Фамилия Белаковский — как пароль. Для спортивных медиков бывшего СССР, для всех хоккейных и многих футбольных стран. Наше счастье, что полковник медслужбы и поныне в строю, — а ведь сегодня, на секундочку, ему исполняется ровно 80 лет! А он все лечит, консультирует, да еще и возглавляет Клуб ветеранов ЦСКА...
Говорят, у всех есть враги или недоброжелатели. У всех — кроме Белаковского. Если бы Олег Маркович перечислил всех, кого спасал от смерти, увечий и болезней в годы Великой Отечественной войны, всех тренеров, спортсменов, друзей, знакомых и незнакомых людей, не оставшихся благодаря ему инвалидами, получились бы огромной толщины несколько томов!
...Помню, у моего отца случился сердечный приступ. Ночь, дождь со снегом. Я растерялся. Обратился к соседу — полковнику из ЦСКА. “Звони Олегу Белаковскому!” — “Да мы только шапочные знакомые”. — “Не имеет значения...” Сам Белаковский был краток: “Адрес”. И уже через 12—15 минут, опережая “скорую”, барабанил нам в дверь.
Когда возраст и врачи резко сократили отцу количество рюмок во время застолья, две он выпивал всегда: первую — в память родителей и друзей, ушедших из жизни, вторую — за доктора Белаковского...
* * *
Олег Маркович — кавалер 7 орденов и 21 медали. Одни награды — боевые (он служил в Воздушно-десантных войсках), другие — так сказать, “мирные”. В его активе — три победы на зимних Олимпийских играх, пять — на чемпионатах мира по хоккею, десятки — на чемпионатах Европы и Союза.
Война. Слушатель медицинской академии Белаковский прошел хирургическую практику в госпиталях. Ему предложили адъюнктуру. Категорически отказался — выбрал должность врача воздушно-десантного полка. После Карельского фронта были Венгрия, Австрия, Чехословакия... Секешфехервар. Палатка-операционная. “Олег Маркович, старший лейтенант Киселев — на столе”. Вдох свежего воздуха для прилива сил: “Света, скальпель, зажим, тампоны”. Через десятилетия Киселев напишет: “По ТВ вижу, как врач сборной кудесничает возле наших ребят, явственно ощущаю прикосновение его добрых рук и слышу: “Потерпи, дорогой мой человек. Ты же сильный”. Для нас, ветеранов, он навсегда свой — десантный доктор, наш Олег”.
* * *
“А знаете, как учили прыгать с парашютом?” — спрашивает меня Олег Маркович. И рассказывает: в полку всегда есть те, кто не может прыгать с огромной высоты. И осуждать такого человека нельзя. Но у войны — свои законы. Летчики дают команду: “Приготовиться”. “Непрыгающие” сидят как вкопанные. И вдруг — твердый голос заместителя командира полка: “Приказываю всем покинуть самолет — на борту пожар!” Через несколько минут отсек был пуст...
* * *
“Одиннадцать минут, — вспоминает Белаковский, — круто повернули мою жизнь. Отпуск. Москва. Всеволод Бобров — в зените славы. О нем говорят не меньше, чем о Сталине. Его любили, ему поклонялись, ему завидовали. А я очень хотел убедиться, что он наш, сестрорецкий: мы же из одного города с ним. Поднимаюсь по лестнице в доме на Соколе, волнуюсь. И вдруг: “Алик!” И снова — дружба. Кумир мог все. Он повел меня к Василию Сталину с настоятельной просьбой перевести из Дальневосточного округа в Московский. Два звонка Василия Иосифовича — и я уже врач футбольной и хоккейной команд ВВС. Так Бобров открыл мне путь в спортивную медицину”.
* * *
Олимпиада в Саппоро, 1972 год. У Бориса Михайлова тяжелейшая травма — повреждение внутреннего мениска правого коленного сустава. Международный консилиум врачей. Единогласный приговор: два месяца без движения. Белаковский поселил Бориса в своем номере. Инъекции, блокады, массаж. Плюс, конечно, огромная сила характера самого Михайлова. И свершилось чудо: за день до финала он вышел на лед. А уже в финале — играл. Да как играл: как всегда, был лидером команды и забил. “Травму лечат двое, — утверждает Олег Маркович, — врач и больной...”
* * *
Как-то, помнится, Белаковский стал мне рассказывать: “Футбол жесток и непредсказуем. За ЦСКА играл Миша Ермолаев. Столкновение в воздухе. Удар локтем в поясничную полость. В раздевалке взял на анализ мочу — бурая жидкость. Когда произвели разрез, открылась страшная картина: почка разорвана пополам. И все же он вернулся в футбол. Вы спросите: как я разрешил ему играть? Да, мы долго решались: компенсирует ли одна почка работу двух, можно ли ее защитить? Сконструировали корсет из фибры. И еще. Необходимо учитывать психологию человека. Для него спорт — это жизнь. Кстати, и Валерий Минько до сих пор играет с одной почкой...”
* * *
— Самая врезавшаяся в память травма? — спрашиваю у него.
— В матче со шведами в Стокгольме великий вратарь Коноваленко получает сильнейший удар коньком в лицо. Глазницы наполнены кровью, нос разбит, лоб и губы рассечены. Через несколько дней забрал его из госпиталя. Проводить Виктора вышел весь персонал: на него смотрели как на русское чудо. А уже через день он вышел на раскатку!
