Помните комичный эпизод из фильма “Весна”?
“Скорая помощь? Помощь скорая…
Белая горячка. Горячка белая.
Кто больной? Я больной.
Маргарит Львович... Лев Маргаритович”.
В реальности работа оперативной медицинской службы намного драматичнее. Особенно если речь идет об отдаленном районе области — Зарайском. Здесь функции медицинской бригады берет на себя… фельдшер, в одиночку снимающий отек легких инфарктнику или останавливающий кровотечение порезанному в драке алкашу…
Зарайская больница не испытывает серьезных проблем с оборудованием, лекарствами и даже открыла палаты повышенной комфортности — с телевизором, душем и холодильником. Однако с кадрами — беда. Люди не идут на зарплату в 3—4 тыс. рублей. А ведь больных в районе не убавилось. Здесь проживает 44 тыс. человек, из них 27 тыс. — сельское население. За сутки три машины “скорой помощи” выезжают на 60—70 вызовов. За год получается 18—19 тыс. вызовов по бездорожью и разгильдяйству — нередко к сельчанам, живущим… в 40 км от “скорой”.
Поражаешься профессионализму зарайских фельдшеров, к ним относится народная мудрость: “профессор медицины страдает узкой специализацией, простой врач знает чуть больше, а вот фельдшер знает все…” Основная сложность работы, говорят медики со “скорой”, — в неопределенности. Заранее не знаешь, что ожидает через полчаса — острое отравление, приступ аппендицита, ножевое ранение или преждевременные роды… К этой специфике добавилась проблема ментальности пациентов, их представление, чем должна заниматься “скорая”. Думаете, медики помогают только адекватно ведущим себя пациентам? Как бы не так!
16.00. Начало вечерней смены. Фельдшер Юра, медсестры Людмила и Алена расположились в ординаторской, в полной готовности сорваться на вызов. Ожидание скрашивают гранулированный чай и бутерброды с сыром. Облачаюсь в халат и лихорадочно вспоминаю медицинские термины: предстоит ассистировать на вызовах Юре Тихомирову — не пугать же зарайских инфарктников визитом московской прессы. Первый же вызов поступил… от милиции. Приехали: лежит, скорчившись на снегу, закоченевший бомж, рядом — полиэтиленовые пакеты с его “имуществом”. На вопросы — мычит, видно, еще и под градусом. Милиция, брезгливо: “Ну и контингент у врачей пошел!” Юра: “Все от бомжей нос воротят. А куда их девать?”. Загрузили бомжа на носилки, поставили в машину. В нос ударило копченым мясом — видимо, наш клиент успел прожариться у костра. Это еще ничего, от бомжей случается запашок и похуже. Юра достает перчатки и тонометр. У меня в голове мысль: “Э... надо брать на вызовы два тонометра, нельзя же одним аппаратом и новых русских и бомжей смотреть. “Скорая помощь”-то для всех социальных слоев — одна…”
Отгрузили в приемное отделение — и снова на вызов. Едва пересекли больничную ограду — на дороге какой-то темный предмет лежит. Бревно, не бревно? Оказалось: деревенский дед. Не может подняться после паленой “поллитры”. Подняли его, отряхнули от снега — дед глазами изумленно хлопает: откуда взялась “скорая”?
