Кролик
Мать Славки умерла, когда ему было четыре года. Сейчас Славке двадцать лет. И он уже два года прозябает во взрослом интернате, куда был отправлен сразу после детского. В том самом, откуда, попав единожды, выйти уже невозможно.
А в детскую коммуну Славку волонтеры взяли пожить на каникулы.
Когда Славка рассказывает про себя, иногда думаешь, что это все не взаправду.
— Я во взрослом интернате кролика купил, — смолит сигаретку парень. — Заботился о нем, выпускал погулять на травку. А старшие как начнут во дворе орать: “Шашлык идет! Бульон идет!” Я на них злился, очень боялся за кролика. Я его любил. А потом мне надоели их крики, и я его убил. Похоронил как положено, плакал…
Усатые няни
Город Порхов — следующая станция после Дна. Триста километров до Питера. Маленькие домишки, раздолбанный асфальт, крепость XII века, оставшаяся от псов-рыцарей. Гостиница, в которой ночью не оказалось свободных номеров, — на самом деле дежурной просто лень было доставать ключи.
Да еще есть Бельское Устье, где находится интернат для умственно отсталых детей. Интернату много лет. Но такого, чтобы уходили отсюда не к хроникам, а на волю, — здесь никогда не было.
До того как за ребят не взялась общественная организация, помогающая детям-инвалидам. Одним из волонтеров был Дима-младший.
Он, собственно, и замутил проект с детской коммуной на базе детской деревни “Федково”. Есть еще Дима-старший — бывший воспитатель интерната, который тоже теперь работает здесь.
Фамилия Димы-старшего — Никулин. Хотя при виде его бицепсов никто из воспитанников не смеется. Дима-старший знает, как утихомирить бузотеров. В интернат он попал еще до армии. Сначала был ночным санитаром, потом дорос до воспитателя. “К матери приехал. Она в детском саду работает. Меня заведующая увидела, кто, говорит, у вас сын — ах, воспитатель: “А переходите к нам, детишки вам так рады будут!” Знала бы она, кого я воспитываю…”
Дима-младший раньше был журналистом в одной известной газете. Он классно фотографирует. Пару лет назад стал ездить с волонтерами по заброшенным интернатам, может, штук пятьдесят их объездил, — и затянуло. Снимал на пленку оставленных мамашами младенцев в домах малютки, озлобившихся на всех сирот… Вот сюжет — один мальчик рисует другому “Х**” на лбу.
Когда я спрашиваю, почему он уехал из Москвы, Дима натягивает капюшон толстовки. Пытается быть серьезным: “Так уж сложилось, что мы это делаем. Может, я социальный дауншифтер, который нашел себя в этом Федкове среди этих мальчишек. Я знаю, что это не очень перспективно и не очень красиво. Но у благотворительных фондов хорошие инициативы с маленькими и умными детьми, но очень мало с большими и глупыми”.
Воспитанники коммуны за совсем смешную цену колют старушкам-соседкам на зиму дрова.
Цену денег в интернате не объяснял никто, там они были на всем готовеньком. Даже не знали, почему чай черный и откуда в нем берется сахар. Поэтому многие из интернатских, когда им предложили пожить самостоятельно, отказались: а зачем? Дети алкоголиков, наркоманов, тех, кто сам когда-то закончил “непрестижное” заведение в Бельском Устье, — генетические ошибки, про которых до сих пор спорят ученые и фашиствующие философы.
А стоит ли таким детям жить или лучше умертвить их сразу?
Однозначного ответа так никто и не нашел.
Для своего эксперимента добровольные волонтеры подобрали в интернате четверых пацанов, по характеру, по степени вменяемости. Воспитатели и многочисленная команда их помощников пытается ввести их в современное общество. За границей так давно поступают — там вообще нет взрослых, безнадежных домов престарелых, где обитают 18-летние. А есть общины для “особенных” людей.
В России государство тратит на одного умственно отсталого ребенка до 40 000 рублей в месяц, на взрослого — 15 тысяч, это все же деньги — и никому не выгодно их терять. Отпуская запущенных детей, олигофренов, дебилов, имбецилов на вольные хлеба.
…Иногда на выходные Дима-младший выезжает фотографом на крутые свадьбы. Куда-нибудь на Рублевку или в Жуковку. Едет, а сам очень боится, что однажды не выдержит — тоже сойдет с ума.
Слишком уж велик контраст.
