На пасхальной неделе прихожан в храмах прибавляется. Перед праздником и “Московия” самолично посетила храм Гроба Господня. Для этого нам не понадобилось ехать в Израиль — мы доехали лишь до подмосковной Истры.
Мы подошли к монастырю по той же дороге, по какой приближались сюда многие известные люди прошлого: Ломоносов, Пушкин, Крылов, все русские императоры и императрицы... Не было в России в то время образованного человека, не посетившего Воскресенский монастырь, не вошедшего в эти ворота и на них не перекрестившегося.
Монастырь — не просто уникальный памятник архитектуры XVII века: он полностью повторяет храм Гроба Господня в Иерусалиме, и в России ничего подобного вы нигде не увидите.
Самый первый вопрос, который возникает у прибывшего сюда гостя: для чего было копировать иерусалимский храм в Подмосковье?
Каждый христианин на Руси, как сегодня, так и несколько веков назад, мечтает взглянуть на иерусалимские святыни, и прежде всего на храм Гроба Господня. Но 350 лет назад, во времена царствования Алексея Михайловича, отца Петра I, подобное путешествие занимало больше года и обходилось паломнику в целое состояние!
Патриарх Никон никогда не был в тех краях, но загорелся идеей построить на подмосковной земле копии всех иерусалимских святынь. Для кого? Для обычных паломников, простых людей, которым никогда не добраться до Святой земли.
В 1658 г. начались строительные работы, которыми руководил сам патриарх. В первые годы он пользовался большим расположением и поддержкой царя Алексея Михайловича, являлся его “собинным другом”. Получив разрешение от царя на строительство “в образ и подобие” святых мест Палестины, патриарх посылает ученого иеромонаха Троице-Сергиевой лавры Арсения Суханова в далекий Иерусалим за чертежами и планами.
Место для Нового Иерусалима выбиралось так, чтобы план его совпадал с оригиналом. Для более полного сходства была даже проведена перепланировка местности. Ручей у стен назван Кедронским потоком, река Истра — Иорданом, роща у монастыря — Гефсиманским садом, а деревни в окрестностях — Назаретом и Вифлеемом. Центром подмосковной Палестины стал монастырь, а его сердцем — Воскресенский собор.
Грандиозный Воскресенский собор объединяет основные христианские святыни: место казни Иисуса Христа (Голгофский придел в южной части храма) и место его погребения и Воскресения (Гроб Господень в центре ротонды).
Стремление Никона поставить “священство выше царства” закончилось опалой патриарха. Поссорившись с царем, он приехал сюда, в строящийся монастырь, и прожил здесь 8 лет. За это время храм возвели до сводов, он производил сказочное впечатление. В те времена в здешних местах было налажено самое крупное в Европе изразцовое производство, в распоряжении Никона находились лучшие мастера-декораторы, каких не было и при дворе.
В одном из приделов можно увидеть редкий изразцовый иконостас. Над ним работал лучший керамист того времени Степан Полубес, после этих трудов ставший самым богатым и известным мастером в Москве. Возле цветного иконостаса в небольшом ковчежце покоятся святые мощи, длань святой Татианы. Этой реликвии более 300 лет, ее подарила Татьяна, родная тетка Петра I. А в Иерусалиме на этом месте стоит церковь Св. тюрьмы, той самой, где удерживали Господа перед казнью. В память об этом в подмосковном храме устроена темница-палатка — крошечное помещение со сводчатым росписным потолком, таким низким, что, кажется, в ней нечем дышать. Там стоят узы Христовы, каменные колодки для ног.
В настоящем Иерусалиме над Воскресенским собором возведен огромный каменный шатер. Был он когда-то и здесь, на берегу Истры, причем на время окончания строительства (в конце XVII века) объем круглой ротонды был самым большим в мире! Но однажды ночью он рухнул вниз, страшно перепугав монахов. По просьбе императрицы Растрелли сконструировал новый, деревянный шатер, покрашенный в синий цвет, с венскими окнами, пронизанный светом и легкостью.
Первые паломники восторженно говорили, что храм словно вырастает из-под земли. Это правда. Жемчужина монастыря — подземная церковь Святых равноапостольных царицы Елены и императора Константина.
