Каждый день он выходит к морю. Стоит и смотрит, как лениво набегает на берег волна тихого залива. Как жирные чайки дерутся с альбатросами за рыбу. А белый берег убегает вдаль. А он смотрит. Он думает. О чем?
Две недели, как Николай Караченцов находится в Юрмале. Проходит курс лечения в курортном реабилитационном центре. Обозреватель “МК” Марина Райкина навестила артиста и провела с ним на Рижском взморье два дня.
Реабилитационный центр “Яункемери”
Яункемери — почти конец Юрмалы. Курортников и туристов — минимум. Сосны сплошняком, через которые прямая дорога к морю. Ходу минут десять. Но за 10 минут, как показывает практика, еще никто не доходил. По дороге все застревают в черничнике — черных ягод с сизым налетом здесь видимо-невидимо. Плюс грибы — маслята.
Вот в этом божественном местечке и затерялся корпус центра “Яункемери”. Девять этажей здания — красное с серым. Номера весьма скромные: с удобствами, но без особой роскоши. Зато бальнеологический корпус — по последнему слову. Надо сказать, что на всем Юрмальском побережье из более чем 100 здравниц после развала СССР “Яункемери” единственный выжил. Здесь приводят в себя больных после шунтирования и других операций на сердце, с заболеваниями нервной системы и опорно-двигательного аппарата. За лето принимают до 400 больных из, естественно, Латвии, а в основном наших бывших соотечественников из Израиля, Германии, США. Николай Караченцов — один из немногих здесь россиян. Вместе с ним в Яункемери находятся жена Людмила Поргина, домашний врач семьи Елена Слонова и шурин, попавший вместе с Николаем в автокатастрофу, Андрей Кузнецов.
Михаил Малкиель, главный врач реабилитационного центра:
— Когда он приехал, я увидел человека с тяжелейшей травмой. Я видел и тяжелее больных: спинальных, с переломом шейного отдела позвоночника, прикованных впоследствии к тележке. И я спасал их от наркомании, алкоголизма... Но такого больного, с такой сочетанной большой травмой, как у Караченцова, я вижу впервые.
С момента катастрофы прошло почти полгода, но только сейчас открывается то, что было известно лишь очень узкому кругу. А именно: момент, когда Караченцов был на волосок от смерти. И это случилось не в ночь на 1 марта, когда его “Фольксваген” закрутило на пустой ночной дороге и шваркнуло о бетонный столб, а на следующий день. Тогда у него отказали легкие. Даже аппарат искусственной вентиляции легких не мог справиться. Тогда его перевернули на живот и давили на легкие что есть силы до тех пор, пока он не задышал.
— Когда я получил его эпикриз из Москвы, я колебался, — продолжает Малкиель. — Я очень колебался, понимая, какую моральную и профессиональную ответственность беру на себя. Но почему-то был убежден, что у меня он может прибавить. А когда я посмотрел ему в глаза... Они оказались живые. И я услышал сиплое “спасибо”.
Малкиель — уникальный доктор, специалист по сосудистой хирургии. Создал этот центр еще во времена Хрущева, руководит им по сей день. Награжден новой властью латвийским орденом Трех звезд, что говорит о признании медицинской значимости его детища. Дружил с Андреем Мироновым, который именно из Яункемери в 1987 году отправился на последний в своей жизни спектакль в Ригу. До сих пор умеет слушать сердце ухом, как учили в старой медицинской школе.
Что происходит с Николаем Караченцовым сегодня? Этот вопрос мучает многих, порождая всевозможные слухи и домыслы. Один из основных — его подняли благодаря модному направлению в медицине — стволовым клеткам, которые ему вживили еще в Москве, в институте Склифосовского. Вношу ясность — полная ерунда. Никаких стволовых клеток. Он поднимается и возвращается в жизнь исключительно усилиями врачей, жены и ресурсов собственного организма.
Как выглядит
Несравнимо с тем, как выглядел в Москве. Во-первых, слегка загорел: в первые дни августа в Юрмале было жарко, и он успел словить солнце. Во-вторых, изменилась мимика лица. Как говорит доктор Малкиель, когда он приехал, оно у него было застывшее.