Любопытствую у Юры: и много ли подобных “больных”? Говорит, в последние годы “группа риска” — почти треть вызовов. Появились гастарбайтеры из Туркменистана, Казахстана, Таджикистана. Берутся за любую работу, в основном идут на стройки. Работают без страховки, кирпичи падают им на голову постоянно. У “добровольных рабов” бывают открытые переломы рук, ног, травмы черепа, позвоночника, глубокие раны… “Скорая” спасает всех — “прописка” и “гражданство” значения не имеют. Далее. Даже по официальной статистике, половина всех смертей в Зарайске (!) — следствие алкоголизма и “бытовых” травм. В народе подметили, что пить начинают по двум причинам: либо нет достойной, престижной работы, либо нет денег. На Зарайск обрушились оба этих зла, из которых бесполезно выбирать меньшее. Вся социальная лестница — и без того не слишком благополучная — рухнула вниз. Кто пил мало — начал хлестать водку стаканами, ну а кто не выходил из запоя… одного из таких мы привезли в приемное отделение…
18.00. Вечерние вызовы — это вызовы хроников. Просто в поликлинике отсиживать очередь не хочется, да и лекарства дорого стоят. Многие вызывают “скорую” ради чувства спокойствия и защищенности. Приехали мы с Юрой на вызов, пенсионер лежит в кровати, встречает его жена, чай предлагает. “Спасибо, мы работать приехали. Рассказывайте, что случилось”. — “Температура высокая. Хочу с вами как со специалистами посоветоваться насчет лекарств. Участковый врач выписал какие-то, а я ему не доверяю, другое дело вы…” На прощание благодарный пенсионер вручает нам по яблоку. Кстати, подарки от больных — огромная редкость. Новый русский в прошлом возглавлявший один из заводов Зарайска, жаловался на повышенное давление. Рядом с его кроватью компьютер с жидкокристаллическим дисплеем. “Давно вы себя плохо почувствовали?” — “С неделю”. — “Если у вас неострое состояние, надо не “скорую” вызвать, а участкового врача”. — “Не пойду я в вашу поликлинику, у меня свой врач в Москве”. — “Посмотрите, нет ли чего серьезного…”. Ничего серьезного не обнаружилось, и мы ушли, не услышав даже “спасибо” на прощание. Что делать с “ложными” вызовами — в Зарайске не знают.
22.00. Юра помахивает в ординаторской очередной заявкой: “Вот, пожалуйста… Деревня Макеево — тридцать километров отсюда. Девушка, боли в животе…”.
Юра: “Надо ехать”. Наш шофер заводит машину, ворчит: “Вот такие, б… нагрузки! До 300 километров за сутки, и все — по бездорожью. Машина пашет круглые сутки, на ней работают три водителя. Через два года машину надо сдавать на металлолом. Мы садимся в машину, берем курс на Макеево. Снега намело — ни пройти ни проехать. Шофер: “Раньше в нашем захолустье трактора были. Трактор в случае чего дорогу “скорой” расчищал. А сегодня колхозов — нет, тракторов — нет, села — повымирали… Вот застрянем в канаве — и будем два часа выкапываться… Давайте-ка рискнем по Дороге Жизни проехать…” Зарайская “Дорога Жизни” проложена по льду речки Осетр. Этот путь используется шоферами в цейтноте: вероятность застрять в заснеженной рытвине выше, чем провалиться под лед... Приехали на вызов: лежит ребенок лет четырнадцати, вокруг — мамки, няньки… Спрашиваем, что случилось? Оказывается, уже неделю болит живот. Юра: “На острый аппендицит не похоже. Сходите в поликлинику, сдайте анализы…” Мама девочки: “Спасибо, теперь мы знаем, что делать”.
Два часа ночи. В ординаторскую входит диспетчер Елена Писецкая: “Странный вызов поступил — сказали, что у женщины — травма головы, назвали адрес и бросили трубку”. Определителя номеров нет — нельзя перезвонить и уточнить информацию. Юра: “Ладно, сориентируемся на местности”. Приехали; двухэтажный деревенский домик, выбитые на лестнице стекла заменяет полиэтилен. Встречают три дюжих мужика. Потерпевшая ждет на кухне, восседая на табуретке в свитере и… колготках. Полголовы в крови… Среди разбросанной по кухне грязной посуды — окровавленные тряпки от безуспешных попыток остановить кровотечение. Ножевую рану от лба до середины темени учительнице зарайского ПТУ нанесла пятнадцатилетняя дочь. Теперь празднование “по-русски” Дня святого Валентина педагогу придется продолжить в операционной, а ее дочери — в отделении милиции.