Между тем миром и этим, где их коммуна, сортир во дворе, покрашенный зеленой краской, куда зайти в морозном декабре — уже подвиг.
— Как-то снимал гостей на одной вечеринке, слышу разговор, — рассказывает Дима. — Дама говорит, как ходила по магазину косметики часа три и ничего не могла выбрать. “Я так изнервничалась вся!” Вдруг подошел к ней новый продавец-гей: “Мадам, чем могу помочь?” “И, представляете, всего за пять минут подобрал мне нужные кремы — теперь у меня есть управляющий моей косметички!” Ну и кто более нормальный?
Из интернет-дневника Димы-младшего
Если честно, иногда меня охватывают противоречивые чувства: в разговорах я часто называю все происходящее в Федкове “работой”, но, черт возьми, какая же это работа? Мы не собираем пылесосы и не укладываем асфальт, мы живем с живыми и настоящими, гораздо более настоящими людьми, чем многие, которых я видел.
Петька попал в Федково спустя два месяца после начала педагогического эксперимента. Называл себя Петей-Батей, сокращенно от Петра Батьковича. Отлично ориентировался в окружающей действительности и, что особенно ценно, как говорят воспитатели, понимал свое место в ней.
Некоторые из воспитанников интерната искренне верят, что когда-нибудь станут президентами, и озвучивают собственные программы. Например — после прихода к власти запретить россиянам пить. “Чтобы такие, как мы, не рождались!”
У умственно отсталых, как и у обычных сирот, есть юридические права, они могут получить квартиру от государства по достижении совершеннолетия, в домах престарелых стройными рядами их отправляют выбирать того же президента. Вот только квартирами для больных в этих домах престарелых никто не заморачивается.
Петя самый маленький в коммуне. Ему всего пятнадцать. Говорит плохо. Ребята переводили едва ли 30 процентов из того, что вещал Петя. Потом с помощью логики и дедукции восстанавливали смысл его рассказов.
Зарабатывая деньги мелкой работой в деревне, Петя покупал продукты: хлеб, масло, овощи. У него крайне обострено чувство дома. Как-то, дежуря по кухне, сварил суп, но когда Дима-младший, приехав из города, отказался от обеда, Петя с негодованием спросил: “А где это тебя, интересно знать, уже накормили?”
Этим летом Петю забрали в Псков нашедшиеся вдруг родственники. Погостить. А там — как придется. Получилось как в сказке. Приехали в Псков на экскурсию, Петя отстал от группы, замер: “А я знаю, как отсюда дойти до моего дома!”
— Он отыскал дорогу к бабушке, — рассказывает Дмитрий Марков. — Та стала его уговаривать: “А ты сбеги от воспитателей, живи у меня”. Но Петя на провокацию не поддался: “Они же за меня отвечают”.
Куриное счастье
Была задумка, что ребята въезжают в совершенно пустой дом, сами покупают туда мебель, обустраивают его, формируют свое пространство. Но по закону дети не могут въехать “в никуда”. Так что на следующий же день отправились в магазин за шкафами и табуретками.
— Пацанам предложили нарисовать их будущий дом — двое изобразили на листах бумаги железные кровати, как в интернате, и тумбочки, да, еще про телевизор никто не забыл, — говорит Дима-младший.
Очень долго пришлось их убеждать, что дом — это еще и уют, и тепло, место, где тебя ждут.
Серега весь прошлый год галдел о том, что хочет увидеть маму. Решили свозить его домой, где парень не был около десяти лет.
— Сереженька, сынок, — кинулась мать навстречу сыну и тут же принялась сбивчиво объяснять, кивая на заросшего мужика рядом с собой. — Вот этого дядю теперь зови папой, а тот, который прежде был тебе папа, тот тебе не папа больше, — лицо растерянное, жалкое, спившееся. Рослый и атлетически сложенный — закон сохранения энергии здесь работает, все, что не пошло в голову, идет в мышцы, — Серега неловко обнимает мать.
“Папа” меж тем, качаясь, стоит неподалеку.
— Мам, а где крестная моя, где дядя? — спрашивает Сережа. В доме на полу мусор и окурки, полуистлевший топчан с рваным одеялом.
— А все умерли. И крестная, и дядя, — объясняет попросту мать.
— А братья с сестрами где? (У Сереги их было не то пятеро, не то шестеро. — Авт.) Дай мне их адреса.
