Лев Дуров
Тот, кто сказал, что вечный двигатель невозможен, не знаком или плохо знаком с артистом Львом Дуровым. Я сознательно не перечисляю здесь его титулов и званий по двум причинам. Первая — это то, что он для меня, как ни странно, просто Левка, причем чуть ли не со второй недели знакомства, и разница в возрасте и положении тогда этому ничуть не помешала. Вторая причина — Дурову же это просто по барабану. Груз его регалий на него, мягко говоря, не давит, трудно вечному двигателю ходить плавно и величаво и называть себя медленно и долго — Лев Константинович; Левка — да и все тут. Это вовсе не унижает его, я бы сказал больше — это ему идет.
Был у меня юбилей и бенефис в моем театре «Школа современной пьесы». Первым вышел Лев Дуров с моим бессменным соавтором по капустникам в Театре на Малой Бронной — Герой Мартынюком. И Дуров прочел следующее лирическое четверостишие: «Холодная весна, ну так и что ж. / Не горбись, как старик, а прыгай, как мальчишка. / И не забудь, конечно, про любовь. / У Качана есть тоже кочерыжка». Ключевое слово «кочерыжка» Дуров произнес про себя, грустно и слегка стесняясь. Хохот был страшный, хотя, если бы все это произнес кто-нибудь другой, не сработало бы. Но, повторяю, то, как он это делает, — компенсирует все.
Про кочерыжку это что! На недавнем таком же юбилее-бенефисе Филозова посреди хора дифирамбов и при интеллигентном зале Дуров вышел к микрофону и рассказал историю о том, как во времена его молодости все мужское население Москвы носило велюровые шляпы. И вот он наконец тоже решил себе такую купить. С женой Ирой (или тогда еще невестой) он зашел в магазин в проезде Художественного театра и стал примерять эти шляпы, причем делал упор на зеленые, самые модные. Когда он в очередной зеленой шляпе вертелся перед зеркалом, Ира задумчиво произнесла: «Левочка, знаешь, что ты мне напоминаешь сейчас?..» — «Что?» — насторожился Дуров. «Говно под лопухом», — последовал ответ, и с тех пор Дуров к шляпам не подходит, он их избегает. Если бы вы слышали, как радовалась интеллигенция в зале. А я стоял рядом и в ужасе думал: а при чем тут юбилей Филозова, как же он вывернется?.. Вывернулся! Он сказал: «Я поздравляю тебя, Алик, не только с юбилеем, но и с тем, что про тебя никто такого сказать не может».
Этот его эпатаж, конечно же, родом из Лефортова, из его почти блатного детства. Когда он про это детство рассказывает, я начинаю понимать, что все случилось вопреки. Биография сделала какой-то странный зигзаг, и вместо того чтобы стать лидером лефортовской братвы (у всех нормальных блатных по одной кличке, у Дурова было целых три — Швейк, Седой и Артист), вместо того, чтобы иметь за плечами минимум три ходки, а на ноге — татуировку типа «750 дней без женской ласки», — вместо всего этого он стал любимцем миллионов зрителей и порядочным семьянином. Я мало видел людей, которые бы так, как он, обожали дом, жену, детей, потом внуков. Дуровский клан, за которым я с удовольствием наблюдаю, — это такой монолит, по сравнению с которым любой сицилийский выглядит как куча дохлых медуз, выброшенных на берег вчера при температуре +40°.
Дуров всегда говорит, что маленький человек — это победитель. Должно быть, это справедливо, ибо как-то нужно компенсировать то, чего недодала природа. Чем можно победить красивых и высоких? Только талантом и умением работать. И еще — поступками, которые, собственно, и отличают мужчину от мужчины, определяемого только по половым признакам. Ну кто еще, скажите, едва выкарабкавшись из тяжелейшего инсульта, через месяц поедет на съемки, потому что группа, видите ли, простаивает без него; а месяцем позже уже опять будет играть рискованную роль Санчо, чтобы театр больше не отменял спектакли? Да почти никто, большинство себя побережет.