— А сегодня, когда я принимал в хирургии больных, он мне улыбался.
Линия рта до приезда была как бы съехавшей в одну сторону. Теперь она выпрямилась, и фирменная улыбка Караченцова явно возвращается. А смеется он все чаще и чаще. В основном шуткам своей жены. Когда Николай произносит привычное “курить”, Людмила так развивает эту никотиновую тему.
— А может, виски? Коньяку? Девочкек?..
Петрович смеется. Но, надо сказать, сам поражает окружающих юмором.
Режим дня
Подъем в 9 утра. Завтрак приносят в палату. В общую столовую пока не спускается. Если в Москве его кормили, то здесь ест уже самостоятельно, довольно ловко держит вилку и ложку. В рационе не только провернутое и протертое, но и продукты более твердой консистенции. Например, люля-кебаб, которые он очень любит.
Затем — лечебная физкультура — полтора часа в тренажерном зале. В первый же день, отправившись в зал с Андреем, он без перерыва отработал 35 минут — крутил велосипед, делал упражнения ногами, лежа на спине. С ним занимаются 9 врачей-физиотерапевтов. Потом приходит очередь массажа.
Наталья Лисова, массажист
Красивая темноглазая девушка делает ему классический массаж — все тело, ноги, руку... Уверяет, что улучшения уже есть: двигается лучше. И мышцы не провисшие, как у пожилого человека.
— Массаж продолжается полчаса. Несмотря на то что правое плечо у него болит, все равно я обрабатываю его, только аккуратно. В первый день он меня спросил: “Как вас зовут?” — “Наташа”. — “Я Коля”. — “Вы в санатории у нас не были? — спрашиваю его. — Что-то лицо знакомое”. Он оценил шутку и засмеялся.
В Яункемери Николая Петровича не достают так, как в Москве. Во-первых, главный врач против. Во-вторых, его навещают только близкие. Например, известная теннисистка Лариса Савченко, которая с конца 80-х живет и работает в Юрмале. С Савченко на ее машине мы в субботу едем в Яундубулты, в православный храм во имя святого великого равноапостольного князя Владимира, который был освящен еще в 1876 году. Караченцов вошел, перекрестился, подошел к иконе Николая-угодника. Первым вышел из церкви и самостоятельно направился к машине. Остановился. Подбежала какая-то женщина и, стесняясь, сунула ему просвирку в руку. Сказала: “Это вам во здравие”, — поклонилась и ушла.
Память и адекватность
Память восстанавливается — дай бог каждому здоровому. По нему можно сверять календарь — недолго думая, называет день и число в то время, когда окружающие на вопрос “какой сегодня день?” морщат лоб и чешут репу.
Елена Слонова, домашний доктор Караченцовых:
— В Москве у него плохо обстояли дела с ближней памятью. Теперь он отлично запоминает сиюминутные события и то, что произошло вчера. Вот когда на днях массажистка попросила передать мне, что время массажа переносится, то об этом забыли все, кроме Петровича.
Кроме этого Караченцов отлично помнит все, что связано с Юрмалой. Когда въехали в Юрмалу и его друг Сергей Ратников объявил “Юрмала”, Караченцов закричал: “Ура!”. Узнал места, где когда-то играл в теннис. А после того как один человек позвонил с Рижской киностудии и представился каскадером, который когда-то работал с артистом, тот с ходу перечислил несколько латышских фамилий.
В адекватности его нет и сомнения. Не было и тогда, когда он еще в очень тяжелом ослабленном состоянии находился в Склифе. Елена Слонова вспоминает, как однажды, проходя мимо поста медсестры, он про себя прочел объявление c ошибкой: “При поступление в первое нейрохирургическое отделение...”. Только взглянул и сказал: “Два “и” в конце”, — и пошел мимо. В Яункемери, общаясь с доктором Гитой Берзиней, которая его ведет, он обычно целует ей руку и говорит по-латышски: “Лаби”. То есть “спасибо”.