* * *
— За рубежом наши спортсмены бегали к проституткам?
— Я таких случаев не знаю. А вот дома... Многие готовы были бежать за первой же юбкой: а ведь спортсмены у женщин пользуются особой популярностью.
— Случайные связи, наверное, приводили к печальным последствиям? К вам обращались с такими проблемами?
— Тот не врач команды, кто не завоюет доверительные отношения с ребятами. Могут не знать родители, тренеры, а к врачу шли и идут, как на исповедь... Конечно, обращались: жизнь есть жизнь. Сифилис — чрезвычайная редкость, а вот гонорея попадалась. Если это случалось с женатым человеком, то по моей просьбе гинеколог вызывал жену шалуна на обследование. И если подозрение подтверждалось, женщина, не зная причины, получала должное лечение. Семья сохранялась...
* * *
1977 год. Один из руководителей Спорткомитета вызвал Белаковского на ковер:
— Вы не современный врач. Немецкие пловчихи принимают мужские гормоны и плывут, как торпеды, а наши — толстожопые — еле двигаются.
— А если вашей 15-летней дочери ввести мужские гормоны, и в 17 лет у нее вырастут усы и борода? — спросил Олег Маркович. И был отстранен от должности врача сборной СССР по хоккею.
* * *
“Меня, — рассказывал Белоковский, — многие спрашивали: “Как ты можешь работать с Тарасовым? Он же тиран, не признает чужого мнения”. Но я-то в отношениях с ним прежде всего исходил из того, что Тарасов — великий тренер. А великие люди, как правило, с трудным характером. К Тарасову нужен был своеобразный подход. Он, например, не признавал того, что хоккеист не может играть. Как решить проблему при тяжелой травме? Я говорил ему: “Хочу с вами посоветоваться” — и объяснял сложность травмы и перспективу хоккеиста в дальнейшем. Он задумывался и почти всегда соглашался...
По утрам я ежедневно бегал кросс — 10 километров. Вместе с хоккеистами направляюсь на завтрак. Навстречу Тарасов: “Бег — это хорошо. Но на завтрак вы, доктор, должны являться на 15 минут раньше всех. Это вам не футбольная команда!”
* * *
Тренер Аркадий Чернышов однажды признался: “Когда произносим “команда” — подразумеваем тех, кто выходит на лед. Это не так. Команда — это тренеры, хоккеисты, врач, массажисты, администратор. Хоккеистам у нас, слава Богу, замена есть, а вот Олегу замены не найду. С ним я спокоен не только за ребят, но и за их семьи. Да и тарасовские взбучки наш доктор умеет нейтрализовать”.
* * *
“Наша команда возвращается из Мельбурна, — рассказывает Белаковский. — Пароходом прибыли в бухту Золотой Рог. Затем — поездом до Москвы. По пути на станции Шмаковка в вагон вошел старик с мешком: “Сынки! Здесь футболисты едут? — спросил он. — А сынок Яшин здесь?” Ему показали Яшина — и старик опустился перед Львом Ивановичем на колени: “Спасибо от имени всех русских!” А затем вытащил трехлитровую бутыль самогона и мешок семечек. Вспоминаю эту сцену — мороз дерет по коже...”
* * *
В кабинете Белаковского раздался телефонный звонок. Журналист хотел познакомиться с достижениями спортивной медицины. “Приезжайте”. — “А можно попросить кого-либо в помощь на пару часов?” — “На пару часов не имеет смысла”. — “Так сколько мне придется у вас пробыть, чтобы во всем разобраться?” — “Мне лично потребовалось на это 30 лет!”
* * *
“Сборная в Южной Америке, — поведал мне как-то Олег Маркович. — У Жени Ловчева 16 января была свадьба, а уже 20-го сборная улетела. Тоскует по своей Тане, настроение — отвратное. Спрашивает у Серебряникова: “А сколько вообще длится медовый месяц?” — “Сутки”. И — взрыв хохота. А Женя — юный, неопытный, обижается, уходит к себе в номер. Идем к нему, весь вечер говорим о Москве, о друзьях, о Тане, о футболе: “Ты не сердись на ребят, они устали, все хотят домой. А медовый месяц, Женя, длится по-разному: месяц, иногда — год. Очень редко — всю жизнь”.
* * *
“Раны и травмы заживают, — вздыхает Олег Маркович. — Потери — со мной. И даты, как черные дыры в синем небе. День смерти жены — 24 января этого года. День, когда не стало Виктора Котельникова, моего друга, офицера разведки, который умер 12 мая 45-го года у меня на руках. Конечно, день смерти Всеволода Боброва — 1 июля 1979 года. Святые дни памяти Харламова, Тарасова, Фирсова...”
* * *
Доктор Белаковский и его сын живут в разных районах.
— Олег Маркович, почему не съезжаетесь, вдвоем жить веселее!
— Двое одиноких мужчин, если они, конечно, правильной ориентации, должны жить раздельно: у каждого свои друзья, свои свидания. Жизнь есть жизнь, дорогой мой человек.
...Счастливый человек — он всех любит. И обращается к каждому так: “Дорогой ты мой человек”. Это — не клише, это — от души.
P.S. “МК” присоединяется к многочисленным поздравлениям и желает доктору Белаковскому не снижать скорость на дистанции кросса...