— За границей все, их туда усыновили, — не задумываясь, врет мать. На самом деле она не знает, где ее дети. Серега неловко целует мать на прощание. “Ты мне пиши, не забывай”, — искренне, навзрыд рыдает та, не понимая, что писать ее сын так и не научился.
Из интернет-дневника Димы-младшего
На днях Сергей затеял стирку: в доме моментально закончился весь кондиционер, белье, включая рабочую одежду, заблагоухало “Скандинавской весной”. Сергею так понравился кондиционер, что он решил, что стиральный порошок будет лишним. Кстати, моя кофта Mexx, которую я искал неделю, обнаружилась аккуратно сложенная у порога ребячьей комнаты. Свободный от брендовых предрассудков, Сергей нашел ее гораздо более функциональной в виде половой тряпки.
— На самом деле он очень добрый. Удивительным образом у него получается находить общий язык с маленькими детьми. Сергей, несмотря на свои семнадцать лет, головой остался в детстве, — продолжает Дима-младший. — Он умудряется укачивать орущих малышей так, что они сутками спят, едят и улыбаются, олицетворяя мечту любой матери. Может часами гулять по деревне с коляской.
Еще Сережа любит писать, несмотря на то, что весьма смутно представляет себе смысл этого занятия. Но все равно берет тетрадь и начинает механически перерисовывать туда слова из газет. Временами из-под его пера выходит нечто. Так, однажды в ворохе листов Дима-младший обнаружил один, в центре которого большими буквами было выведено: “Сережа. Секс. Ответственность”.
— Я, когда сюда приехал, если честно, не представлял, как обустроить быт. Городской ведь житель, — продолжает Дима-младший. — Купили утят, так они у нас в корыте утонули. Завели куриц, у одной из них отнялись ноги, на суп ее мальчишки не позволили, так и носили животину, как младенца, по очереди на руках… Как-то у них ловко в деревне получается. Они нас, взрослых, от тяжелой работы почти освободили. Женька клубнику посадил, надеется снять урожай.
Кухня — еще одно поле для креатива. Жаренные в кастрюле блины (зачем сковородку лишний раз мыть?), литры подсолнечного масла, вылитые в суп (цвет красивый), перемешанные чай с кофе…
Лучше всех готовит Женька. Однажды он потушил… кролика. “Женя, все отлично, — сказали ему. — Только в следующий раз не забудь снять с кролика резиновые сапоги, а то жуется плохо”.
В коммуне скажешь матерное слово — ложись и отжимайся.
— У нас вводится новое правило, — сообщает Дима-старший на общем собрании. — Отжиматься будем не только за маты, но и за клички. С вами в город стыдно выйти…
— Да, да, правильно, — поддерживает Женя, — а то меня постоянно по кличке называют, б…, надоело!!!
— Женя, 10 раз, вперед!
— Б…
— Женя, 20 раз, поехали!
Выпускник Оксфорда
Когда Дима-младший с Димой-старшим хотят произвести пиар-впечатление на приезжающих, они показывают Ховарда. Ховард — парень из богатой английской семьи, закончил исторический факультет Оксфорда.
Как-то приехал с волонтерами в Бельское Устье, да так и остался. Каждые три месяца продлевает себе визу, живет в деревенском доме в паре километров от интерната в такой же интернациональной компании. Девочка из Польши, была француженка…
Родители уже несколько раз звали Ховарда домой, объясняя всю бесперспективность его прозябания в России, где в деревне из жителей только старенькие бабушки. Ховард привык ходить к ним чаевничать из са-мо-ва-ра.
Первое время британец пытался благоустроить территорию. Даже привез с родины специальные лампочки, чтобы проложить ночью дорогу от избы до уличного туалета. В отличие от Ховарда лампочки не прижились…
Я смотрю на него, немного несуразного, сидящего на беспорядочно разобранной кровати, с трудом подбирающего то русские, то английские слова, и понимаю, что за два года жизни в российском захолустье Ховард сильно мимикрировал под окружающую его действительность.
— Ты не собираешься навсегда здесь остаться?
— Я бы хотел, но слишком тяжелые визовые ограничения. Наверное, все же уеду, — вздыхает выпускник Оксфорда.
Возможно, при возвращении домой Ховарду даже придется пройти карантин. Как космонавту после приземления с другой планеты.
Домой, к маме
“А что же будет дальше? — спрашиваю я про себя. — Не случится ли так, что москвичам однажды надоест играть с больными детьми и они вернут их обратно в интернат? Сами уедут в Москву, сделают карьеру, заживут, наконец, как все нормальные люди. Дом—машина—офис.
