Свято-Екатерининскую пустынь основал у села Расторгуева в середине XVII века «тишайший» царь Алексей Михайлович. Ему же монастырь обязан и своим названием. Как гласит предание, государю, выехавшему в очередной раз на любимую им соколиную охоту, во время ночного отдыха явилась во сне великомученица Екатерина и возвестила о предстоящем благополучном пополнении в царской семье — рождении дочери. Прибывший вскоре из города гонец подтвердил, что столь важное для царской семьи событие свершилось. Эту дочку свою царь назвал Екатериной, а в память о явлении святой решил основать на том месте православную обитель.
Несмотря на столь весомую причину своего появления, новый монастырь не приобрел в лице государя щедрого покровителя. Да и других богатых жертвователей не было. На протяжении нескольких веков существования пустынь отличалась крайней бедностью (хотя первую каменную церковь здесь русский зодчий Иван Кузнечик построил еще в годы царствования Алексея Михайловича). Свято-Екатерининская стояла в стороне от оживленных дорог, богомольцы сюда добирались нечасто. Едва ли не самым главным объектом, который мог привлечь их внимание, была икона святой великомученицы Екатерины, пожалованная монастырю самим «тишайшим» царем, почитавшаяся среди верующих чудотворной.
Все-таки в конце XVIII — начале XIX века расторгуевский монастырь обзавелся новыми каменными строениями. В обители был возведен новый большой собор, освященный в честь великомученицы Екатерины, сооружена ограда со святыми воротами, с декоративными башенками по углам... К середине позапрошлого века ситуация с монастырским хозяйством настолько улучшилась, что здесь построили даже две гостиницы для паломников. Монастырская братия к этому времени возросла до 50 человек.
Долгое время история Свято-Екатерининской пустыни не отличалась какими-то «эксклюзивными» событиями и фактами — это была классическая по российским меркам «тихая обитель». Например, самым громким событием за все годы девятнадцатого столетия стала неудачная попытка нескольких лихих людей ограбить настоятеля монастыря и снять с него дорогой наперсный крест с бриллиантами. Зато век двадцатый повернул биографию монастырского комплекса в Расторгуеве совсем на другую колею, далекую от прежней пасторальности.
Своеобразным «прологом» стало убийство в 1908 году тогдашнего настоятеля монастыря, старца Мартирия. Расследование криминального происшествия показало, что он стал жертвой группы «революционных экстремалов» — боевиков-эсеров, занимавшихся «экспроприациями у представителей враждебных классов населения» ради добычи денег для своей организации. Убитого Мартирия похоронили у стен собора, и в дальнейшем так получилось, что памятник на его могиле оказался единственным старым надгробием, уцелевшим до наших дней.
После революции Екатерининская пустынь в Расторгуеве приняла в свои стены монахинь женского Красностокского монастыря из-под города Гродно в Белоруссии. Еще в разгар Первой мировой войны из-за наступления кайзеровских войск это большое монастырское хозяйство вынуждено было эвакуироваться на восток. Когда монахини, возглавляемые игуменьей Еленой, добрались до Москвы, им на помощь пришел сам император Николай. Он отдал белорусским «невестам Христовым» Александровский дворец в Нескучном, принадлежавший царской семье. Однако с приходом к власти большевиков монастырские сестры вынуждены были с этим комфортным прибежищем расстаться, Красностокской обители было предписано без промедления освободить дворец. А куда же идти? На сей счет авторы распоряжения ничего не сообщили. Пришлось монахиням вместе с монастырским священником и дьяконом довольно долгое время скитаться по случайным прибежищам, пока они не добрались наконец до Свято-Екатерининской пустыни. Здесь и обосновались беженцы из-под Гродно. Благо строения монастырские пустовали: их прежних обитателей начавшаяся Гражданская война в России разбросала кого куда.