Юра рассказывает, что уже привык на работе к риску. Однажды его покусала грязная цепная псина, охраняющая хозяйский дом. Начали делать уколы от бешенства — пошла жуткая аллергия. А пациент, хозяин собаки, вел себя как будто ни при чем. Слава Богу, все обошлось.
Благородной романтики мало, когда приезжаешь на вызов, а в квартиру войти невозможно, выворачивает наизнанку. В ванне, в потемневшей от трупного яда воде, сидит давно умерший дед, у него по спине ползают опарыши. Милиция, которую ничем не удивишь и не напугаешь, тоже подойти к трупу не может. Догадались взять из СИЗО двух бандюг, влили в каждого по стакану водки и приказали выловить труп из ванны, упаковать в мешок.
5 утра. Под утро звонят неблагодарные пациенты, видящие в медиках бесплатную обслугу. В их понимании на “скорой” работают люди, не чувствующие усталости. Была странная клиентка — “скорую” вызывала только в пять утра, когда медики уже полностью обессилены. Каждый из фельдшеров, приезжавший к этой бабуле, не мог понять, зачем вызывали “скорую”. Потом разобрались: пациентка разводит коз. В пять утра она их выгоняет на пастбище, спать уже не ложится, а делать нечего. “А дай-ка я вызову “скорую”! Что-то у меня вчера голова болела?”
Нередко у пациентов, вызывающих утром “скорую”, единственной болезнью оказывается… приступ страха. Пожилая женщина выписалась накануне из больницы. Непривычная ночь — без врачей поблизости — напугала ее. Встретила нас истерикой: “Мне плохо, у меня — гипертония. Недолечили!”. Юра померил давление, посмотрел выписку из истории болезни: “Да у вас такая картина уже двадцать лет. Неужели никак не привыкнете к собственному организму?”
Садимся в машину. Я спрашиваю, умирали ли у него больные на руках? Говорит, такое случалось. Тяжелая форма инфаркта, когда за ограниченное время надо многое сделать. А тебе никто не ассистирует. Пару раз больной погибал в машине: тряхнет ее на кочке — и все, дальше везешь труп. Спрашиваю, не жаль ли этих погибших людей. Юра пару секунд думает: “Понимаешь, тут возникает не жалость, а чувство вины, что не смог спасти”. — “Не хотел после таких случаев перейти на другую работу?” — “Нет, я думал увольняться, когда видел полную бесполезность помощи. К примеру, приезжаешь к алкашу, купируешь его токсикоз, он приходит в себя и требует: теперь вколите мне реланиум и димедрол. Спрашиваю: “На каком основании?” — “А на том, что иначе я буду жаловаться вашему главврачу!” — кричит. Вот после таких пациентов я не раз порывался написать заявление об уходе”.
8 утра. Передача смены новым медицинским бригадам. Медики “скорой” пишут отчеты, пьют чай с сушками и заполняют чемоданчики новыми лекарствами. Медсестра Люда мучается кашлем. “Не обращайте внимания, — просит она. — Это не простуда, а просто аллергия на работу в ночную смену. Домой приду, и все пройдет”. Шатаясь, заходит наш шофер — совершенно замотанный, волосы всклокочены, под глазами синяки. Его спрашивают: “Ты откуда? Со Страшного суда?” Он отмахивается: “С работы, юмористы! Дайте мне лучше корвалол, что-то сердце прихватило…”.
Появляется уборщица со шваброй в одной руке и лейкой — в другой. Подходит к подоконнику, поливает комнатные растения. “Как у вас цветы выживают в такой холодрыге?” — изумляюсь я, глядя на покрывшееся инеем окно. “Сама удивляюсь, — признается уборщица. — Когда я ухожу летом в отпуск, их целый месяц, в жару, никто не поливает. И ничего, растут. Дома цветы от всякой ерунды гибнут… А здесь они какие-то живучие. Вообще-то и люди здесь работают стойкие, живучие. Служба такая”.
