Век назад показывали фильм партийной элите. Среди первых зрителей были Владимир Маяковский, коллеги Эйзенштейна Лев Кулешов, Дзига Вертов, Абрам Роом. В Царской ложе установили киноаппарат. Кино здесь показывали впервые в истории. Буквально в последние минуты завершали монтаж, а флаг, реявший потом на экране, раскрашивали в красный цвет вручную. Пленку с финальной частью доставил в Большой ассистент Эйзенштейна Григорий Александров на мотоцикле, который по пути заглох.
В своих мемуарах Эйзенштейн описал, что происходило в тот исторический для него день: аплодисменты, напоминавшие картечь, волнение в коридоре. Сергей Михайлович волновался не только за судьбу фильма, но и за собственные слюни. «Последняя часть пронеслась на слюнях», — написал он. Дело в том, что так торопились к показу, что забыли склеить финал последней части. Крохотные монтажные куски Эйзенштейн слепил собственной слюной, и она не подвела.
Теперь заявили празднование 100-летия как концерт, что многих смутило. И те, для кого этот показ был так важен, не пришли. Не было людей, чье присутствие в такой день было жизненно необходимо, если юбилей, конечно, не пустой звук, не формальность. Хотя сотрудники Музея кино, отвечавшие за его проведение, пригласили кинематографистов. Были Алексей Герман-младший, работающий сейчас над фильмом об Эйзенштейне периода «Ивана Грозного», Александр Адабашьян, продюсеры, документалисты, аниматоры. Однако зал сиял проплешинами.
К Большому театру нет вопросов: зал предоставили, оркестр обеспечили, прозвучала та же музыка, что и в исторический день, — «Франческа да Римини» Чайковского, «Эгмонт» Бетховена, «Максимилиан Робеспьер» Литольфа. Иногда она прерывалась, и наступала секундная тишина, вносившая тревожную ноту.
На сцене установили экран — сначала с увеличенным плакатом Александра Родченко 1926 года, а потом уже запустили, как было сказано, копию, сделанную с оригинального негатива Эйзенштейна, и показали фильм в том виде, в каком он вышел в день первого показа. Правда, без слюней.
Сколько ни смотришь эту картину, всякий раз сцена расстрела на Потемкинской лестнице производит мощное впечатление и наполняется новым смыслом в зависимости от времени, которое мы проживаем.
Летом, когда «Броненосец «Потемкин» показали в Нижнем Новгороде на фестивале «Горький Fest», выдающийся историк кино, знаток творчества Эйзенштейна Наум Клейман точно заметил: «Казалось бы, что может измениться в кино, запечатленном на пленке. А «Броненосец «Потемкин» в каждую эпоху воспринимается по-новому. Как только случалось что-то трагическое, он оказывался необходим. Такая судьба у картины — быть знаком свободы».