Ей 92 года, но по задору и оптимизму пожилая женщина даст фору и молодым. Во время сталинских репрессий она потеряла первого мужа, сама сидела в лагерях, однако до сих пор не разуверилась в идеалах коммунизма. Прошла войну: от обороны Москвы до взятия Берлина, но истинно женских качеств по пути не растеряла. Гвардии старшина медслужбы Катя Иванова “дослужилась” до фронтовой подруги, а затем и жены легендарного маршала Катукова.
А теперь существует на 3 тысячи рублей в месяц. Для нее нет авторитетов и запретных тем — эту жизнь она прочувствовала сполна.
“Немцы называли Катукова “Генерал-Хитрость”
— Самое страшное на войне для меня было — это вши, — смеется Катукова. — Больше ни черта не боялась! Представляете, весила 49 кг, а на себе носила — еще 28: шинель, санитарная сумка, каска, противогаз и винтовка. Танк пошел — я за ним, танк пошел — я за ним. Тяжело, да? Нормально! Только на Курской битве 49 раненых вынесла — и ничего.
— Екатерина Сергеевна, в каких сражениях принимали участие лично вы?
— Где воевала армия Катукова, там была и я. Мы освобождали Харьков, Полтаву, Вильнюс, Варшаву, брали Берлин... Но сначала не пустили немцев в Москву. Под Орлом пришлось очень трудно: мы делали ложные окопы, ставили танки из фанеры и камуфлировали их. А настоящие наши позиции располагались на 4 километра дальше. А что оставалось делать? В дивизии было всего 45 танков. Снарядов не хватало, нужно было отчитываться за каждый: попал — не попал. Катуков велел всем экипажам держать по 3—4 позиции: выскочить, стрельнуть — и на другое место. Таким образом, создавалось впечатление, что нас много. Да еще очень помог Юра Левитан, который говорил: “На Орловско-Мценском направлении идут упорные танковые бои. По 1200 машин с каждой стороны”. За восемь суток мы наколотили 133 танка Гудериана, сбили два самолета, покалечили много живой силы…
Немцев, я вам скажу, погубила цивилизация. Они привыкли в определенное время обедать, ходить в туалет, в душ, принимать ванну. А наша голь всегда была на выдумки сильна. Например, пришел приказ: нам доверяется войти в Берлин. Выясняем: по пути к Берлину прохода для танков нет — там болота, лес... Но недаром же немцы называли Катукова “Генерал-Хитрость”. Михаил Ефимович пускает танки с зажженными фарами прямо по железнодорожному полотну. Немцы решили, что им идет помощь. А это были мы! Ворвались внезапно и уже 19 апреля вели бои за Берлин. А 30-го расписались на Рейхстаге — Катуков собственноручно написал: “Русские танки в Берлине!”
— О героизме советских солдат мы знаем из учебников истории. Однако сейчас вскрывается и другая правда…
— Неужели вы верите, например, что штрафной батальон воевал? А где же тогда были мы, гвардейцы? Куда делись-то?! Нынешнее поколение смотрит эти фильмы — этот “Штрафбат”, эту “Московскую сагу” — и думает, что дрались одни уголовники. Знаете, у меня такое впечатление, что врут специально. А еще говорят, что мы в Германии всего наворовали, добро вывозили чуть ли не вагонами. Вот я вам расскажу. Когда мы заняли Германию, наше руководство решило демонтировать и отправить в Союз знаменитый фарфоровый завод в Майсене. Немцы, простые рабочие, подошли ко мне, говорят: “Зачем демонтировать? Руки наши вы взять не сможете, глину, из которой мы делаем фарфор, не заберете... Только печи. Дайте нам 300 граммов сусального золота, мы сделаем для вашей страны 50 сервизов...” Я передала эти слова Михаилу Ефимовичу, Катуков позвонил Жукову, тот — Сталину. А Сталин сказал: “Дайте им 500 граммов жидкого золота и пусть делают не 50 сервизов, а 100!” Вот так сохранили фабрику в Майсене, которая действует до сих пор. А теперь в их заводском музее стоит моя фотография с надписью: “Фрау генерал-оберст Катукова спасла завод”.
“Катуков отказался стрелять в своих”
— Екатерина Сергеевна, героиня одного известного фильма говорит: “Чтобы стать генеральской женой, надо выйти замуж за лейтенанта да потаскаться с ним по гарнизонам…” А вы, получается, сразу ухватили птицу счастья за хвост.