В Иерусалиме эта церковь высечена в естественных природных условиях — в скале. В Подмосковье было трудно поступить таким же образом, и церковь устроили в земле. Из-за этого внутри сложился особый микроклимат, там всегда стояла вода. Спасая церковь от влаги, вокруг собора вырыли ров, организовали особую систему дренажа, и вода ушла за стены монастыря.
Мы спускаемся сначала по узким ступеням на 6,5 м вниз. Можно не считать: у этой лестницы 33 ступеньки, по числу лет Спасителя. В алтарной части — медный чеканный иконостас, нетипичный, а потому довольно редкий для русских храмов. Справа от него — копия Святого колодца. Как и в настоящем храме Гроба Господня, чтобы подойти к нему, надо преодолеть еще несколько ступеней.
История деревянного колодца необыкновенна. Как известно, огромный крест, который нес Иисус Христос, через 300 лет нашли невредимым. А было это так.
Через 300 лет после казни Спасителя в паломничество к месту его гибели отправились царица Елена и император Константин. Они нашли Голгофу и отыскали пещеру, но поиски креста успехом не увенчались.
Но царица не теряла надежды. И вскоре к ней пришел старец, который пообещал открыть ей тайну. Старик показал ей место, где, по его словам, должен был находиться крест Иисуса Христа. Царица приказала воинам своего сына копать в этом месте, а сама расположилась рядом. Но они настолько не спеша махали лопатами, что женщина, которой к тому времени исполнилось 77 лет, стала опасаться, что никогда не увидит завершения работы. И тогда она стала потихоньку снимать с себя драгоценности и бросать в яму. Обнаруживая находку за находкой, копари воспряли духом и стали работать с огоньком, считая, что их цель — а это явно клад — уже близка. Вскоре они уже доставали крест.
И еще один мистический нюанс. Когда в Новом Иерусалиме приступили к строительству копии этого храма, в том месте, где должен был располагаться Святой колодец, наткнулись на родник.
После того как Никона лишили сана, его выслали на вологодскую землю. Только перед смертью ему разрешили приехать туда, где его всегда ждали, — в Новоиерусалимский монастырь. Но сил на дорогу ему не хватило: он умер под Ярославлем. Опального патриарха похоронили здесь, в монастыре, в присутствии царской семьи. Достроен Воскресенский собор был уже после смерти Никона. Купол возвели позолоченный — каждые четверть века его нужно обновлять, для чего нужно 25 кг сусального золота.
Монастырь — это еще и огромное кладбище, на котором хоронили сначала первых монахов, мастеров и настоятелей. Здесь погребены родители Сухово-Кобылина, родственники Александра Суворова, который очень много жертвовал на храм. Со временем места для захоронений стало не хватать, и местом последнего упокоения стала территория монастыря. Около надгробий почему-то очень любят фотографироваться наши туристы...
Самый большой памятник, из черного лабрадорита, с мозаичным ликом Богоматери, сделанным по рисунку Васнецова, поставлен купчихе Анне Цуриковой. Родственница художника вышла замуж за самого богатого горожанина. Детей у них не было, и после смерти мужа, унаследовав его состояние, Анна много жертвовала на монастырь. Кстати, в девичестве она, как и две ее сестры, носила фамилию Миндалева, была знакома с Чеховым, который несколько лет жил поблизости, и, по одной из версий, барышни послужили прототипом трех сестер из известной пьесы писателя.
Монастырь после революции был закрыт, в нем организовали приемник-распределитель для малолетних преступников. Конечно, здание в этот период серьезно пострадало. Но самый большой урон ему нанесла Великая Отечественная. Немцы сюда пришли в ноябре 41-го, в соборе развернули госпиталь. Через две недели, перед тем как отступить, русских собрали, вытолкали за ограду и сказали: “Сейчас здесь будет ПУФ!!!” Горожане не успели уйти далеко, когда услышали взрывы. Был серьезно разрушен Воскресенский собор, пострадали Трапезные палаты, в развалинах лежала и ограда монастыря, с ее башнями и надвратной церковью... Полвека идет реконструкция, и до сих пор не удается восстановить колокольню.
Восемь лет назад сюда снова пришли монахи — сейчас их пока 8 человек. Настоятель монастыря, по традиции, — действующий Патриарх Алексий II.
Братия размещается в одном из маленьких корпусов. Сейчас вход праздным зевакам туда преграждает шлагбаум. Летом неподалеку можно видеть результаты труда монахов: грядки с зеленью, кустики смородины. В том же корпусе у братии расположена трапезная, а вот три столетия назад трапезные палаты стояли особняком — в них было три залы, одновременно они могли принять до ста человек!
