подворья коров. Думаю, за этим стоял природный реализм Леонида Ильича. Он все время соотносил интересы сохранения системы с интересами сохранения условий жизни, с интересами преодоления дефицита продуктов питания. Этот дефицит не был проблемой для республик Закавказья и Средней Азии, но был серьезной проблемой для жителей РСФСР. Надо знать, что в 70 регионах СССР, и прежде всего РСФСР, никогда не продавалось свежее мясо в государственных магазинах. И, наверное, все это понимал реалист Брежнев.
Реализм Брежнева, на мой взгляд, проявлялся еще в том, что на самом деле он был такой же антисталинист, как и Никита Хрущев, как и Михаил Сергеевич Горбачев. Конечно, Брежнев уже не мог вернуть партию к оценке Сталина, которая содержалась в докладе Хрущева о культе личности на ХХ съезде КПСС. Но тем не менее и при Брежневе не было реабилитации Сталина.
Особенность Брежнева, на мой взгляд, в том, что он вырывал сталинизм не из мировоззрения, не из идеологии, а из жизни. Ведь на самом деле Леонид Брежнев сделал немыслимое: он не только покончил с практикой осуждения на 8 лет колхозниц за то, что они вынесли голодающим детям несколько жменей зерна с поля, но и реабилитировал советскую систему несунства, то есть откровенной кражи, прежде всего крестьянами, части произведенной ими продукции с колхозного поля. Наше поколение помнит, что при Брежневе жить было не страшно, если ты не переходишь черту дозволенного: если ты выносишь кусок колбасы после работы с мясокомбината, то на тебе должна быть такая одежда, чтобы его не было видно, и тогда тебя спокойно пропустят через контрольный пункт. Конечно, в условиях советского дефицита самой популярной была работа на мясокомбинате и на молочной фабрике. Муж моей тети был председателем колхоза в деревне Выпасное под Белгород-Днестровским. И дядя мне рассказывал об организации жизни в его колхозе. Оказывается, колхозница во время уборки урожая имела право вынести один скромный по размерам продукт с поля в обед и вечером. Выносили овощи или корм, нужный для животных в хозяйстве. И это разрешалось. Но если кто-то рискнул вывезти целый трактор с поля, то за это судили. И причем такого рода воровство осуждалось и самими колхозниками.
И самое главное, что было характерно для брежневской эпохи: существовала система несунства и для партийного аппарата. Два раза в месяц к председателю колхоза приезжал водитель секретаря райкома по сельскому хозяйству, и к нему надо было в машину загрузить или кусок баранины, или кусок телятины, обязательно бутыль вина да еще какие-то продукты. Но если уже приезжал водитель секретаря сельского хозяйства из Одессы из обкома партии, тут надо было подготовить целую систему подарков. Вот так существовала советская система при Брежневе. С одной стороны — государственный сектор. С другой стороны — сектор личного подсобного хозяйства рабочих и крестьян, который производил значительную долю продуктов. И третий — это теневой сектор, который подпитывался несунами. В моей родной Одессе на Дерибасовской в кафе-мороженом в отдельной комнате собирали продукты и всё, что необходимо для жизни, которые были вынесены с государственных предприятий. Здесь же осуществлялась торговля ими. Вот таким образом Брежнев преодолевал изъяны советской экономической системы, преодолевал вечный дефицит.
Я думаю, за этим стоял только реализм и практичность Брежнева. Можно сказать, что Брежнев своей внутренней и внешней политикой если и не подвел советскую систему к распаду, то тем не менее показал те изъяны советской экономики, которые несут в себе его опасность. Своей политикой реабилитации несунов он продемонстрировал, что если власть не сумеет преодолеть извечный советский дефицит, то неизбежен кризис и всей политической системы.
И тут встают серьезные вопросы, которые так и не были поставлены после распада СССР. Ведь уже при Брежневе было видно, что если сохраняется фундамент частнособственнической цивилизации, а именно обособленная семья с частным бытом, который не был предусмотрен учением о коммунизме, то неизбежен дефицит продуктов питания, неизбежна психология присвоения рабочими и колхозниками части произведенного продукта, чтобы выжить в условиях вечного дефицита. Обратите внимание, исчезла советская система — появился капиталистический бизнес, и уже нет никаких несунов.
И мне думается, уже при Брежневе было очевидно, что советская плановая система организации производства не в состоянии обеспечить самое главное — продукты питания для населения, то есть не в состоянии создать достойную человека жизнь. Уже тогда было видно, что советская организация производства не имеет никаких преимуществ перед капиталистической, что производительность труда в СССР в 5–6 раз ниже, чем в развитых капиталистических странах. И у руководства страны могло возникнуть желание повторить опыт Ленина, по крайней мере, решиться на реабилитацию мелкого частного производства, на реабилитацию фермерского производства в деревне. И здесь возникает вопрос: а какова была бы судьба СССР, если бы у нас на 20 лет раньше Горбачева появился свой Дэн Сяопин, который решил бы отделить судьбу политической системы, возникшей в результате коммунистической революции, от судьбы национальной экономики? Ведь на самом деле все эти 70 лет население СССР страдало, голодало, унижало себя во имя пустой идеи, во имя коммунистической утопии. Перестройка Горбачева поставила крест на этом служении русского человека марксистской утопии. Но у меня в последнее время складывается ощущение, что все-таки была возможность сократить время продолжения этого коммунистического эксперимента хотя бы на 10–20 лет. Ведь если вся эта видимость социализма исчезла из жизни в 1991 году за несколько дней, то, на мой взгляд, при Брежневе могло произойти то же самое. Но у него хватило смелости только на то, чтобы разрешить несунам вынести ведро с картошкой с колхозного поля.