Бифронтально стоят трибуны. Между ними сцена. Зрители занимают левую часть, правая — пока пустая. Выходит Кирилл Серебренников в джинсах, толстовке, естественно, бейсболке.
— На открытии сезона обычно принято, чтобы артисты целовались, обнимались. Все поздравляли друг друга. У нас — по-другому. Я приглашаю артистов Театра Гоголя и 7-й студии — хотя это все теперь и есть Гоголь-центр.
Если бы у Серебренникова было все как у всех — с различием в деталях (скажем, бабочка вместо галстука), — я сочла бы, что с ним что-то за лето нехорошее произошло. Судя по тому, как разворачиваются события в первый день нового сезона, ничего ни в нем, ни в его театре не изменилось.
Он не подводит итоги, хотя есть чем гордиться за год: семь премьер, пришел свой зритель, становится модным местом… Серебренников делает презентацию будущего сезона. Первый проект предъявляют Светлана Брагарник, Олег Гущин и Илья Ромашко. Текст Михаила Дурненкова о том, как родители по Скайпу разговаривают с сыном. В диалог, начавшийся в привычно-радостных тонах («сыночек, ну как ты!?», «а как твои!?» «отец, иди сюда, да брось ты эту табуретку») Дурненков упаковал всю актуальность: гей-вопрос, эмиграцию, власть и Пражскую весну… Таким образом обозначил тему, всегда мучившую русскую литературу, — отцы и дети. Конфликт поколений, с которым редко кто не столкнулся в своей семье.
«Пробуждение весны» — следующая премьера. Произведение Франка Ведикинда, написанное еще в позапрошлом веке, а все о том же, о вечном: первая любовь, первые чувства, как первые прыщи на лице подростков. Больно, некрасиво, ломает — естественный путь к прекрасному. Этот мюзикл несколько лет продержался в топе на Бродвее, Гоголь-центр урегулировал авторские права, и теперь «Весна» яростно пробудится на улице Казакова. Над «Весной» работает сам Серебренников.
Весьма впечатляет кусок, который показывает Sound-драма Владимира Панкова: это пьеса Юрия Клавдиева «Пойдем, нас ждет машина». Пьеса талантливая, жесткая и беспощадная, с употреблением ненормативной лексики. Теперь в названии спектакля осталось лишь одно — «Машина». Премьера состоится через неделю. Играют студенты Валерия Гаркалина и Панкова. Вокал, пластика, живой звук и бешеное отчаяние — такой энергетический удар получает зал от Sound-драмы. А через несколько месяцев Панков приступит к «Мандату» Николая Эрдмана, пьесе, которую, в отличие от его «Самоубийцы», не ставят в театрах.
«Гамлет» — еще один на нашей сцене? Да, будет история принца датского, которую делает Давид Бобэ, который стих перевел в прозу и вообще безжалостно обошелся с шекспировским текстом: резал по живому. Но здесь любопытен казус с переводом. Его с французского, в свое время сделанного с английского, на русский перевела Римма Генкина. Она не просто переводчик — тончайший сканерщик слов, фраз, подтекстов.
— Ну а монолог Гамлета «Быть или не быть?» останется? — спрашивает Алла Шендерова, постоянная ведущая дискуссионного клуба Гоголь-центра.
— Монолог останется, — обещает за Бобэ Серебренников, но сказать, что в голосе его есть железное убеждение, не берусь.
Откроется малая сцена, и на ней появятся «Мертвые души» — исключительно с мужским составом. Откроют театральную медиатеку, где можно будет посмотреть любой спектакль мирового театра в оцифрованном виде. Музыкальный Гоголь-центр представляет Сергей Васильев, дивного вида человек: длинный, лысый, во фраке, смешной. Только по тому, что и особенно как он рассказывает о Вертинском, кабаре, музыке начала прошлого века, о чем-то еще, понимаешь, что у такого куратора не заскучаешь. На театральную стезю встала и художник Вера Мартынова — вместе с консерваторцами она готовит совершенно необычную трактовку андерсеновской сказки «Девочка со спичками». Наконец, поэзия — она ни за какие деньги не уйдет из Гоголь-центра. Это подтверждают и Серебренников, и его артисты, что читают Вознесенского, а им, когда те вдруг запинаются, подсказывает из зала сама Зоя Богуславская.