В начале двадцатых Маяковский написал знаменитый рекламный лозунг: “Сигареты “Ира” — все, что осталось от старого мира”. От старого, советского мира в России осталось всего три вещи — мы сами, Знамя над Рейхстагом и улыбка Гагарина. Быть особенно уверенными самим в себе — нет никаких надежных оснований. Но Знамя Победы и улыбка Юрия Алексеевича не подведут — это точно и навсегда.
Накануне праздника Победы друзья подарили мне диск с песнями военных лет. Это удивительно, но многие из них до сих пор волнуют до слез. И это не преувеличение. Война и память о ней настолько плотно вошли в генетику нашего народа, что любые власти вынуждены пытаться использовать их как инструменты всеобщего объединения и примирения. Как нечто единственно оправдывающее смерть стольких миллионов людей, лишения всех остальных и само существование нашего государства. Как повод для госпропаганды. Как возможность власти укрепить собственные позиции, став главным “распорядителем” вечной ценности победы.
И это и нормально, и неизбежно. Но есть вопрос, который продолжает сверлить при приближении очередного 9 Мая. И звучит он предельно просто: почему народ-победитель, выиграв войну, по сути проиграл мир? Чего не хватило или чего было в излишке?
Ответ на этот вопрос — вся история СССР и России. Но какие-то вещи видны просто при перелистывании альбомов с фотографиями.
Сегодня “ФА” открывается снимком Халтона Гетти 1946 года. Старики-немцы разбирают завалы в полностью разрушенном англичанами и американцами Дрездене. Этот снимок помещен в рубрику вовсе не в расчете вызвать у читателей волну “общечеловеческих ценностей”, пробудить жалость или сочувствие к поверженному врагу. В конечном счете получили то, что заслужили. С помощью снимка Гетти фиксируется очевидное — во время войны вся Центральная и Восточная Европа, а не только наша страна, лежала в руинах. В той же Германии была уничтожена вся промышленная и транспортная инфраструктура. Более 50 процентов домов в центрах крупных немецких городов были разрушены.
Фото разрушенного Берлина, Дюссельдорфа, Кельна, Дрездена — все пятидесятые годы они являются хлебом для репортеров. Но потом жизнь как-то меняется. Развалины исчезают, откуда-то, как из-под земли, появляются молодые здоровые люди на двух ногах с двумя руками. У них веселые лица. И они скорее напоминают нынешних немцев, чем немцев довоенных. А потом становится визуальным фактом “немецкое чудо” — создание на руинах третьей экономики мира.
В России после войны тоже все очень тяжело. Тоже идет возрождение. Но вот, что бросается в глаза, — быт все больше и больше отличается от европейского. Причем сначала речь идет о традиционно развитых странах Франции, той же Германии, Бенилюксе. Юг Европы — Италия, Португалия, Испания — по-прежнему очень беден, и уровень жизни там вполне сопоставим с СССР. Это отчетливо видно по фоторепортажам. В 1954 году великий Картье-Брессон приезжает впервые в Москву. Среди прочих снимков он делает картинку с двумя симпатичными девушками, болтающими на Старой площади. На заднем плане два офицера, которые явно не прочь познакомиться. Конечно, по парижским меркам, героини этой фотографии одеты, мягко говоря, не богато. О фибровом чемоданчике, который красавица использует вместо сумки, и говорить не приходится. Но для Южной Европы все, кроме чемоданчика, пока в целом приемлемо.
В 1958 году в Москву приезжает знаменитый австрийский репортер Эрих Лессинг. Как и всех западных фотографов, его поражают очереди в Мавзолей. Это удивляет даже больше, чем сама идея Мавзолея. Лессинг делает у усыпальницы тогда еще Ленина-Сталина простой и безыскусный снимок. Парень и молодая женщина, очевидно, приехавшие из какого-то южного села, оборачиваются в сторону “Лейки” Лессинга, их лица неулыбчивы. Скорее они выражают недоверие к иностранцу на Красной площади. Эта опаска сама по себе занимательна, но еще интереснее другое — как они одеты, как выглядят. Пожалуй, на Западе такой чистоты деревенского стиля в 1958 году, через год после запуска искусственного спутника и за три до полета Гагарина, уже не встретишь. Хотя и там люди живут все еще очень скромно.
В 60-е происходит рывок — Запад меняется на глазах. Даже юг Европы постепенно продвигается вперед. СССР тоже движется. Но на людях это сказывается меньше. В 1972-м Картье-Брессон снова приезжает в Россию. Среди прочих он делает снимок зимней стирки белья в проруби под Суздалем. В том году представить себе стирку в реке, наверное, можно разве что в Турции или Греции. И то — там тепло, а здесь лед. К концу 70-х — началу 80-х экономическое соревнование проиграно окончательно. Турция под давлением новых правых стремительно рвет вперед. Если до этого Стамбул похож на ухудшенный вариант Баку, то с 82-го года все меняется. “Нефтчи” уже никогда не выиграть у турецкой сборной 8:0. До победы “Галатасарая” в кубке УЕФА еще почти 20 лет, но время уже пошло...
В чем же причина? Почему чем дальше от войны, тем очевиднее неудачи? Наиболее философский ответ — дело в нас самих. Мы оказались не готовы к миру. Мы по-прежнему любим Сталина, потому что он лучшее воплощение “русской мечты” — победы всеобщей справедливости. Перед его властью все равны, его все боялись, личные интересы не существовали, если речь шла о государственной политике. Такой справедливости можно добиться только большим террором. Это справедливо, и поэтому на миллионы жертв можно не обращать внимания.
Да и что требовать от людей, которые, впервые оказавшись в Москве, отправляются к Мавзолею, где вопреки всем христианским правилам лежит мумия фараона?
Можно вспомнить (есть впечатляющие фотографии), как в 1948 году полмиллиона (!) немцев собралось в центре Берлина, чтобы протестовать против коммунизма, а в 1953-м их еще раз пришлось давить танками. Можно вспомнить и Венгрию 56-го, и Чехословакию 68-го, и Польшу 80-го. У нас — тишина. Наверное, в подобных размышлениях есть доля правды.
Но главная суть в другом — в России никогда не было власти, при которой свобода бы лежала в основе общественного устройства. А без свободы, без равенства возможностей процветания теперь невозможно. Корея — Северная и Южная, где один и тот же народ пришел к совершенно разным результатам, — лучшее тому доказательство.
Да, возможно, наши люди не очень готовы к современным ценностям. Да, наши региональные выборы не могут не вызывать отвращение, а олигархическое ТВ — ярость. Но все равно это не повод, чтобы эти выборы отменять, а каналы, не контролируемые из Кремля, закрывать. Отказаться от свободы и демократии — это значит обречь старушек из-под Суздаля всю жизнь стирать белье в проруби, не больше не меньше. В конечном счете туркам и итальянцам было не проще. Но у их правительств хватило настойчивости, терпения и жесткости, чтобы продавливать реформы. И если, по большому счету, кто-нибудь в будущем будет в чем-то обвинять нынешнюю российскую власть, Путина лично, то все в конечном счете сведется именно к этому — отсутствию терпения и настойчивости.
Победа — великий праздник. Его суть — сохранение собственной свободы, свободы своей страны от врагов. И поэтому выиграть такую войну, чтобы даже не попытаться выиграть мир, — это не просто обидно. Это трагедия.