Сейчас «У Никитских ворот» я ставлю Гоголя. «Новый Ревизор» это не только название, но еще и некая, надеюсь, свежая театральность, в которой Хлестаков будет этаким многоликим чертом (семь актеров!) в полном соответствии с авторским замечанием, что он «есть лицо фантасмагорическое».
Работа навела на воспоминания. Вот я восьмиклассником со школьной сцены читаю «Речь Тараса Бульбы о товариществе»… Наверно, это было смешно — я в образе Тараса Бульбы, но слова «нет уз святее товарищества!» я произносил искренне, с большим чувством. А вот я, выпускник Высших сценарных курсов (время советское, я молод), по вызову редактора киностудии имени А.Довженко Марины Медниковой мчусь в Киев, где мне надо встретиться с моим будущим режиссером (фамилию забыл, к сожалению). Встречаюсь. Сценарий мой посвящен юности Гоголя в Нежинской гимназии высших наук и лицее князя Безбородко — там произошло так называемое «дело о вольнодумстве» русского учителя Гоголя по фамилии Белоусов, которого по доносу сослали на двадцать с лишним лет и предали все, кроме ученика Никоши Яновского.
— Прочел, прочел… — говорит режиссер. Вот он-то как раз похож на Тараса Бульбу — в косоворотке и с чуприной на голове. — Но прежде ты мне ответь на такой вопрос: Гоголь — русский писатель или украинский?
Я оторопел:
— Русский, — говорю. — Великий русский пи…
— Почему?
— Хотя бы потому, — нашелся я, — что он всю жизнь писал на русском языке.
— Хм… — режиссер скривился, сделав мне такую рожу, что только перо самого Гоголя могло бы ее описать. В ответ на эту мимику я произнес с не присущей мне твердостью:
— Но если мы начнем выяснять этот вопрос в нашем будущем фильме…
— То мне с вами не по пути! — снова не дал кинорежиссер мне договорить.
Мы встали и разошлись, не пожав друг другу руки.
Сценарий мой так и не был поставлен. Но разговор запомнился, хотя длился всего минуты три… Марина была очень расстроена, пыталась меня утешить, говорила, что поищет другого режиссера, нашла живого, талантливого Олега Фиалко, но он оказался занят на другой картине.
— Не судьба, — сказал я и уехал из чудесного Киева, не особо злясь.
Но вот нынче, в свете последних событий, с большим опозданием не то чтобы озлился, но, наоборот, понял: судьба… да, судьба… хотя и печальная.
Это хорошо, что тот режиссер так и не поставил фильма по тому моему сценарию. Ведь он совершенно не знает Гоголя!.. Более того, он, судя по всему, его толком и не читал.
Никто не спорит — все творчество Гоголя пронизано украинизмами. Его малороссийский говор слышен не только в «Диканьке», но проступает иногда даже в «Петербургских повестях»… Кстати, для обожаемого им Пушкина Гоголь был приезжим, теперь легко сказали бы «мигрантом». Вся прелесть Гоголя в этом его южном юморе и тоне, ни на что, ни на кого не похожем, благодаря чему русский язык поднялся на действительно великие высоты, подтолкнув туда и Достоевского, и Платонова, и Булгакова, и еще бог знает кого… Конечно, главным в Гоголе было его светящееся дивным божественным светом миросознание, с которым он сам не смог совладать: реальность мешалась с его фантазмами, а неистовое самобичевание сочеталось с неприятием мерзостей российской жизни. А Украина, «ридна Украина»… Гоголь тут явился ошеломляющим исследователем и пророком.
