«Бесконечный апрель» — это шесть женщин, один мужчина и один мальчик. Малая сцена, здесь же сидит зритель, хотя режиссер Анна Горушкина задействовала и зал: он скрыт за мутным целлофаном, сознательно или по неосторожности порванным в нескольких местах.
«Бесконечный апрель» — это трогательное блуждание во времени среди пятнадцати допотопных радиоприемников, развешанных по кирпичным беленым стенам. Где сталкиваются и разлетаются, точно разбитое стекло, постреволюционные передряги, блокада Ленинграда, полет Гагарина, перестройка с речью Горбачева, имущественные проблемы нецивилизованного капитализма новой России.
Но у этих судьбоносных вех конкретное человеческое лицо — в старомодных очках, с завязанным горлом и в вязаной кофте с вытянутыми карманами. Интеллигент, как водится у истинных, мало приспособленный к быту, и женщины его жизни — жена Галя (из простых), дочь, мама, говорящая по-французски, внучка с характерным грассированием и случайная женщина из поезда с огурцами и вареными яйцами. Просто люди, просто жизнь, ловко уместившиеся на крохотном пространстве прямо у ног публики, лишенные какой бы то ни было социальности и разработанные в деталях.
Предложенная режиссером Горушкиной условность сродни детской игре в песочницу, которая одновременно дом, стол, поезд и все, что взбредет в голову. Причем никто особо не озабочен точностью хронологии событий — в год полета Гагарина (1961) резко врезается блокада, а умершая жена героя — та самая простушка с Украины — возвращается печь пироги.
Увлекательный монтаж памяти и хорошая актерская игра — это тоже «Бесконечный апрель». Первая скрипка здесь, конечно, Ильин (нелепо-трогательно-тихий; убедительный и в возрасте 9-летнего мальца и 98-летнего старика). Но и его женская команда приятно удивила искренностью и чистотой игры — Елена Доронина, Елена Киркова, Елена Калабина, Ирина Токмакова, Анна Цанг.
После спектакля говорим с Андреем Ильиным.
— Андрей, как ты здесь оказался? Сергей Безруков позвал в Губернский театр?
— Да, он позвонил и предложил: «Давай почитаем пьесу Пулинович». «Давай почитаем», — сказал я и поехал в Губернский, где прежде никогда не был. А когда мы стали осваивать сцену, у меня появились сомнения. Я, скажем, не очень понимал, как можно играть мальчика 9 лет.
— Если не ошибаюсь, прежде у тебя не было ролей с таким возрастным разбросом?
— Было у меня что-то похожее в «Марате» («Мой бедный Марат» — легендарный спектакль театра им. Моссовета. — М.Р.) — там возраст у героя от юности до зрелости. А тут наоборот — от старости к детству, получается такое путешествие памяти. Непростая роль, в ней есть свои загадки. Как найти органику и в старике, и в ребенке, чтобы не уйти в клоунаду, в пародийное начало и такое, что ли, райкинское существование. Были свои сложности и сомнения по поводу самой пьесы: мне казалось, что она больше для чтения и сложна для сценического воплощения и большого пространства не выдержит, — тут же все на ладони. Несмотря на видимую простоту, у спектакля очень сложная партитура, буквально как микросхема, где многое выверялось по миллиметрам. И музыкальная партитура сложная.
Мы циничные стали, ничему не верим, а тут придуман наивный ход. Я выхожу, здороваюсь со зрителем и объявляю, что сегодня такое-то число, в Губернском театре — премьера. Вот зеркало, вот расческа — это реквизит (причесываюсь). А вот — Вениамин Александрович, ему 98 лет, и от имени старика начинаю рассказывать историю. Как девочка Галя, из простых, приехала в Петроград из Новороссии. А я, то есть Веня, мальчик из интеллигентной семьи, с утонченной мамой.
— Насколько тема памяти важна современному зрителю, которого и система образования, и телевидение сегодня так хотят сделать беспамятным?
— Она необходима, и я уверен, будет интересна. У меня вот недавно мама ушла из жизни, а я все это время веду с ней беседы. Мне она почему-то вспоминается 40-летней, когда я был ребенком (что я мог понимать), но говорю с ней все время, как будто я взрослый.
— На сцене ты и шесть актрис Губернского театра, которых пока никто не знает. Как тебе в этой труппе работалось?
— Знаешь, они меня поразили в хорошем смысле — наивные и очень трогательные, совершенно одержимые профессией. Я уже не говорю про то, что меня хорошо приняли и во всем шли навстречу: если у меня съемки, а в это же время назначали репетицию, то они подстраивались под мой график. Или в спектакле есть другой исполнитель роли Вениамина — артист Саша Амелин, — так он оказался замечательным, скромным человеком, всегда присутствовал на репетициях, его кристальная порядочность меня подкупала.
— Андрей, восемь лет ты на вольных хлебах. Не жалеешь, что ушел из репертуарного театра в свободное плавание?
— Время такое было — начало двухтысячных… Я тогда без сожаления ушел. Да, с одной стороны, театр — твой дом, твоя крепость, и еще для артиста важно, чтоб его откуда-то вынесли...
— Ну и все-таки социальная защита...
— Да, особенно в наше время, но... с другой стороны, я теперь сам планирую свою жизнь, мне так жить проще. А в театре ты должен подчиняться общей дисциплине, и это правильно. Или поставить себя как Саша Домогаров: из дирекции звонили его агенту в Польшу и спрашивали про его занятость в такие-то дни. Но, между прочим, я играю в государственных театрах — выпустил спектакль в театре Вахтангова, в Губернском теперь.
— Ну а в материальном смысле?
— Если ты насчет того, не голодаю ли я? Я хорошо себя чувствую в материальном смысле. Не хочу хвастаться (у всех это индивидуально), но я могу себе позволить нормально жить, мне комфортно. Хотя я прихожу в театр Моссовета, в мой родной театр, мне хочется прикоснуться к этим стенам. Но кто знает, может, я вернусь, жизнь покажет. Я знаю артистов, которые вернулись, а потом ушли: не захотели терять свободу. Я, может быть, испорчен этой свободой.
Вот я пришел в Губернский театр и увидел голодных до работы людей.
Я хочу, чтоб у Сережки все получилось. Я знаю его давно: он трудоголик, человек целеустремленный и когда-нибудь будет министром культуры. А я актер и ни на что не претендую, а он человек амбициозный, и его энергия, желание что-то сделать, я уверен, принесут результаты. И я уже вижу, что у него получается.
МЕЖДУ ТЕМ
На фестивале NET актеры вырабатывали электричество
На фестивале NET показали спектакль «Дыхание» известного английского режиссера Кети Митчелл с катастрофическим прогнозом: численность жителей планеты приближается к 10 миллиардам, нас ждут войны за еду, питье и сырье. Появление будущего ребенка у главных героев может иметь худшие экологические последствия, чем если семь лет подряд каждый день летать из Лондона в Нью-Йорк. При этом актеры, поднимающие перед публикой столь острые вопросы, сами вносят посильный вклад в ее сохранение. Каким же образом? Они крутят педали велосипедов, вырабатывая электроэнергию. Вот это настоящая гражданская позиция в искусстве: не слова, а дела!