Или рассказ о лающей корове, которую хозяйка, мол, держала на цепи и поила самогоном до тех пор, пока корова не переродилась в сторожевого пса?.. Само предположение, что в деревне найдется псих, который драгоценный самогон отдаст корове, — совершенно абсурдно. Но Дуров яростно настаивает на том, что это правда. И таких историй у него множество, но рассказывает он их настолько весело и заразительно, что люди лежат от хохота. Верить в данном случае вовсе не обязательно, можно быть просто благодарным за доставленное удовольствие.
Аркадий Арканов
Я не знаю, почему у него была кличка Аркан и почему все его так звали. Смыслового значения эта кличка не имела никакого. Бывает, что человек приобретает прозвище за какую-то свою отличительную черту характера или внешности. Например, Сиплый или Кувалда. А Аркан — скорее всего, сокращенный вариант фамилии, хотя Арканов вот именно псевдоним и есть. При этом как звучно, броско, я бы даже сказал, афишно! Аркадий Арканов! За таким именем, созвучным с фамилией, можно было бы предположить какого-нибудь эстрадного конферансье... Но Аркан ни в коем случае не походил на конферансье, а походил на члена палаты лордов британского парламента. И по манере поведения тоже. Я редко видел его улыбающимся и почти никогда — смеющимся. После рассказанного кем-то безусловно смешного анекдота или истории Аркан вяло произносил, точнее, выцеживал из неподвижного рта одно лишь слово «смешно!».
Помимо рассказов, миниатюр, пьес у Аркана есть одно произведение крупного формата, повесть, в которой фигурирует один доморощенный поэт, абсолютно беспринципный тип, сочиняющий, как и Васисуалий Лоханкин у Ильфа и Петрова, стихи на любую нужную тему, но все же специализируется по большей части на теме патриотической. В частности, у него есть совершенно невероятные стихи под названием «Голубь мира». Всё не процитирую, но и того, что помню, достаточно для незабываемого впечатления.
Кой-кто на Западе стремится
Нам жить как следует мешать.
Но мы простые люди-птицы,
И мы всегда хотим летать.
У нас есть тоже голубь мира!
Он смел, отважен и силен.
И на борьбу с врагами мира
Его мы, сизого, пошлем.
Так вот этого поэта в повести пригласили на домашний концерт за скромные деньги. Он приглашение принял и поехал…
Но в реальной жизни это произошло со мной и Аркадием. А дело было так… Однажды утром мне позвонили и очень вежливо предложили то, что сегодня у артистов называется словом «корпоратив». Вежливый абонент, чтобы сразу не нарваться на отказ, поведал о том, что концертом мое выступление назвать нельзя, потому что все будет проходить в квартире для нескольких людей. Абонент заверил, что все будет чрезвычайно доброжелательно и интеллигентно, никакого жлобства. Машина, разумеется, иномарка, привезет, подождет и отвезет обратно. Заплатят 50 рублей. И наконец, самое главное: я там буду не один, а с писателем Аркановым, он полчаса почитает, а я столько же попою. Последний аргумент в корне изменил мое отношение к сомнительному предложению. Вдвоем, тем более с Арканом, не так страшно и неудобно, да и 50 рублей на дороге не валяются, тем более что это половина моей месячной зарплаты в театре.
В назначенный день и час за мной приехала обещанная иномарка. «Машина «Вольво» не за всяким приезжает», — подумал я тогда с успокоительным тщеславием, тем более что водитель вышел, обошел машину, открыл заднюю дверь и пригласил меня в салон. После этой протокольной посадки автомобиль поехал за Аркановым. Он вышел, тот же ритуал посадки, и мы тронулись.