Обычно в дореволюционное время в этой обители подвизалось чуть больше тридцати монахов, столько же послушников и еще паломники. Как и во всех монастырях, здесь братия кушала, на мирской взгляд, довольно скудно. День начинался очень рано, первую половину дня монахи проводили обычно в молитвах, без завтрака.
В полдень они приходили в трапезные палаты. В меню было всего два блюда: варево (суп) и сочиво (каша). Здесь же угощали и паломников. В монастырях никогда ничего не выбрасывали и в ужин доедали то, что оставалось от обеда. А по праздникам монахам даже разрешались алкогольные напитки. Не вино, как можно было предположить, а пиво. Считалось, что это самый дешевый в производстве напиток, к тому же в то время любой монастырь имел запасы солода и мог варить его без ограничений.
Сейчас в трапезных палатах устроен музей с уникальными экспонатами, посвященными прежде всего патриарху Никону. Экскурсоводы рассказывают, что еще подростком Никон (а тогда еще Никита) стал послушником. Но в молодости его уговорили жениться — его избранницей стала дочь сельского священника. Они прожили вместе 10 лет, но трое их детей умерли во младенчестве. И Никон, считавший единственным смыслом семейной жизни воспитание детей, решил, что его брак бессмыслен. Он уговорил жену уйти в монастырь, и она удалилась в одну из московских обителей, а сам он отправился на север, где нашел пристанище за 30 верст от Соловецкого монастыря.
В музее сохранилась большая картина с прижизненным портретом Никона, написанным неизвестным художником с натуры. Патриарх стоит в окружении монахов.
За стеклом висят железные вериги весом в 6 кг — их для усмирения плоти Никон носил под одеждой 20 лет. Говорят, в особых случаях их достают из музейной витрины, прикладывают к телу страждущих, и Бог посылает им исцеление. Много уникальных экспонатов хранится в фондах музея. Сверкает на солнце походная чарка Богдана Хмельницкого с залихватской надписью: “Як горилку пьемо, тако и ляхов бьемо!”.
Множество экспонатов возвращает нас в то время, когда Никон проводил церковную реформу. Рукописная книга “Деяния собора 1654 г. “О церковном исправлении” с подписями участников собора, одобривших проведение реформы. Одна из первых новоисправленных книг — толстая старинная, в черном переплете, изготовленная в 1655 г. в Москве на Печатном дворе. Здесь же — первая челобитная не пожелавшего подчиниться никоновским нововведениям протопопа Аввакума, датированная 1664 г.
Особый интерес вызывает подлинное “дело” патриарха Никона о лишении его сана, написанное на длинных узких листках бумаги — столбцах. Надо сказать, что листы всякого “дела”, в соответствии с правилами делопроизводства XVII века, было принято сворачивать в свитки. Приносит человек челобитную — дьяк ответ к ней подклеивает. Если “дело” состоит из множества листков, то свиток с длинный половик выходит.
“Скоропись, чернила”, — лаконично написано на пояснительной записке к “делу”. Почерк писца не разобрать: три с лишним столетия назад очертания букв были совсем другими. Кроме того, секретарь, видимо, еле успевал крутить головой и отчаянно скрипел гусиным пером, стараясь не пропустить ни полсловечка. Отдельно, тоже в виде свитка, экспонируется приговор собора о низложении Никона, написанный по всем правилам, на греческом языке. Для него одного писцу понадобился лист бумаги длиной около полутора метров.
Много испытаний пережил монастырь за 350 лет существования. Еще во время строительства, когда Никон попал в опалу, стройку остановили на 13 лет, и стены начали сыпаться. В конце XVII века у его стен бились взбунтовавшиеся стрельцы с верными царю войсками. В XVIII веке обрушился тяжеленный каменный шатер Воскресенского собора, чудом никого не погубив. И в ХХ веке его преследовали несчастья. После революции церковь закрыли, а во время войны обитель сильно пострадала от взрыва.
Похожая судьба — у Иерусалимского храма. На его долю тоже выпало немало невзгод: то арабы приходят, то крестоносцы нападают, а то палестинцы беспредельничают. Два храма за тысячи верст друг от друга связаны невидимой, но прочной нитью...
