— Вы 30 лет работали в детской иллюстрации. Какие книги вышли из-под вашей кисти?
— Да, мы вместе с Олегом Васильевым делали иллюстрации к детским книгам. Мы полгода занимались книгами, полгода — творчеством. Это было непросто, нужно было успеть за полгода заработать денег, чтоб жить следующие. Наверняка вам попадались эти книги — “Золушка”, “Красная Шапочка”, “Спящая красавица”, “Кот в сапогах”, “Дикие лебеди”... За тридцать лет мы сделали больше ста книг. Сейчас, кстати, переиздаются эти книжки. И в октябре должно выйти пять книжек. Когда была моя ретроспектива в Третьяковской галерее, там был зал с этими иллюстрациями. Ко мне подходили люди, в основном пожилого возраста, говорили, что читали в детстве, смотрели картинки, они были любимые.
— Ваши работы попали в Европу в 70-х, а в конце 80-х вы уехали. Как ваши картины начали покупать иностранцы?
— Какой-то интерес к тому, что делается в России, был постоянно. Я даже не говорю о дипломатах и журналистах, которые ходили по мастерским и смотрели. Я показывал всем, кому интересно. Не скрывался никогда. Мои работы стали публиковаться в европейских и американских журналах. И постепенно ко мне стали приезжать люди, которые интересовались тем, что я делаю, хотели купить. Меня все время дергали, я боялся, что меня выгонят из мастерской. А я писал работы 2 на 2 метра и больше. Если я останусь без мастерской, то их некуда деть. Здесь никому эти картины не нужны. Абсолютно никому! Стоили они гроши. Я был готов их отдать бесплатно, лишь бы они уехали. Минкультуры ставило печать на мои работы “Художественной ценности не имеет”, то есть платить не надо. Значит, не было никаких таможенных сборов. А для иностранцев привезти из СССР что-то такое необычное за пять копеек было интересно. Так почти все мои картины оказались там. А то, что выставка была сделана в швейцарском музее, — это чудо. Ведь картины разошлись по разным людям, и собрать их вместе было большим трудом и риском.
— Это было перед самым развалом СССР?
— Да, в 1988 году. И когда выставка поехала по всей Европе, меня уже знали. Но материально я ничего не получил, это событие принесло мне имя. И уже следующие картины, которые я делал, имели хорошую цену.
— Сейчас ваши работы на международных аукционах стоят сотни тысяч долларов. Коллекционерам больше интересен ваш советский период или современные работы?
— Это русским коллекционерам интересны мои советские работы. Европейцы интересуются больше современными работами. И, кстати, иностранцы понимают суть моих высказываний намного быстрее, чем русские. Наши видят слово и улавливают в первую очередь его семантический смысл. А европейцы, не зная, что написано, понимают противостояние цветов, взаимоотношения пространства...
— Часто сталкиваюсь с тем фактом, что зритель не понимает современное искусство. Начиная уже с абстракционизма начался этот разрыв между адресатом и адресантом.
— Вопрос сложный. Взаимоотношения между зрителем и искусством изменились вот в каком смысле: раньше зритель понимал то, что изображено, но понимал, что так нарисовать сам не может. Это искусство было сложно сделать, но несложно понять. Сейчас ситуация прямо противоположная. Искусство очень сложно понять, а сделать совсем несложно. При каких обстоятельствах что-то просто сделанное становится искусством, непонятно. Но особенно сложно для русского искусства, которое всегда нуждалось в зрителе как в соучастнике художественного процесса. Когда зритель оказался отчужден от искусства, оно повисло в воздухе. Непонятно, что делать. Такой момент кризиса. Раньше жесткий отбор художников делали несколько арт-критиков и кураторов. Отобрав пару-тройку художников, они навязывали свой выбор. Но сейчас они потеряли свой авторитет. И стало появляться искусство другого рода, более понятное. Что касается меня лично, не думаю, что зритель от меня оторван.
— У вас есть в Москве мастерская, вы в ней работаете?
— Иногда работаю. Я написал там большую работу для Третьяковской галереи.
— Сколько времени вы проводите в России?
— Очень мало. Месяц, наверное, в году.
— Почему?
— Много чисто бытовых сложностей. Мне удобно и легко работается в Париже. И я не чувствую потребности менять своих привычек. Мне безразлично, в каком городе и стране работать, лишь бы свет в мастерской был хороший. Вас не удивляет, что Гоголь писал “Мертвые души” в Италии, Александр Иванов тоже писал в Италии. Человек работает хорошо там, где ему хорошо.
— Нынешняя проблематика вашего творчества?
— Это экзистенциальные проблемы. Все время стараешься понять нашу жизнь, нашу судьбу, что нас ждет. Это, в общем, вечные проблемы.