Что такое налоговая полиция? Накачанные, тренированные бойцы, из-за которых нерадивый плательщик “не может спать спокойно”, или дотошный клерк в очочках и сером костюме, изводящий своей въедливостью бухгалтеров? Интерес граждан к работе налоговой полиции чрезвычайно велик, хотя она — эта самая налоговая полиция — к простым налогоплательщикам имеет минимальное отношение. Ее сфера — акулы бизнеса и олигархи. Что на самом деле происходит внутри службы, рассказывает ее директор Вячеслав Солтаганов. Тем более что 18 декабря налоговики будут отмечать свой профессиональный праздник, учрежденный в России всего год назад.
— У людей сформировалось такое мнение, что налоговая полиция — это люди в черных масках, которые врываются в офисы, кладут сотрудников лицом в пол...
— С первых дней вступления в должность я категорически заявил, что являюсь противником “шоу масок”. И в последнее время у меня нет сигналов, что налоговая полиция злоупотребляет такими приемами. Полностью отказаться от силовых методов мы, к сожалению, не можем. Ведь иной раз приходится проводить проверки и в организациях, имеющих отношение к преступным формированиям. Но в идеале, в моем понимании, налоговый полицейский — это интеллигентный человек в приличном костюме, в белой рубашке и галстуке.
— Образуются новые службы. Я имею в виду финансовую разведку и финансовую полицию.
— Идея создания финансовой разведки исходила от нас. А заняться этим вопросом пришлось, потому что в Европе сложилось мнение о нежелании России присоединиться к другим государствам, участвующим в борьбе с отмыванием и легализацией “грязных” денег. Но у нас в стране неверно понимают цели и задачи этой структуры. “Финансовая разведка” — лишь рабочее название. Она не будет иметь никакого отношения ни к силовым, ни к правоохранительным системам. Скорее, это будет такой аналитический центр, вычисляющий пути отмывания “грязных” денег. Министерство финансов эту идею поддержало, и центр будет создаваться на базе их аналитического управления.
А вот финансовая полиция — это уже совсем другое дело. Сейчас создалась такая ситуация, когда наша служба работает не только по нарушениям в области налогового законодательства, но и по другим экономическим правонарушениям. Отсюда и предложение — преобразовать налоговую полицию в финансовую.
— А ваше сотрудничество с МНС такой результат приносит?
— Раньше было некоторое непонимание. В основном оно касалось разделения сфер деятельности. Теперь это прошло. ФСНП работает в рамках Уголовно-процессуального кодекса. Мы идем только туда, где, на наш взгляд, совершено налоговое преступление. В идеале там, где налоги платятся исправно, нас вообще не должны знать. С Министерством налогов мы совместно определяем направления, где, на наш взгляд, может быть наибольшее количество “уклонистов” от уплаты налогов. В первую очередь это, конечно, самые прибыльные отрасли. В процессе анализа собирается доказательная база. И в итоге сбор налогов увеличивается в 2—2,5 раза. К примеру, нефтяная отрасль стала платить налогов государству в прошлом году в три раза больше.
И еще. Наши проверки ведутся на достаточно либеральной основе. Если человек погашает долг, он к ответственности не привлекается. У нас нет зуда посадить предпринимателя на скамью подсудимых.
— Этим и объясняется то, что до суда доходит очень мало дел?
— Да, отчасти. Поскольку большинство налогонеплательщиков предпочитает погасить долг, а не оказаться в зале суда.
— А как быть с множеством громких дел, начатых налоговой полицией ранее, — “ЛУКойл”, “Норильский никель”?
— И следствие, и суды по таким делам идут годами. Разумеется, после первых сообщений интерес пропадает. И хотя работа идет, у людей создается впечатление, что дела “замыливаются”. На самом деле это не так. А “неприкасаемых” для нашей службы нет.
— Стоит ли опасаться вашей службы простым гражданам, живущим от зарплаты до зарплаты? И может ли такой простой гражданин куда-то обратиться, если считает, что информация заслуживает внимания ФСНП?
— К простым людям мы никаких претензий предъявить не можем. Мы имеем дело только с теми, кто укрывает от налога высокие суммы. Как правило, они начинаются от 250 тысяч рублей. А обратиться гражданин может в любое наше подразделение. У нас есть “телефон доверия”, приемная. Внимания же заслуживает все. Даже отсутствие чека и кассового аппарата в торговой точке. Я не хочу призывать к сексотству, но во всех странах мира существует гражданский контроль. К примеру, в Швеции. Там любой, если замечает, что его сосед начинает жить не по средствам, докладывает в финансовую или налоговую полицию. Причем у нас меры принимаются достаточно быстро. Наш опыт западными коллегами рассматривается с некоторой завистью. То, что у нас собрано в кулак, — у них разбросано по разным ведомствам. Вопросы координации и взаимодействия пробуксовывают.
— Неужели у нас все так гладко и все радует?
— Нет, конечно, проблем немало. Хотелось бы, чтобы люди брались за дело не с точки зрения корпоративных, клановых, а с государственных позиций. Есть и проблема, которую нельзя не замечать. У налоговых полицейских масса соблазнов. И мы пытаемся так выстраивать внутренние инструкции, чтобы пресечь возможность злоупотреблений. Сейчас полицейский не может только при наличии одного удостоверения зайти в какой-нибудь офис и потребовать предъявить финансовые документы. Для этого обязательно должно быть предписание вышестоящего начальства.
Что меня действительно радует в нашей работе — это молодые сотрудники, которые порой схватывают и вытаскивают цепочки правонарушений быстрее, чем более мудрые и опытные полицейские. Поэтому мое кредо — омолаживать личный состав.
— Что вы пожелаете своим сотрудникам накануне Дня налоговой полиции?
— Чтобы в семьях был лад и это помогало работе. И чтобы скорее настало то время, когда работы станет меньше.
