А ведь мы с вами, коллеги по стране, пережили очень сложные времена.
Мы потеряли родину.
Если вы заметили, слово «родина» я пишу с маленькой буквы, и это важно. Когда это слово пишешь с большой буквы, то это означает конкретную страну, а мы ее и не теряли, просто она была СССР, а стала Россией. Но я имею в виду то, что носишь в душе, тот дом, тот причал, о котором думаешь на чужбине, за который радеешь и споришь до хрипоты в компаниях.
Да, мы с вами потеряли родину, и те, кто сейчас в среднем и старшем возрасте, они только и успевают охать и вздыхать.
Судите сами: вначале был привычный СССР, потом перестроечно-горбачевский СССР; далее ельцинский, после чего он немедленно перешел в ельцинскую Россию. Далее ельцинская Россия перешла в путинскую, но похожую на ельцинскую, с еще видимыми проблесками демократии, но потом, после 2004-го, это уже снова другая Россия, с элементами СССР, причем сталинского толка — с враждой с Западом и агрессивными элементами во внешней политике.
Знаете, жить в такой стране непросто, ибо, не меняя названия, она все время меняет условия игры — ведь, согласитесь, условия игры в ельцинском обществе совершенно иные, чем сейчас. Но и нынешние, при всей похожести на совковый застой, совсем иные, чем в брежневском СССР.
Странность бытия в том, что стабильность и преемственность нашей жизни определяет не Конституция, не священное право частной собственности, не независимый суд, не прочие «столпы», которые неизменны, на которые опирались отцы и можем опереться мы, а только личные воспоминания и вехи собственной биографии. И это «личное», оно может идти в русле жизни страны, а может противостоять этой жизни. Согласитесь, если страна защищает ваши интересы, если в какое-то время вы сделали успешный бизнес, купили квартиру, а ваш пожилой отец получал достойную пенсию и медпомощь, то ваша личная «родина» пишется уже с большой буквы, потому что страна помогала вам во всех ваших делах и защищала ваши права. Но если вы были правозащитником и сидели в тюрьме за ваши взгляды, если у вас отжимали бизнес, а отцу в больницу вы покупали лекарства и платили всем нянечкам за чистую простынь, то помнить о такой стране вам не хочется. И вы бежите от такой страны, никак не ассоциируя в воспоминаниях прошлого себя с прошлым страны.
Да, это была ваша Родина, но она работала против вас.
И вы начинаете строить свою родину — свое прошлое без страны.
В почти забытой советской песне на эту тему эта малая родина описана так:
«С чего начинается родина? С картинки в твоем букваре.
С хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе.
А может, она начинается с той песни, что пела нам мать.
С того, что в любых испытаниях у нас никому не отнять…»
Поэт Михаил Матусовский в этих строчках точно обозначил, как мы строим эту малую родину, как мы определяем вехи нашего прошлого, которое у нас действительно никому не отнять.
Вот почему когда ты взрослеешь, то рано или поздно находишь семейный альбом и начинаешь терзать родителей вопросами — а кто эти люди, которые на пожелтевших картинках? И из глубины родительских ответов, к которым ты добавляешь собственные воспоминания, и получается твоя история, твоя личная родина.
Но перед каждым, кто отправляется в такое путешествие «по волнам своей памяти», возникает самый важный вопрос — а где начало?
Где точка отсчета?
В моей жизни, как и в жизни миллионов моих предшественников по СССР, именно эта страна и была точкой отсчета. С детских лет я точно знал, что история моей семьи начинается с 1917 года, когда В.И.Ленин совершил Великую Октябрьскую… ну, и так далее. И я точно знал, что до нее, до этой революции, был проклятый царь, помещики-капиталисты и кровопийцы кулаки. Поскольку люди жили тогда очень плохо, то копаться в этой плохой жизни нам не предлагали, а учили новой истории и новой жизни, где все было хорошо. Правы те, кто утверждают, что для советского человека СССР — это его Древняя Греция и Древний Рим. Это как пирамиды для нынешнего египтянина — высшая точка благоденствия его страны.
СССР, уничтожив память о своей стране и подсунув новую лживую историю, убедил граждан, что все начинается именно с него; убедил, что его достижения — наивысшие. Что нет лучшей жизни; что советская справедливость — самая справедливая, а советская колбаса — самая вкусная.