— Да, с Катуковым мы познакомились, когда он уже был генералом. Во время войны у каждого командира в доме была своя женщина. Без этого не могли — природа требует. А он меня позвал, сказал: “Останься со мной”. Я осталась. У него жена умерла, я тоже была вдовой — на том и сошлись. А любовь пришла позже... И знаете, Михаилу Ефимовичу я очень благодарна — фактически он спас меня. Мой первый муж — Алексей Лебедев — был замначальника Военного отдела ЦК, летал вместе с Тухачевским во Францию, в Англию. А в 37-м его обвинили в заговоре и расстреляли. А меня посадили в тюрьму. Я сидела вместе с женой Сергея Королева, с женой поэта Бориса Слуцкого, с племянницей Шмидта, который осваивал Северный полюс… Вот где пришлось тяжело, а вы говорите: война. Мне есть с чем сравнивать. На войне хоть можно было подойти к деревцу и наплакаться вволю. А в тюрьме к кому ты подойдешь — к надзирателю, что ли? Многие мои сокамерницы пали духом. Бывало, приходят с допроса и говорят: “Сегодня я посадила еще 17 человек”. Мол, я сижу, пусть и другие сидят. Вот так заполнялись места в тюрьмах: сажали те, кто сидел.
— Однако у вас в гостиной висит огромный портрет Сталина. Это означает…
— Сталин для меня — святое! С его именем мы шли в атаку, с его именем погибали. И вы знаете, Иосиф Виссарионович очень высоко ценил моего мужа, постоянно вызывал его на Военный совет. Нет, это был удивительный человек. Никакие сплетни меня в этом не разуверят.
— Жукова вы знали не по рассказам. Что скажете о нем?
— О Жукове я знаю много… Ну что сказать: очень талантливый полководец. Но однажды он серьезно обидел Катукова. К Берлину подошли армии сразу трех фронтов: справа — 2-й Белорусский под командованием Рокоссовского, с центра — 1-й Белорусский, куда входила и 1-я Краснознаменная армия Катукова, под командованием Жукова, и слева — 1-й Украинский маршала Конева. Жуков уже приготовил себе белую лошадь, собирался докладывать Сталину о том, что его армия первая вошла в столицу Германии. И вдруг неожиданно выясняется, что первым в Берлин входит Конев. Жуков в ярости звонит Катукову: “Задержи его! Мы должны подойти к Рейхстагу первыми!” Но наши войска уже в Берлине. И как может Катуков остановить Конева? Стрелять в своих солдат? Михаил Ефимович отказался. “Товарищ маршал, — сказал он Жукову, — вы командующий фронтом, и маршал Конев — командующий фронтом. Решайте между собой сами”. Жуков закричал на него: “Сукин сын, я все ордена с тебя сниму и расстреляю как последнюю собаку!” “Товарищ маршал, — спокойным голосом ответил муж, — вы на меня не кричите, я принимал присягу служить не вам, а Родине. Не вы мне давали ордена, и не вам снимать”. А Катуков к тому времени был генерал-полковником, дважды Героем, был готов уже приказ о присвоении ему третьей звезды Героя…
— Судя по тому, что на фотографиях китель вашего супруга украшают две звезды, третьей он так и не дождался?
— Да. Список Героев Советского Союза утверждал лично Сталин. Но перед этим визу ставил Жуков. Он зачеркнул фамилию мужа, сказав: “Этот пусть подождет”. И после войны нас с Михаилом Ефимовичем не приглашали никуда в течение 15 лет. Мы сражались на 16 фронтах, армия провела 14 стратегических операций, Жуков ничего не делал без Катукова. А нас все забыли. Как-то из горкома позвали в Кремлевский Дворец съездов на праздник — День танкиста. Но куда? На 42-й ряд. Мой муж написал тогдашнему первому секретарю: “Генерал-полковник Катуков, дважды Герой Советского Союза, на ваше собрание прибыть не может, потому что общественность Москвы не поймет, почему главный защитник Москвы сидит на 42-м ряду”. Вот так было.
— Однако маршалом Катуков после войны все же стал…
— Это отдельная история. Был такой писатель и журналист Юра Жуков, он работал при Комитете по защите мира. Прошел с нами всю войну, написал книгу “Люди сороковых годов”, взяв за основу события, происходившие с героями Первой танковой армии Катукова. Когда Хрущев стал генсеком, он брал с собой в поездки разных журналистов, но почему-то все время оставался ими недоволен. Перед поездкой в Америку ему посоветовали: “Возьмите Юрия Жукова! Он один сделает больше, чем 25 журналистов”. И вот Юра летит с Никитой Сергеевичем в Америку. Пролетают Харьков, места, где происходило Прохоровское сражение. А Хрущев во время войны был членом Военного совета и подчинялся лично Катукову. И вот в самолете Хрущев вдруг вспомнил: “Мы с Катуковым здесь где-то в подсолнухах собственным задом Харьков прикрывали... Где он теперь?” А ведь с момента окончания войны уже прошло 14 лет! Юра Жуков говорит: “Катуков сидит дома: больной, с одной почкой”. И рассказал ему историю о том, как вычеркнули фамилию Михаила Ефимовича из списка о присвоении. Проходит время, как-то вечером сидим дома: Михаил Ефимович читает, я вяжу. Вдруг звонок из газеты: “Дайте фотографию Катукова”. Я удивилась: “Зачем?!” “Завтра выйдет указ о присвоении ему звания маршала”. Юра Жуков потом рассказал нам историю. Хрущев прямо из Нью-Йорка позвонил Малиновскому и сказал: “Присвоить Катукову звание маршала!” Я сообщила радостную новость мужу, а он ответил: “Дырявое ведро лечить — все равно что портить”. Он был уже очень болен... Теперь вы понимаете, почему я не могу простить Жукова. Вы бы видели, как плакал мой муж, когда в 45-м в День Победы мы услышали приказ о награждении. Катуков знал четыре языка, всю войну прошел с одной почкой. Он сделал для Победы все что мог! А с ним так обошлись. И все из-за того, что Жукову хотелось первым доложить о взятии Берлина...
