Надо признать, что основной вопрос — об успешности (или, наоборот, неудачности) первых месяцев президентства Путина действительно не имеет четкого ответа. Поэтому, перечислив главные успехи и неудачи власти за это время, попробуем воздержаться от резюмирующих оценок.
Что к середине августа
Прежде всего так или иначе удалось предотвратить раскол политической элиты. В декабре такая перспектива выглядела куда более ощутимой: у многих «десижнмейкеров» появилось немало резонов начать проектирование собственного будущего в «постпутинской» реальности. Чтобы купировать эту тенденцию, пришлось долго выстраивать баланс между основными группами влияния, а также создавать весьма громоздкую властную конфигурацию — уравновешивать министров помощниками, ведомства — отраслевыми советами и так далее. Инициативности и динамики правительству такая тактика, конечно, не добавила, но от соблазна начинать антипрезидентскую игру основных игроков удерживает. К тому же население и элиты согласны в том, что Путин остается ключевым распорядителем экономических, социальных и иных благ. В относительно устойчивой ситуации это является достаточным основанием для сохранения лояльности.
Другой тактический успех Путина — стимулирование разногласий в рядах оппозиции. Говорить о ее поражении, разумеется, преждевременно: ни власть, ни «болотное» движение всерьез ослабить друг друга пока не в состоянии. Но при этом признаем, что пассионарность оппозиции снизилась, а часть критиков Путина была существенно деморализована. Будет ли это долгосрочным трендом или к осени сменится новой мощной волной активности — пока никто предсказать не может.
Третье достижение власти за это время — способность не допустить соединения социального и политического протеста. Осенний рост социального недовольства по-прежнему возможен, но признаки его политизации на данный момент не просматриваются.
Очевидным успехом Путина стало предотвращение международной изоляции, которую критики предрекали в случае небесспорного проведения президентских выборов. Относительно легкое международное признание итогов мартовского голосования — пусть и в обмен на предпринятые (база в Ульяновске) или будущие (готовность смириться с падением режимом Асада) уступки и размены — стало для российских лоялистов приятным сюрпризом.
Пожалуй, большую часть перечисленных успехов готовы признать и лоялисты, и критики. Вопрос скорее в другом: насколько достигнутые результаты превосходят по своему потенциалу те скрытые и открытые угрозы для режима, которые обострились за 100 дней.
Прежде всего речь идет о существенном снижении персонального рейтинга, вернувшегося к декабрьским показателям. Попытки восстановить «химию» в отношениях с электоратом (назначение Холманских, арест мэра Крымска, согласие с претензиями РПЦ на статус «естественной монополии») последним замечены слабо. Лоялисты будут возражать, что снижение популярности в поствыборный период носит естественный характер, а по своему рейтингу Путин заметно опережает многих действующих европейских лидеров. Это действительно так. Но контраст между «мечтой» лояльного избирателя, к которой приходилось апеллировать в ходе избирательной кампании (государство с социальными гиперобременениями и активной самопрезентацией исторического, духовного и внешнеполитического величия), и объективными политико-экономическими реалиями мало преодолим даже в среднесрочной перспективе.
Следующая проблема — слабость государственных институтов. Конечно, говорить о мощных институциональных опорах российской политической системы и раньше было преувеличением. Тем не менее государство, построенное на процедурах и пиетете (пусть и формальном) к действующим законам, имеет множество эшелонов обороны. Наоборот, девальвация институтов и процедур и ставка на ситуативную лояльность судей, полицейских, прокуроров и разного рода «антиэкстремистских» подразделений может сделать власть потенциально уязвимой, причем не только от рейтинга первого лица, но и от фактора случайности.
Следующий фактор риска — завышенная оценка потенциала «поклонного лагеря». Отставание лоялистов от «болотной» в части навыков самоорганизации очевидно для любого, кто имел возможность сравнивать их мероприятия. Экспансии «болотных» настроений в регионы в целом не происходит, но отсутствие у лоялистов собственного идеала (не сводящегося к мечте стать «чемпионами по потреблению») делает такую опору размытой и не поддающейся полноценной институционализации.
Наконец, еще один серьезный момент — сокращение возможностей использования политических инструментов для нейтрализации оппонентов. Заявленная в прошлом декабре политическая реформа выглядела как недвусмысленная и перспективная попытка расколоть протестующих, предложив более умеренным «пряник» через допуск к легальному политическому процессу. Однако затем вектор развития событий сильно изменился. «Фильтры» на губернаторских выборах, фиаско прохоровского проекта, скандальные обыски и судебные процессы работали скорее на радикалов, еще в декабре говоривших о бессмысленности диалога с действующей властью. Вполне естественная в условиях отказа от малопартийности идея «перезагрузки» Государственной думы расценивается как «пораженческая». Ставка же на «кнут без пряника» не слишком продуктивна в коммуникации с первым поколением «непоротых детей непоротых родителей» (когда-то так называли «декабристов», а сегодня — «новых горожан»). Да и вообще, секвестр «пряников» сокращает пока еще обширный набор политических инструментов, имеющийся в руках у власти. Тем более что радикализируется не только власть, но и оппозиция, форсирующая поиск «слабых мест» у власти. На войне как на войне — и качество кампаний по различного рода «сливу компроматов» на те же правоохранительные органы постепенно растет.
Так вкратце выглядит баланс успехов и неудач. После освоения в новой старой должности ключевой интригой станет вопрос о способности Путина к эффективной импровизации. Критики власти уверены, что Путин скорее повторяется или же копирует предшественников — и это, по их мнению, подтверждает «роковую ошибочность» решения вернуться на президентский пост. Сторонники, наоборот, будут исходить из того, что предпринимаемые президентом личные шаги усилят власть, компенсируя инерционность остального госаппарата. Кто из них прав, возможно, прояснится уже в следующие 100 дней.
