Клоун, шут, паяц. Так порой за глаза называют Якубовича. Но поговорите с ним начистоту. По душам. И сразу увидите совсем другого человека.
— У вас новая жизнь началась: театр, кино, ТВ, как бы заново родились?
— Да, это и есть счастье, и я совершенно счастливый человек.
— Счастье — понятие перманентное?
— Думаю, да. Впрочем, это зависит от человека. Смотря как к жизни относиться.
— Из любой ситуации стараетесь извлекать для себя пользу?
— Нет, наоборот, ко мне липнут все неприятности.
— А разве из неприятностей нельзя извлечь что-то полезное?
— Конечно, можно, кто спорит. Правда, уже хочется, чтобы все было, как у Хоттабыча.
— Трах-тибидох?
— Да, именно трах и именно тибидох. В этой суете не хочется терять время на путь. Идеально было бы прыгать от цели к цели, от постановки задачи до ее исполнения. Поскольку так не получается, ужасно раздражает, что надо тратить время на процесс. Хотя, если честно, это как жизнь с любимой женщиной. Вот ты спишь с ней, а через секунду тебя раздражает, что она еще не ушла. Хочется, чтобы в искусстве тебя принимали как своего. Это касается сцены, съемочной площадки, взлетной полосы...
— На сцене вы уже свой, вас приняли?
— Я не сказал этого. Меня пока никто никуда не принял. Но люди, с которыми мне приходится общаться на сцене, вероятно, не испытывают ко мне антагонизма как к профессионалу. Во всяком случае, я не могу сказать, что они меня терпят. Иногда мне кажется, что им приятно со мной общаться, а это дорогого стоит.
— Почему отказались играть в спектакле Трушкина “Банкет”? Ведь он звал вас.
— Закомплексовал... Я должен был играть израильского скрипача-эмигранта в очередь с Джигарханяном. Но сейчас я осмелел и играю в английской пьесе “Что увидел дворецкий?”. У нас она будет называться “Прекрасное утро доктора Принтиса”. Это антреприза. Заняты Ира Розанова, Вера Бабичева, Миша Дорожкин, Игорь Ясулович, Анатолий Васильев. Состав звездный.
— А кто вы?
— Я доктор Принтис. Это надо увидеть. Я стою на сцене и думаю: “Неужели это я с ними, с Актерами?” Когда я был маленький, мечтал: если бы я так умел кататься на лыжах... А потом смотрел на небо: если бы я умел так летать на самолете... А потом: если бы я так на сцене... Или в кино... И когда тебе этот случай предоставляется как возможность, то ты либо к этому готов, либо нет. Но случай предоставляется любому. Теперь мне кажется, что для них я свой. Еще до этого ты был никто, на тебя косились и неизвестно что думали. И думалось: зачем, может, зря все это? А теперь мы все вместе и называемся одним словом — семья. Это просто классное ощущение. Я с радостью просыпаюсь и с радостью иду на работу, будь то репетиция или съемки. А съемки — это поразительно! Актеры такие, что просто плакать хочется, до сих пор не могу понять, как я тут с ними оказался. Михаил Жигалов — просто очаровательный совершенно человек. А Алена Хмельницкая! А Могилевская! Будрайтис! Плюс съемки идут на моем любимом аэродроме, где я готов вообще жить. Это счастье. Фильм называется “Белая полоса”. Я — начальник аэроклуба.
— Может, актеры вокруг только делают вид, что вам симпатизируют?
— Нет, это нельзя сыграть. В таком случае, как только будет дана команда “стоп”, все мгновенно распадется. Но мы после съемок собираемся по вечерам, и продюсер каждый раз подходит и говорит нам спасибо...
— Вы таким образом убегаете от действительности и столь активной работой гоните ненужные мысли?
— Я до сих пор не разберусь со своими мыслями. Всякая ерунда в голову лезет. Я люблю один сидеть дома. Обожаю. Но потом вдруг обнаруживаешь, что уже не один и не дома. Как это происходит — не понимаю. И все мои приятели знают: Якубович — это совершеннейшая, абсолютная неугомонность ни в чем.
— Иногда человеку полезно оставаться одному.
— Есть у меня такая возможность, и это тоже маленькое, но счастье.
— И о чем вы думаете в это время?
— Дело в том, что я вечно недовольный тип. Я всем недоволен, и больше всего собой. Это мое второе “я” меня безумно раздражает.
— Вы не кокетничаете? Может, хотите сказать: вот, смотрите, какой я хороший, я собой недоволен?
— Наоборот: заниматься самоедством — удел слабых.
— Но вы-то занимаетесь. Значит, вы слабый?
— Да, слабый.
— Наверное, слабый человек не смог бы добиться того, чего добились вы? В представлении многих слабый человек — это тряпка, подкаблучник, который все время плачется в жилетку. Это же не вы?