Уже через пару лет монахини полностью возродили подмосковную обитель, а по мнению некоторых жителей окрестных поселений, Екатерининский монастырь и вовсе превратился их неусыпными трудами в «райский сад». Оказалось, что подсобное хозяйство этой маленькой пустыни при умелом подходе к нему может давать богатые плоды — их хватало не только для самих монахинь и послушниц, но даже для многих окрестных жителей. Сложилась необычная для других мест ситуация: в преддверии зимы обитатели Расторгуева приносили в монастырь список продуктов, которые необходимы им в ближайшие суровые месяцы, и значительную часть таких заявок монахини выполняли: они подъезжали к домам на телегах и выгружали для хозяев овощи, зерно... По очень умеренным ценам в монастырской лавке граждане покупали мед, квас, молочные продукты, ягоды... Местным жителям разрешалось также в случае надобности брать «напрокат» почти задаром лошадей из монастырской конюшни, а кроме того, отзывчивые монахини лечили заболевших аборигенов, у которых на весь большой поселок в ту пору не было не только врача, но даже фельдшера. Местные органы советской власти подобной благотворительности, конечно, были рады, однако то, что ею занимаются «служители религиозного культа», вызывало у атеистически настроенных руководителей большое раздражение.
В итоге монастырь был упразднен. Согласно официальным документам, вместо него в стенах Свято-Екатерининской пустыни отныне существовала сельскохозяйственная женская артель. Впрочем, такое переименование не отразилось на главном в жизни обители: здесь по-прежнему каждый день совершались церковные службы.
Подобное «безобразие» (с точки зрения широко развернувшейся тогда в Стране Советов антирелигиозной кампании) не могло длиться долго. Однажды на исходе лета 1931 года настоятельница получила грозное предупреждение от местных властей: по распоряжению из Москвы все монахини и служащие монастыря должны в течение 24 часов покинуть его территорию.
А уезжать-то им было некуда. По воспоминаниям старожилов, многие насельницы, собрав свое скудное имущество, перебрались из келий на ближайшую железнодорожную станцию и целыми днями сидели там, плача от отчаяния. Некоторых молодых послушниц-сирот добрые люди из числа местных жителей взяли жить в свои семьи, а другие (всего в монастыре на момент его закрытия находилось около 150 человек) в конце концов разъехались.
Освобожденные от «нежелательного элемента» монастырские здания были быстро разграблены (этому процессу, впрочем, дали благопристойное название: национализация). А вскоре под сенью так и оставшихся на храмах крестов в бывшей «тихой обители» большевики открыли тюрьму! (Впрочем, как это ни парадоксально, в первые три года ее существования прямо рядом с казематами, в которых оборудованы были застенки, продолжал действовать последний из свято-екатерининских храмов — церковь Дмитрия Ростовского над святыми воротами.)
Тюремное учреждение поначалу было рассчитано на «легкий» контингент: в камерах сидели осужденные по уголовным статьям за незначительные преступления на небольшой срок. Этим нарушителям даже обеспечили улучшенные условия: в здании старой церкви по вечерам был открыт клуб, там показывали кинофильмы и устраивали концерты самодеятельности. Но через три года в бывшей Свято-Екатерининской опять произошли резкие перемены — и отнюдь не к лучшему. Всех прежних заключенных отсюда вывезли, а освободившиеся постройки были переданы в ведение Наркомата внутренних дел для создания здесь политической следственной тюрьмы. Ее существование было засекречено, в официальных документах фигурировало условное обозначение «спецобъект №110», а местные жители прозвали тюрьму Сухановкой — по названию расположенной неподалеку бывшей усадьбы «Суханово».
Именно под таким «народным» обозначением это ужасное место упоминается в книге Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»: «Сухановка — это самая страшная тюрьма, какая есть у Министерства госбезопасности...» Спецобъект находился в личном ведении «хозяина» НКВД, и сюда привозили самых «опасных» «врагов советской власти» — зачастую еще незадолго до того занимавших высокие посты партийных и хозяйственных работников, крупных военных, дипломатов, иностранцев... Одновременно в тюремных застенках содержалось около 160 человек.
В служебных инструкциях предусматривалась очень высокая оперативность получения признательных показаний от узников Сухановки. Максимум через две недели допросов всякий узник должен был подписаться под инкриминируемым ему политическим преступлением. Поэтому на допросах следователи не церемонились с людьми. Их не просто избивали, но применяли также самое современное пыточное оборудование, которое было приобретено специально для Сухановки в фашистской Германии, а также использовали собственные изобретения.