Во все это было легко поверить, ибо нас оградили от всего остального.
Мира не существовало, был только СССР — начало и конец этого мира.
Но потом СССР рухнул, и правители страны, модель этой страны стали меняться как перчатки. Одновременно открылась истинная, неприглядная история жуликоватой страны, уничтожавшей своих граждан; открылась страна, которая ограждала своих граждан от проклятого Запада не потому, что берегла, а потому, что не хотела, чтобы они увидели, как там живут. А потом, уже в новые времена, границы открыли, но каждый режим лгал по-своему, и так до сегодняшнего дня.
И оказалось, что человек рад бы был вписать своей Родиной с большой буквы свою страну, да боится, что знамя за его спиной на фотографии окажется только флагом. А полотнище будет покрывать чью-то ложь и чьи-то преступления.
Все, что я описал, посвящается интереснейшему феномену, который сейчас происходит в Фейсбуке, — люди массово выкладывают свои фотографии 1990-х годов. Конечно, простейший анализ участников этого увлекательного флешмоба демонстрирует возраст — в основном им под тридцать. Девяностые — это их детство или ранняя юность.
Фотографии подтверждают это: перед нами школьники с цветами и бантами, какие-то безумные вечеринки с выпивкой, коляски с младенцами и первые турпоходы — все трогательно и ностальгично.
Но главное, все искренне добровольно.
Так что же на этих фото, если обобщить?
На них — собственный Древний Рим или Древняя Греция — как хотите, так и назовите. Другими словами, собственная история в том времени, когда «и сахар был слаще, и перина мягче».
Но есть тут важный нюанс: выкладывать фото 90-х не стыдно — тогда не только для участников флешмоба было розовое время надежд, но и для государства. Тогда, в 90-х, казалось, что ты в полуметре от новой страны, в шаге от счастья новой жизни. Тогда, несмотря на разруху, нищету и бандитизм, можно было смело повесить за спиной флаг России, ибо к новой жизни ты шел вместе со страной. Вы вместе были полны надежд.
Да, надежды не оправдались, но сегодняшняя проза жизни отнюдь не умаляет честности и искренности этих прошлых надежд.
Я вот думаю, что когда через 20 лет другое поколение будет выкладывать фотки 2015-го, то делать это будет не в пример сложнее.
Придется писать так: «Мы с классом на выпускном вечере — это в тот год, когда взяли Крым и нам объявили санкции». Либо «Мы с мамой смотрим телевизор. Показывают, как давят тушки гусей».
Конечно, так писать не будут. Постыдным гордится только идиот — умный старается постыдное выбросить из головы; так что уверенно можно сказать, поколение 2015-го, закономерно заболев ностальгией, снова построит свою историю без страны, которая, пока он взрослел, его позорила.
Ну, и последнее. В прессе и в Фейсбуке появились злобные реплики, что этот флешмоб — он не просто так. Оказывается, это те, кто желает снова повернуть страну на путь «безумия, разрухи и преступности», они подсаживают молодежь на подобные воспоминания. В конце одной из заметок автор замечает, что у него много хороших фоток 90-х, но он не опубликует их «вам на радость».
Хочется ответить — ну и не публикуй. Порадуемся жизни без тебя.
В подобной точке зрения кроме злобы наблюдается и глупость: ну как можно подсадить сотни тысяч людей на выкладывание фоток о своей юности. Если бы такое было возможно, то власть уже давно бы организовала десятки флешмобов на тему «счастливы в путинской стране!». Да не получится — люди не подвластны стадному чувству в деле поиска своей родины.
Да-да, это ведь не просто люди фотки постят, это они свою родину ищут, возможно, даже об этом не задумываясь. Они ищут время, где их начало. Где было не стыдно за себя и за страну. Где ты строил не только свои личные планы, но и думал, что реализуешь их.
Верил в себя и свое время. Гордился этой частью своей жизни.
Уж не знаю, будут ли гордиться нынешней страной те, кто организует подобный флешмоб через 20 лет.
Знаю лишь одно: они не перестанут искать свою родину — ту страну, которую они могут назвать своей.
И я уверен, что найдут.