— Неправильное определение, неточное. Слабый человек тот, который не может помочь другому. Я не могу помочь всем одновременно, и от этого испытываю дикий дискомфорт. Ко мне многие подходят на улице с просьбой помочь, и приходится напускать на себя строгий вид и многим отказывать. У меня когда-то была помощница, звали ее Люся. Так она у меня отбирала кошелек, и мне зарплату привозили домой. Можно построить церковь или что-то привезти в “горячую точку”. Но это не решение проблемы. А решения я не знаю. Да, у меня большая зарплата, я много получаю, и это мне нравится. Конечно, я себе не во всем отказываю, но возможность помочь людям у меня есть.
— Для чего помогать? Грехи отмаливать?
— Не знаю. Не могу объяснить и никогда не пытался. Чего только про меня не говорили. Недавно какая-то идиотка написала, что я продаю свой самолет за полтора миллиона. Во-первых, у меня нет самолета. Во-вторых, “Як-40” никогда в жизни столько не стоил. Писали, что у меня сорок домов под Москвой. Что я не встречаюсь с журналистами, потому что у меня СПИД. Писали все, кроме одного. Я был бы счастлив, если бы у нас в России было как можно больше богатых людей. Не получится, чтобы были все. По разным причинам: по Богу, по случаю, по медицине. Но благотворительностью могут заниматься только богатые люди. И какая разница, как их называть. Ну олигархи, ну и что... Мне безразлично, грязные деньги, чистые деньги... Пусть это решает суд. А голодный человек, детей которого накормила вот эта рука, вообще не должен интересоваться, где эта рука взяла эти деньги.
— Деньги не пахнут?
— А что, только деньги пахнут? А бриллианты пахнут? А золото? С таким же успехом можно и у Христа спросить: а где вы, собственно, взяли, товарищ Иисус, эти пять хлебцев? Почему мы все время задаем вопрос: выгодно ли? Уже много лет, что ужасно, никто не оценивает добро. У нас мерилом всего является мера зла. Нет счастья на лице у человека, который вдруг узнал, что кто-то кому-то купил корову. Или восстановил музей. Или достроил церковь. Немедленно у всех возникает вопрос: сколько же должен он был украсть, чтобы построить такую церковь?! Психология раба, сиречь зависть.
— Хотите исправить все человечество?
— Я не сумасшедший. Я грущу по этому поводу и говорю, что из-за этого я слаб и не шибко счастлив. Но в природе все уравновешено: добро и зло пополам. Без одного не существует другое. Люди просто устали от умопомрачительного векового хамства. Невозможно так унижать людей. Все устали от хамства.
— О хамстве часто рассуждают самые отъявленные хамы...
— Я сам не святой, конечно. Хамство заразно, как грипп. Тебя кто-то облаял, и если ты не успеешь выдохнуть, то тут же облаешь кого-то еще. Хамство — как водопад, всегда распространяется сверху вниз и никогда снизу верх.
— А как же рыба, которая всегда гниет с головы?
— Я не представляю себе, чтобы кто-нибудь там мог нахамить президенту. Я представляю, что президент на кого-то вякнул, но не наоборот.
— А вы посмотрите телевизор...
— Там-то мы все храбрые. О-го-го! С другой стороны, каждый позволяет разговаривать с собой так, как позволяет. Несколько лет назад я прочел рассказ, и меня как молния ударила. Сюжет прост, как апельсиновая кожура. Человеку определили срок жизни, и он решил отдать все свои долги. И вот он раздает: кому — поцелуй, кому — деньги, а кому-то в морду. Я так не могу.
— И денег дать не можете, и пощечину?
— Денег не могу отдать, потому что никому не должен. А пощечину... У меня безумно вздорный характер, и иногда мне недостает словарного запаса, чтобы сдерживать эмоции.
— Говорят, что интеллигенту полезно раз в месяц выплескивать эмоции в матерных выражениях.
— А представь себе того же интеллигента, который это делает не раз в день, а раз в десять минут.
— А что такое интеллигент — шляпа, очки?
— Это состояние души. Есть интеллигентные люди, а есть эрудиты. Есть человек, который очень много знает, но он не интеллигент. А есть истинные интеллигенты, и необязательно он должен много прочитать. Многие годы я прожил в заводской среде и видел там настоящих интеллигентов, один, к примеру, работал слесарем-лекальщиком. Помните роль Баталова в фильме “Москва слезам не верит”? Вот это настоящий русский интеллигент.
— Смогли бы сыграть интеллигента, пусть не русского, но все-таки?
— Это вопрос неправильный. Артист не может ничего спрогнозировать. Это дело абсолютно режиссерское. Только режиссер видит весь фильм в целом. Он это чувствует. А актер, пусть это даже сто раз великая личность, уже немножко интерьер. Все-таки это ингредиент для завершающего штриха великого повара. Но мы говорим об искусстве.
— “Поле чудес” тоже искусство?
— Вот только по больному не бейте! Это тема отдельного разговора. И кино, и театр, и самолетовождение, и даже обучение в учебно-тренажерном центре “Быково” — тоже искусство. Там человек рассказывает про двигатели, и я вижу, как он испытывает эротические чувства к тому, о чем он говорит. У этих людей есть две вещи, которые они любят, — женщины и самолеты.