Лечение
С самого начала Караченцову назначили работу в физкультурном зале. Но основной упор делается на эрготерапию и с ним работают 3 эрготерапевта. Что это такое? По сути, это один из ведущих предметов в реабилитации, обучающий людей обслуживать себя. Входим в комнату — обычная жилая комната с кухней полной плошек, тарелок, где в банках — соль, манка. Учатся резать капусту — только не простым ножом, а длинным, со специальной ручкой, фиксирующей кисть руки. Такие же здоровые здесь ложки с вилками. Позанимавшись с ними, больные переходят на обычный формат столовых приборов.
Во всяком случае, Николай Караченцов самостоятельно уже может есть, одеваться-раздеваться и — самое сложное в его положении — надевать кроссовки и завязывать шнурки. Пишет, на зависть другим, красивым почерком.
Общий бассейн Караченцов пока не посещает. Но для него торопятся открыть особую ванну, размером 3,5 на 4,5 и глубиной 1,40. Ее особенность в том, что пациент погружается в воду, сев в специально оборудованное и гидравлически управляемое кресло, где он сам может регулировать свое погружение. Это ванна с тремя видами массажа: массаж шейный, боковой и нижний. Нижний действует на область бедер и гениталий.
Также ему хотят продолжить процедуры в барокамере. Но сероводородные ванны, которыми так славится “Яункемери”, пока не назначают. Потому что опасаются его реакции на весьма специфические запахи ванн. “Не все и не сразу”, — говорят врачи.
Чего прежде не было
В Юрмале у Николая Петровича проявилось то, чего прежде в поведении не наблюдалось. Он стал за всех опасаться. Так, когда я подошла к морю, то за своей спиной услышала рычащее: “Осторожнее!!!” — и так со всеми. Идет ли он к морю, переходит ли дорогу, всех предупреждает и даже напрягается. Единственное место, где не работает это правило, — как ни странно, в машине. Здесь он никого не просит пристегнуться. Все считают, что он работает ангелом-хранителем.
Речь и юмор
Говорит он намного лучше и больше, чем прежде. Во всяком случае, все его близкие признаются, что раньше с трудом разбирали слова, теперь — нет проблем. Свои мысли, в силу того что формулировать быстро ему сложнее, чем думать, он выражает весьма лаконично. Но скажет как припечатает. И посмотрит так, что мало не покажется. Как-то, устав, он несколько раз повторил жене: “Хочу спать”.
— Колясик, еще раз скажешь “хочу спать”, я тебя застрелю, — засмеялась Людмила.
Прошло время. Он подошел к супруге.
— Девонька! Стреляй.
Свободное время
Его не так много. Вся первая половина дня занята работой и еще раз работой. После обеда — 2 часа сна. Но случаются и выезды за пределы реабилитационного центра. Тогда за Караченцовыми приезжает очень симпатичный Сергей Ратников, и они едут в центральную часть Юрмалы — в Майори к друзьям. Татьяна Силова держит на знаменитой улице Йомас русский ресторан с очень хорошей кухней. Здесь же и отметили приятную семейную дату — 5-летие свадьбы единственного сына Андрея. Правда, сам виновник торжества в тот момент находился в Москве и не видел, что его отец, как в лучшие времена, вел стол. То есть говорил тосты и даже поднял мужчин, когда выпивали за женщин. Впрочем, выпивать для Караченцова — это громко сказано. Ему позволено немного вина. В ресторан подошел и Александр Калягин, у которого дача в Булдури. Видно было, что волновался, обнял друга.
Андрей Кузнецов, шурин:
— Он абсолютно такой же, как был всегда, тот же Коля, просто очень устал и у него серьезная травма. А знаешь, какой у него сейчас любимый анекдот? Приходит человек в поликлинику сдавать анализы и пытается протиснуть в окошко 3-литровую банку мочи. И так ее поставит, и эдак — не проходит. Старушка в очках смотрит на него, вздыхает и говорит: “Эх, милок, ты бы еще чемодан говна принес”. — “Как знал...” — говорит мужик и нагибается за чемоданом.
Что плохо?