Квартира была где-то на юго-западе, и подъезд — с ковровой дорожкой, консьержкой и современным стерильно чистым лифтом. Дверь открыли приветливые молодые люди, которые помогли нам снять верхнюю одежду и проводили в комнату-салон. Ну просто Версаль! В большой комнате у стены стоял журнальный столик, на нем микрофон для записи на магнитофон, который стоял тут же, рядом на элегантной табуреточке. Еще на столике стояла открытая бутылка французского коньяка, блюдце с орехами, два стакана с апельсиновым соком и другое блюдце с порезанным на дольки лимоном. А также два пузатеньких бокала под коньяк. Ну все, все предусмотрено! Как только мы присели, кто-то из хозяев наполнил на треть нашу коньячную посуду. Выпить и даже пригубить мы отказались: мол, перед выступлением — ни грамма. Огляделись. Напротив нашего журнального столика в больших мягких креслах и на диване расположилась компания из четырех пар молодых людей — юноши и девушки, и еще две девушки, без юношей. Почему они были без пары — выяснится позже. Кстати, еще по пути водитель объяснил, что мы едем в гости к детям высокопоставленных чиновников и министров. Может, воспитанием и объяснялась их манера держаться и общаться.
Ну что ж, начали… Первым выступил Арканов. Он прочел несколько своих рассказов и передал слово мне. Я уже немного успокоился, так как видел: аудитория реагирует на рассказы Аркана правильно и осмысленно. Смеется именно там где надо и не смеется где не надо. Аркан тоже чуть расслабился и даже отпил немного коньяку. Дальше я спел штук 5–6 своих песен и опять передал эстафету писателю. Теперь и я сделал глоток из своего бокала. Опять минут двадцать читал Аркан, и завершил наш «концерт» я с пятью песнями. Все писалось на магнитофон. Финал. К нам подошли, сердечно поблагодарили, мы еще немного выпили с хозяевами и стали собираться. Некоторое время нас уговаривали остаться и вместе провести остаток вечера, но мы были тверды в своем намерении уехать. Это было объяснимо. Мы и так чувствовали себя в какой-то степени «лакеями» — хоть и на час — обычных отпрысков состоятельных людей из советского светского общества. И пытались все-таки сохранить дистанцию и не сближаться.
В прихожей мы стали надевать свою верхнюю одежду, и тут подошли те самые «лишние», без пар, девушки. И тоже стали уговаривать остаться. Стало понятно, кому они были предназначены этим вечером. Девушки, надо сказать, были что надо! Обе в длинных, каких-то серебристых струящихся платьях, подчеркивающих фигуру. А фигуры были идеальными. И вообще, по сегодняшним меркам девушки были моделями европейского уровня. И лица, конечно… Хорошенькие, обаятельные девушки, которых не хотелось бы обижать отказом в ответ на их разноголосие: «Мальчики, ну куда же вы так рано? Зачем вы так торопитесь? Мы могли бы очень хорошо отдохнуть, выпить, потанцевать…» В значении этих слов трудно было усомниться, тем более что сопровождалось все прямыми лукавыми и кокетливыми взглядами, обещающими впоследствии невероятное наслаждение и незабываемый секс.
Собрав последние остатки чувства собственного достоинства, мы ответили отказом, твердо отдавая себе отчет в том, что потом, быть может, сильно пожалеем об этом. Девушки, которым отказали в первый и, скорее всего, в последний раз в жизни, пожали плечами и удалились в глубь квартиры. Парень, видимо, хозяин этой квартиры, улыбаясь, вручил нам конверты с деньгами, напомнил, что наша машина ждет нас внизу и сказал напоследок: «Жаль…»
Дверь за нами захлопнулась. На лестничной площадке перед дверью мы постояли молча. Аркан вытащил из кармана пачку сигарет, медленно вынул одну, медленно достал зажигалку и не спеша закурил. Затем он выкатил на меня свои близорукие глаза, затянулся и произнес: «Нас за эти деньги еще и... хотели!» Мы сели в машину и, не сговариваясь, поехали в ресторан ЦДЛ, в котором и прокутили благополучно наш квартирный гонорар, залив водкой наше воображаемое актерское унижение, которого, быть может, взаправду и не было вовсе…