— Давайте про “Поле чудес”.
— Здесь окончательное слово за монтажом, к счастью или к сожалению. У нас нет прямого эфира. Но я сам никогда не видел “Поле чудес” по ТВ. У меня дома запрещено об этом говорить. Я иногда ночами не сплю, если что-то не так на съемках записано. А кто виноват? Я...
— Я был однажды на записи программы, и вы позволяли себе кричать на режиссеров, операторов. И они, бедные, терпят.
— Когда включается команда “мотор”, в эту секунду все личное должно уйти и забыться. Ведь никого не волнует, болит ли голова у хирурга, когда он делает операцию. Во время съемок лучше не трогайте меня — я злой. Но это спортивная злость. Я в смокинге прихожу, его потом просто выжимают. Мое счастье в том, что я делаю на “Поле чудес” то, что хочу. А если бы мне начали приказывать — фигушки, ни за какие деньги.
— Вы — доверчивый?
— Все мои беды из-за этого. Мои близкие и друзья обманывали меня на очень большие суммы. Бесконечно меня просили делать то, что делать не положено и непотребно. Я вечно во всем виноват только по этой причине.
— Может, дело в том, что вы до сих пор большой ребенок?
— Конечно, мне бы очень хотелось жить по своим дворовым понятиям, но это никогда не получится по той простой причине, что было несколько человек, которых тоже звали Леня Якубович. Когда ему было 10 лет, он был совершенно другим. А когда ему стукнуло 20 лет, это стал совершенно иной человек. И нечего вспоминать, что когда было. Никогда мне не было 20 лет. Не было, и все... И 5 лет мне не было. Кому-то было, и его звали ровно так же, как меня. Но это был не я. Может быть, его когда-то научили играть на скрипке. Но я почему-то это умею делать самостоятельно. Ощущение такое, что я родился вчера и мне сразу сделалось 57.
— О чем вы жалеете? Что потеряли по жизни?
— В детстве у меня было приятное ощущение ведомого. Кто-то принимал на себя мои проблемы. Но потом настало время, когда это должен был сделать я сам. Беда в том, что принимать решения приходилось ради семьи. Мы жили с моей женой и сыном Артемом на 100 рублей моей зарплаты. Я был инженером.
— “Поле чудес” в хорошем смысле идиотская программа. Согласны?
— Да, со стороны посмотреть — мы все там полные идиоты. Но люди-то счастливы. И так каждый день. И они не озлоблены. Вот человек в метро толкнул другого. И сразу реакция: какого хрена ты меня трогаешь? А ведь можно по-другому: какое счастье, что меня кто-то тронул, ведь мне так плохо одному. В детстве самым замечательным моим ощущением было, когда собирались все жильцы коммунальной квартиры и на стол ставили два больших чайника и маленькие заварные чайнички. Ну и где эти мои чайники? Остались только пакетики. Это все так разобщает. Но в 57 перестаешь биться об острые углы, стараешься их обходить. У меня все меньше врагов, человека три осталось. С некоторых пор я сильно забоялся ходить в планетарий, потому что мне милые моему сердцу люди объяснили, что я собой представляю с космической точки зрения. Когда я все о себе узнал, то напился до крайности и очень расстроился.
— В жизни все предопределено, как вы считаете?
— Разве я знаю? Надо поблагодарить всевышнего, что мы видим, слышим, у нас две руки и ноги. У нас есть возможность спать с женщиной, слушать вкусные запахи и замечательную музыку. А развернитесь на два шага, зайдите в клинику Склифосовского, и вы поймете, как вам повезло.
— Часто вспоминаете про аварию, которая у вас недавно произошла?
— Я тогда ничего не видел. Конечно, я не ас и не мастер спорта, но права получил в 61-м году. И все же я успел изменить направление. Если бы я не сделал этого, он бы все равно ударился всем телом о переднее стекло. Если бы не двигался, то остался бы жив. Но он бежал. Естественно, я остановил машину, подошел, попытался оказать первую помощь, вызвал “скорую” и милицию, но все было безнадежно. Это была мгновенная смерть от резкого удара в висок.
— Вы сейчас переживаете этот случай?
— Абсолютно. Я стал искать вину в себе. Несмотря на то что было доказано, что моей вины нет. Но все равно из тысячи вариантов какой-то один процент против меня, значит, есть и моя вина. Значит, я что-то прозевал. Может, надо было ехать 30 км/час или ехать так, чтобы впереди идущий джип не пересек осевую линию. Теперь у меня комплекс — я не могу ехать по правой стороне, жмусь к левой. Все кажется, что кто-то с дороги выскочит. Но это то же самое, будто я летел на самолете и парашютист ударился о самолет и погиб. Это предсказать невозможно. Это случай. Роковой случай.
Клоун? Шут? Паяц? Если бы все в этой жизни было так просто...