Вот до чего довели мировой кинематограф флирт с политикой и игры с социалкой. Кинозвезд на Берлинале-2005 (с 10 по 20 февраля) не будет. Остались одни символы — как этот медведь, ежегодный приз фестиваля (на фото). Интернет при запросе “Berlinale” выдает только одну фотосессию: поэтапный процесс изготовления золотых и серебряных призовых мишек.
Канны венчают “Пальмовой ветвью” политическую агитку “Фаренгейт 9/11”. А фильм о спятившем от вседозволенности миллиардере, орущем зеркалу и залу: “Это наше будущее”, номинируется на 11 “Оскаров”. Сразу ясно, что в такой обстановке самому политизированному фестивалю, каким слывет Берлинале, достойно провести юбилейный 55-й сезон будет трудно.
Дело не только в том, что в конкурсе мало звездных режиссеров: Сокуров с “Солнцем”, Тешине с “Повернуть время вспять”, более уместный в Канне, и Ален Корно с “Голубыми словами”. Некоторые еще добавят к списку Цай Мин-ляна, названного журналом “Гардиан” 18-м в числе 40 лучших режиссеров мира. Его фильм “Капризное облако” определяется как смесь секса и музыкальных номеров. Зная пристрастие режиссера к китайской попсе 30-х и затяжным кадрам, можно ожидать чего-то вроде жесткого варианта “Любовного настроения”, что для претендента на приз Берлина — не комплимент. Но в действительности все еще хуже.
Если в прошлом году награждение Канном “Фаренгейта” можно было списать на причуды Тарантино, который был председателем жюри, то в этом году Канн ясно дал понять, что собирается продолжать в том же ключе, назначив председателем жюри Эмира Кустурицу, интерес которого к политике хорошо известен. Но ладно бы речь шла только о внутренней конкуренции между фестивалями и церемониями. Последние годы все нагляднее и яснее дают понять, что кино воздействует на массы совсем не так, как это представлялось большинству его создателей и промоутеров.
Какая была красивая схема: мы под видом развлечения снимаем социально значимое кино, обращаем внимание зрителей на проблемы, а они после сеанса идут и голосуют по-новому, тем самым меняя наш мир к лучшему. В этой схеме Берлинскому фестивалю отводилось место флагмана. Крест на этом мифе поставил 2003 год, когда толпы народа протестовали на улицах Берлина против войны в Ираке, а фестиваль тем временем шел своим чередом (лишь члены испанской делегации прикрепили на лацканы своих пиджаков пацифистские значки). Какое уж тут влияние на массы! Хуже того, сами массы, на которые кино мечтало воздействовать, как оказалось, тоже ничего не решают. Войну в Ираке протесты так и не остановили, а пальмоносный “Фаренгейт”, несмотря на высокие кассовые показатели, не помешал Бушу остаться в Белом доме на второй срок.
Дело осложняется еще и тем, что сами социальные проблемы, затрагиваемые в фильмах, мельчают. В наше время каждый может предъявить свой счет властям и объявить себя представителем угнетенного меньшинства, что превращает программу фестиваля в нескончаемый поток жалоб, упреков и душераздирающих стонов. Секс-меньшинства, гастарбайтеры из Третьего мира, голодные дети Африки, жертвы СПИДа, наследники жертв холокоста перемешаны в фестивальных фильмах в самых причудливых комбинациях и пропорциях. После прошлогоднего расширения Евросоюза, в который того и гляди угодят самые забубенные провинции бывшего СССР, число жалобщиков рисковало вырасти на порядок. Кто все это будет смотреть? И главное — зачем?
Вы в самом деле считаете, что мир изменится оттого, что вы посмотрите фильм о гее из бывшей советской республики, который копит деньги на операцию по перемене пола, подрабатывая полотером в доме бывших нацистов? Если так, то в конкурсе полно “проблемных” фильмов: “Однажды в апреле” Рауля Пека о войне в Руанде, “Сумасшедший дом” Д.Макензи о любви жены психиатра к одному из пациентов, “Рай сейчас” Хани Абу-Ассада о предсмертных часах палестинских террористов. Как бы их ни награждали, погоды они не сделают. Потому что при всем внешнем разнообразии тем выстроены по общей схеме: изгой и противостоящие ему силы.
К сожалению, недалеко ушел от этой схемы и Александр Сокуров. Его фильмы “Молох” и “Телец” довольно много говорят о природе властителей, об анатомии и физиологии их тел, но очень мало о самой власти. Что нового мы узнали о механизмах нацизма и коммунизма после “Молоха” и “Тельца”? Какой резонанс они вызвали в стане политологов, социологов, философов? На кого из кинематографистов повлияли? Выводы неутешительные при всем формальном новаторстве этих лент. Вряд ли фильм “Солнце” о японском императоре Хирохото станет исключением. К тому же у Сокурова есть серьезные конкуренты. По части адекватного отображения японских реалий Сокурову не уступит Йодзи Ямада с фильмом “Скрытый клинок”. Ямада, кстати, участвовал в конкурсе Берлина с фильмом “Сумеречный самурай”.
Если же говорить о биографиях знаменитостей, то тут Сокурову противостоит Робер Гедигян с фильмом “Гуляющий по Марсову полю”. Гедигян не так именит, как Сокуров, но персонаж у него поактуальнее — Миттеран в порыве предсмертных откровений. Еще одна предсмертная биография — “Софи Шолль — последний день”, об основательнице антифашистского подполья. Тут невольно вспоминается, как на заре перестройки Вадик Мамышев-Монро пытался запустить серию телепередач “Смерть замечательных людей”. Но то была издевка над шоу-бизнесом, а теперь серьезные дяди эксплуатируют идею не шутя. Если учесть, что главой жюри будет Рональд Эммерих, перспектив у биографий мало. Представитель голливудского мейнстрима должен был уже отсмотреть “Авиатора”, который задает высокую планку всем тем, кто пытается говорить о месте личности в истории и о природе власти.
По поводу Эммериха в кресле председателя жюри было много возмущенных реплик. Как может мейнстримовый поденщик судить высокое искусство? По-моему, легко может. Тем более что представители высокого искусства, попадая в председатели жюри, часто присуждают призы не фильмам, а своим продюсерам (приз за “Фаренгейт”, к примеру, Тарантино, по сути, вручил не Муру, а родному “Мирамаксу”). Тем более что Эммерих в последнее время ходит в пророках. Его фильм “Послезавтра” все разругали, но после цунами редкий репортаж обходился без цитат из этого фильма. Возможно, устроители фестиваля решили поменять тактику: вместо обличения существующих проблем не лучше ли попытаться уловить те, что грозят нам в будущем? И если Майклу Муру удалось определить температуру, при которой плавится свобода, то у Эммериха появился шанс установить градус, при котором послезавтра замерзнет наше будущее.