Невозможно же вечно дышать этим чистым воздухом, свежескошенной травой, размешивая кроссовками первобытную деревенскую грязь…”
— Нашу компанию уже несколько раз пытались разогнать, — говорит Дима-младший. — Сейчас, к годовщине проекта, накрыло новой волной. Положение, по которому ребята живут в доме, продолжая числиться в интернате, прописано в постановлении Правительства РФ под номером 432. В нем обозначен максимальный срок пребывания ребенка в семье на правах гостевого режима — один месяц. Они у нас здесь уже двенадцать. Как же мы выходим из положения? Мы пишем заявление на месяц, по истечении которого привозим ребят в интернат. Там их осматривают медики и соцпедагоги, после чего мы пишем новое заявление. Но недавно опека решила, что таких заявлений вообще может быть только три — после чего детей надо возвращать окончательно. Откуда взялась эта цифра, никто точно не знает.
Нервотрепка с чиновниками попортила Диме-младшему крови куда больше, чем энурез или воровство его подопечных. Сейчас он уже просто просит не мешать. “Хотя, по-хорошему, кому-то, кто, в отличие от нас, получает зарплату за работу с детьми-инвалидами, стоит тоже разобраться в законах, принять ответственные решения, организовать поддержку”.
После призыва о помощи на диалог с ребятами вышла власть и пообещала найти выход из положения. До этого органы опеки объясняли следующее: раз вы такие умные — оформляйте пацанов навсегда в приемную семью.
— Так это нереально — найти для 15—17-летних мальчишек с тяжелыми диагнозами приемных родителей, — развожу руками я.
— Ты так думаешь? — усмехается Дима-младший.
…Сереге Фролову осенью исполнится восемнадцать. Как-то отчим по пьяной лавочке шарахнул его о косяк двери — с больничной койки Серегу забрали в интернат.
Сейчас у Сергея, бывшего воспитанника коммуны, другой папа. Питерец Николай, переехавший жить в деревню, взял над мальчиком официальное опекунство.
Он и не скрывает, что парнишка ему понравился своей недюжинной силой. У Николая хозяйство: бараны, гуси, два поросенка.
— Жена умерла. Дети если и приезжают сюда, то только шашлыки жарить. А Серега точно никуда не уйдет. Читать-писать он не обучен. В армию его не возьмут. Вечерами на ферме скучно, так я хоть с ним перемолвлюсь. Крестьянский быт он хорошо знает. Когда работа несложная, он быстро с ней управляется. Если и дальше так пойдет, я его совсем усыновлю, — рассуждает приемный родитель.
Дима-младший, наблюдая, как ловко Сергей управляется с баранами, замечает: “Как только мы его взяли, ему не только топор — ложку в руках не удержать было”.
Из интернет-дневника Димы-младшего
У нас сложные ребята. Один из них видел смерть матери от рук отца, другого забрали в интернат из больницы, в которую он попал после побоев, третьему досталось, когда он еще был эмбрионом. Это бэкграунд, с последствиями которого, скорее всего, придется уживаться до старости.
У нас взрослые ребята. Самого старшего отделяет несколько месяцев от совершеннолетия. Они воспринимают нас в лучшем случае как старших братьев. Мы не играем в семью, ни в приемную, ни в какую другую.
У нас больные ребята. Все они получали лечение. Это сильнодействующие препараты, влияющие на работу головного мозга. Это не валерьянка.
Конечно, в жизни не все заканчивается хорошо и гладко. Иногда бывает очень непросто, выходки наших воспитанников могут довести до белого каления любого. Но, по нашему твердому убеждению, то ядро, которое формирует человека — личность или душа, — оно светлое у любого из наших “особенных” ребят.
В моменты ругани у каждого из пацанов виноватое лицо. На самом деле на второй минуте они все как по команде отключают мозг и особо не вникают в то, что говорят воспитатели.
— Что сидим-то? Женя, иди готовить, Петя, начинай убираться. Где Слава? Где Сергей? Возьмите их в помощники…
В этот момент из коридора доносится грохот двери, в комнату вбегает Сережа. Такая наглость вводит Диму-младшего в ступор; пока он соображает, за что тому “раздать” в первую очередь — за то, что не придерживает дверь, или за то, что не снял уличные ботинки, — Сергей с глазами, полными восторга, кричит:
— Дмитрий Александрович, выходи быстрей на улицу! Там — радуга!!!
Псковская область — Москва.