Говорит, ходит, ноги в море мочит, да еще хорошим почерком пишет! Можно подумать, что все o’key и речь идет о резко выздоравливающем человеке. Речь идет о человеке, вернувшемся с того света, — все с поправкой на это. Остается еще много проблем: сонлив, устает, говорит, но не с такой беспечной легкостью, как мы с вами. Каждый шаг — это труд, это победа над самим собой, над обстоятельствами. И прорыв — из смерти в жизнь.
Прогнозы
Это то, что обсуждается больше всего и что ярко, как ничто другое, проявляет отношение людей к Караченцову. Оказывается, не все так любят его, как твердят об этом с экранов и в прессе, а сами между собой записали его в инвалиды — “не вернется в профессию”. Но в данном случае я доверяю только мнению специалиста.
Доктор Михаил Малкиель:
— Сегодня Николай проходит период не новорожденного, но период детства. Сегодня из этого ребенка надо сделать человека. Но человека, пригодного к жизни и работе. Что ему сегодня мешает жить? Измененная психика? Нет. Сердце, печень, почки? Нет. Память? Она у него очень хорошая. Я уже не помню, в каком году в Ригу привозили “Юнону” и “Авось”. А он помнит. Я борюсь за то, чтобы он пошел в нашу столовую. И я этого добьюсь. Также добьюсь, что он войдет в бассейн.
— Но это же понятно — он стесняется.
— Ему есть отчего стесняться: был на сцене, а теперь в такой ситуации. Я считаю, что доза нейролептиков, лекарств должна быть сокращена, если вообще не отменена. Чрезмерная сонливость, которая прерывается чрезмерным курением, — должна уйти. Это все то, над чем мы властны. Нельзя из него делать инвалида. Это человек был, есть и должен быть. И тем более нельзя на нем спекулировать — это не та личность.
— Многие, в том числе и ваши коллеги, не верят в то, что Караченцов может вернуться в профессию.
— Я считаю, что это безнравственно, если это заявляет врач. Это не врач, а палач. Я не знаю, вернется ли он на большую сцену, но если он почувствует себя человеком, свободно двигающимся, себя обслуживающим, если от него уйдет психологическая патология, связанная с огромными переживаниями периода выздоровления, двумя трепанациями черепа... Если до него дойдет, что он должен быть ответственным перед Богом, я уверяю, что он вернется.
Равно как верю, что он может сыграть роль в пьесе, специально для него написанной. Вот к этому надо сегодня готовить Караченцова. И это для меня является не только желаемым, я бы постепенно доводил его до этого состояния.
— Как вы думаете, он сядет за руль когда-нибудь? И реально ли это вообще?
— В ближайшие годы, я думаю, конечно, нет. Не знаю, как пойдет дальше реабилитация, но он должен приобрести уверенность. Лично я после автокатастрофы сел через полгода. Но тут был другой случай.
— По сравнению с другими пациентами он находится в особых условиях?
— В особом внимании, я бы сказал. Те же медсестры, те же врачи, что и у других. Но внимания ему, конечно, больше.
— Сколько ему придется заплатить за пребывание в Юрмале, в вашем центре?
— Я не подсчитывал и подсчитывать не буду. А мне это не надо. Если бы ты не спросила, я бы и не думал.
— Это ваша благотворительность?
— Это мое жизненное кредо. Если оплатят его меценаты, то только по самой низкой цене: пребывание Караченцова в центре уже в компьютере, уже в аудиции. Но если это не сделают другие, я сделаю это сам.
Через месяц, а то и меньше, в Яункемери заведут лошадей. Не для прогулок на свежем воздухе, а как средство реабилитации. Уже построили конюшню, пригласили специалиста. Ведь лошадь — такое животное, которое помогает наладить все динамические и психологические функции человека.
Каждый день он выходит к морю. Стоит и смотрит, как лениво набегает на берег волна тихого залива. Как жирные чайки дерутся с альбатросами за рыбу. А белый берег убегает вдаль. А он смотрит. Он думает. О чем? Ясно — о жизни, в которую он вернулся.