Почему наши газоны

  Все будет хорошо. Травка зазеленеет, распустятся цветы, и бабочки начнут летать в лучах солнца. Но сейчас, когда смотришь на серые прелести ранней московской весны, а приходя домой, соскребаешь с ботинок чернозем, суглинок и еще ряд образчиков грунта, о происхождении которых лучше не задумываться, впору задаться простым вопросом:
     
     Меньше всего сейчас хочется бранить власти. Согласно рапортам коммунальщиков, за озеленение города они борются с упорством старых голландцев, что в течение веков кусок за кусочком отвоевывали у моря плодородную почву. Но море — стихия тупая. Ее можно приручить плотинами-дамбами. В Москве же приходится иметь дело с разумной, но мощной силой — горожанином. Любителем прогуливаться и выгуливать четвероногих друзей.
     Сначала насчет прогулок. Известно: стоит разбить свежий газон, на нем тут же будет протоптана народная тропа. С этим власти пытались смириться: мол, рыба ищет, где глубже, а человек ходит, где удобнее. Но вот что странно: если даже положить асфальт поверх “народной” тропы, она тут же перестает пользоваться популярностью. И немедленно появляется альтернативный грунтовой маршрут, иногда так плотно лепящийся к асфальтовому, как манекенщица к олигарху.
     Корни этого явления лежат где-то в глубинах подсознания. Упорное желание топтать траву только тягой к почве и объяснишь. Благо что выходцев из глубинки даже среди коренных москвичей предостаточно. А что уж говорить о приезжих.
     Но вот собачий беспредел на “понаехали тут” не спишешь. Хвостатыми и купированными друзьями обзаводятся, как правило, настоящие москвичи, живущие в городе, где есть Третьяковка и Большой театр (то есть культурные по определению).
     Это они каждое раннее утро покуривают у подъездов, кутаясь в куртки. А их четвероногие друзья в это время резвятся на просторе. Потом хозяева и собаки уходят. А простор — остается. И ладно еще, если он заснеженный. Сугробы все скрывают, хотя снежных баб лепить рука не поднимается — они в Москве получаются лошадиной масти — серые в яблоках.
     А когда снег тает, взору открывается по-настоящему деревенский пейзаж. Будто через столицу прогнали миллионноголовое стадо карликовых коров до 20 сантиметров в холке.
     В утреннем мегаполисе хватает странных типов. В любую погоду по нему бегают обнаженные до трусов спортсмены. Возвращается с клубных вахт молодежь с расширенными зрачками. Достаточно и просто тихих, бормочущих себе под нос сумасшедших. Но признайтесь: кому утром доводилось видеть обычного собаколюба с совочком и метелкой, убирающего за своим питомцем?
     Никто точно не знает, сколько собак живет в городе. Оценки колеблются от 150 тысяч до 2 миллионов. Возьмем средний вариант — 1 миллион. В день каждая производит от 100 до 300 г отходов. Получается, что как минимум каждое утро Москва покрывается слоем в 100—300 тонн нечеловеческой органики. А это — колонна в 20—60 “КамАЗов—4308” средней грузоподъемностью 5—5,5 тонны.
     И выхода — нет. Даже если допустить, что богатая столица перестанет взывать к совести собаководов, а найдет и снарядит такую колонну. Ведь тогда уже эти машины начнут разворачивать газоны, заходя на погрузку. Чище точно не станет.
     Можно еще все заново газоны перекопать, завезти новую почву, высадить импортную травку повышенной зелености... Но завозной грунт, по мнению почвоведов, без специального дренажа не будет хорошо пропускать воду. А значит, грязь по-прежнему станет скапливаться и оседать на ботинках и тротуарах. Опять же — чище не станет.
     Тут утешает только одно: Москва, как ни парадоксально, остается вполне благоустроенным городом. Есть столицы и погрязнее. Даже в чистоплюйской Европе. В парках, например, Будапешта повсюду видны следы даже не собачьей — человеческой жизнедеятельности. С щедро разбросанной вокруг бумагой. В Москве такого быть не может. Хотя бы потому, что наши люди туалетную бумагу с собой в парк не берут.