«Здесь была совершенная противоположность Западу… Самые ничтожные причины рождали бесконечные войны. Это были не споры королей с вассалами или вассалов с вассалами, нет! Это были брани между родственниками, между отцом и детьми. Не ненависть, не сильная страсть воздымала их, нет! Брат брата резал за клочок земли или просто чтобы показать удальство. Пример ужасный для народа! Родство рушилось, потому что жители двух соседних уделов, родственники между собою, готовы были каждую минуту восстать друг против друга с яростью волков… кто был сегодня друг, тот завтра делался неприятелем…» Я прибег к столь длинной цитате с единственной целью — показать Гоголя, обращающегося напрямую к нам, сегодняшним: мол, читайте меня повнимательнее, каждое мое слово вам необходимо знать, особенно вот это: «Народ приобрел хладнокровное зверство, потому что он резал, сам не зная за что».
Конечно, любой ретивый ополченец с одной стороны и любой фанатичный силовик с другой сегодня начнут доказывать, что они знают, за что воюют, но с Гоголем спорить бесполезно, ведь он нынешнему кровавому побоищу поставил исторический диагноз — «родство рушилось»; и из-за этого выяснять, кого в Гоголе больше — обрусевшего украинца или украинизированного русского, — есть обыкновенная националистическая дурь. В той же статье «Взгляд на составление Малороссии» черным по белому он написал: «Киев — древняя матерь городов русских… И вот Южная Россия, под могущественным покровительством литовских князей, совершенно отделилась от Северной. Всякая связь меж ими разорвалась; составились два государства, называвшиеся одинаким именем — Русью, одно под татарским игом, другое под одним скипетром с литовцами. Но уже сношений между ими не было».
Теперь становится понятно, почему нынешние «Иван Иванович» с «Иваном Никифоровичем» поссорились вовсе не из-за «гусака», а из-за Донбасса, а люди простые, народ то есть, стали заложниками вооруженных до зубов люмпенов и самопровозглашенных, рвущихся к власти ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ колоритных «добрых соседей», погрязших в «хладнокровном зверстве».
Примечательно, что цитируемая статья была опубликована в 1834 году в «Журнале министерства народного просвещения», но именно «народного просвещения» так не хватает нам сейчас, ибо мы находимся сегодня скорее на перекрестках информационных войн, нежели на просторах науки истории.
«Информационные войны» определяют победителя по принципу кто больше навесит лапши на уши обывателю. История же рассчитывает на просвещенного гражданина, к которому, собственно, и обращался Гоголь. «Многое в истории разрешает география», — тонко добавляет Николай Васильевич в надежде, что мы, сегодняшние, сообразим, что братство славянское не есть фикция, а та самая выстраданная реальность, которая единит народ, а два государства разделяет.
«Эта земля, получившая после (курсив мой. — М.Р.) название Украины» дорога Гоголю, и, как он далее пишет, «это была земля страха; и потому в ней мог образоваться только народ воинственный, сильный своим соединением, народ отчаянный, которого вся жизнь была бы повита и взлелеяна войною. И вот выходцы вольные и невольные, бездомные, те, которым нечего было терять, которым жизнь — копейка, которых буйная воля не могла терпеть законов и власти, которым везде грозила виселица, расположились и выбрали самое опасное место в виду азиатских завоевателей — татар и турков. Эта толпа, разросшись и увеличившись, составила целый народ, набросивший свой характер и, можно сказать, колорит на всю Украину»…
В этих словах содержится более аргументированный ответ на вопрос режиссера студии Довженко, чем мой. Да и сама тема «русскости-нерусскости» Гоголя отпадает, когда читаешь у него следующие истинно патриотические строки: «Я убежден, что теперь всякому, кто пламенеет желанием добра, кто русский и кому дорога честь земли русской, должно… также брать многие места и должности в государстве, с такой же ревностью, как становится некогда из нас всяк в ряды против неприятелей спасать родную землю, потому что неправда велика и много опозорила». Последние пять слов особенно поражают своей прозорливостью и адресацией в наше время.
Так что сегодня лучше Гоголя не читать. А то еще нарвешься на его неактуальное восклицание:
«Русь, куда несешься ты?»
И станет грустно.