Специалисты, занимавшиеся уже в наше время изучением истории «спецобъекта №110», выяснили, что здешние заплечных дел мастера практиковали в общей сложности около 50 разных способов пыток. В числе их стоячие карцеры, настолько маленькие, что человек, оказавшись внутри, не мог даже присесть на корточки: колени упирались в стену. Приходилось стоять сутками (!). Существовали и другие карцеры — горячие, где несчастных мучили жарой от печных труб. Еще практиковалась «сухановская ласточка», когда заключенному протягивали через уголки губ полотенце (наподобие конской узды), концы которого привязывали сзади к лодыжкам согнутых ног и оставляли человека в таком чудовищно изогнутом состоянии на долгие часы. А в самые холодные зимние дни людей сажали в бочки с водой — отнюдь не теплой... Допросы, сопровождавшиеся «физическим воздействием» при помощи резиновых дубинок и палок, по традиции проводили ночью, днем же Сухановка затихала, так что большинство обитателей соседних жилых кварталов долго не догадывались, какой ад устроен по соседству.
Часть заключенных не выдерживала подобных изуверских мер принуждения — их трупы ради конспирации отправляли в морг другой тюрьмы, Бутырской, анонимно, под номерами. Многих узников бывшего Екатерининского монастыря приговаривали к смертной казни. В исполнение приговор приводили неподалеку — просто увозили в соседний лес, а труп расстрелянного там же и закапывали. Хотя после того как однажды палачи промахнулись и их жертвы, оказавшись лишь ранеными, попытались убежать, для процесса умерщвления приспособили глубокий монастырский подвал. Каждую ночь здесь уничтожали по 10–15 «врагов народа».
Главным устроителем Сухановки был народный комиссар внутренних дел Ежов. По злой иронии судьбы несколько лет спустя, после того как в 1937 году этого безжалостного садиста объявили врагом народа, его привезли для допросов именно на «дачу пыток» (так между собой шутливо называли тюремщики это тюремное заведение).
Вместо Ежова у «спецобъекта №110» появился другой, еще более жестокий хозяин: новым наркомом стал Лаврентий Берия. В народе за Сухановкой так и закрепилась на долгие годы недобрая слава «личной бериевской тюрьмы». Лаврентий Павлович сам подобрал сотрудников на «спецобъект №110» и приезжал сюда чуть ли не ежедневно — вернее, еженощно. Отсыпаться после участия в допросах «важных врагов» он предпочитал днем в своем московском особняке (во времена Сталина подобный ночной режим работы был фактически узаконен главой государства для своих ближайших соратников и подчиненных). По распоряжению нового наркома в Сухановке была проведена инженерная модернизация. Ради удобства хозяина в здании следственного корпуса (это бывшие братские кельи) устроили, например, лифт, поднимавшийся на второй этаж и опускавшийся в подвалы. Дверь, которая вела из коридора в богато отделанный личный кабинет Берии, замаскировали под стенной шкаф.
Сухановский «конвейер пыток и смерти» работал практически без перерывов вплоть до самой смерти Сталина и осуждения Берии в 1953 году. Лишь на несколько самых тревожных месяцев Великой Отечественной войны — в 1941 и 1942 годах, когда фашисты стояли у самых стен Москвы, — «спецобъект №110» вместе со своим «высококвалифицированным» персоналом и «сидельцами» был отправлен в эвакуацию. Точное количество людей, уничтоженных на «даче пыток» за все время ее существования, невозможно определить, но счет идет на десятки тысяч.
Когда не стало «хозяина», его любимую «личную» тюрьму закрыли. Корпуса за монастырскими стенами какое-то время использовали в качестве тюремной больницы, а потом это страшное место окончательно опустело. Лишь любопытные изредка заглядывали в разоренные кабинеты и подвалы с сохранившимися кое-где атрибутами жестокого тюремного быта. В 1960–1970-е годы монастырский комплекс занял учебный милицейский центр, однако с наступлением перестройки среди людей возникло инициативное движение за возвращение Свято-Екатерининского монастыря Русской православной церкви. Борьба эта увенчалась успехом. Весной 1992 года в искалеченном здании Екатерининского храма совершена была первая после долгого перерыва литургия, а еще через некоторое время сюда пришли первые монахи возрожденной Екатерининской пустыни.
Православная обитель ожила. Отреставрированы храмы, жилые и хозяйственные постройки старого монастыря, самые страшные следы ежовско-бериевской «дачи пыток» уничтожены. Но неподалеку от святых ворот воздвигнут поклонный крест — в память о тысячах загубленных и искалеченных здесь жизнях.