“Лучше быть женой маршала, чем скандалить по пустякам”
— Екатерина Сергеевна, после войны смогли почувствовать все прелести жизни генеральши?
— Я получила часы, две чернобурки и два комплекта каракуля: серый и черный. Катуков получил машину, катер и часы. Но в этом плане больше вспоминаю те шесть лет, которые мы с мужем после войны провели в Германии. Михаила Ефимовича оставили там командовать войсками, а нас, военных медиков, все никак не откомандировывали, не разрешали уволиться. Солдаты то и дело заболевали сифилисом и гонореей. Такими болезнями их “награждали” немки. Помню, психанула как-то, сказала Катукову: “Не хочу здесь больше оставаться”. Он мне: “Дурочка, у тебя сейчас самое лучшее время. Ты больше так никогда не будешь жить”. И действительно: 200 марок стоила корова, столько же — чайный сервиз. Все можно было купить. А когда вернулись домой, особо не шиковали. Иной раз даже появлялись грешные мысли: мы ведь брали Киев, Варшаву, Познань — везде банки, ювелирные магазины: драгоценности валялись прямо под ногами. Но Михаил Ефимович говорил: “Поднимешь хоть одну вещь, я сам, своими руками тебя расстреляю!” Такие были законы. Боялись!
— О своем муже вы говорите исключительно в восторженных тонах. Но идеальных людей, как известно, не бывает.
— При жизни Михаила Ефимовича я могла оформить пенсию по ветеранству и инвалидности. Но не стала этого делать. Ведь у меня были такие соперницы! Я не могла быть инвалидом при Катукове. Да, были у нас сложности... Знаменитая актриса Тарасова боролась за него, потом, правда, вышла замуж за генерала Пронина. Балерины: Лепешинская, Уланова... Многие женщины хотели отбить его у меня. Только поеду отдыхать — соперницы тут как тут, крутятся вокруг. У них красота, талант. А у меня что? Конечно, ревновала, нервничала. Но вида не подавала. И сцены ревности не устраивала, не скандалила. Бывало, поссоримся, он уезжает. Приезжает обратно — на столе обед, приготовлена ванна. Спрашиваю: “Кушать будешь?” И все — обиды вмиг забывались. Я понимала, лучше быть женой маршала, чем отдать кому-то своего мужика. Фиг им!
— После смерти Катукова его друзья, сослуживцы как-то помогали вам?
— Если бы. Это он всем помогал и поэтому считал, что у него куча друзей. Как-то даже сказал: “За всю мою жизнь за мое здоровье произнесли столько тостов, что жить мне 200 лет!” Но когда в 1976 году он умер и я позвонила заказать машину, чтобы ехать на кладбище, мне сказали: “Ваше барство кончилось, можете и пешком пройтись”. А потом приехали “друзья”, как вы говорите, — ученики мужа: Гетман и Гусаковский, и попросили, чтобы я отдала им дачу. Катуков их в люди вывел, а они… Управдом тоже приперся. “Зачем, — говорит, — тебе такая квартира?” Тут уж я не выдержала: “Закрой дверь! — закричала на него. — Нос откушу!” До сих пор просят дачу продать. Приехал как-то замминистра. Я накрыла стол, постаралась принять искренне, от души, по-русски. А вышли мы с его женой на прогулку, она и говорит: “Вы знаете, у нас нет дачи, мы хотели бы у вас купить. Мы бы вас взяли на иждивение до смерти”. А мне-то где жить, у печки с миллионом?
* * *
— Вот мне до сих пор завидуют, — уже провожая нас, сказала Екатерина Сергеевна. — А чему завидовать-то? Тридцать лет, как умер Катуков. Ни одной моей подруги в живых не осталось: Конева умерла, Малиновская... Сама я 20 лет уже не хожу по врачам, не доверяю им — знаете, укольчик один сделают и... до свидания! Я старая, одинокая, получаю 3 тысячи рублей пенсии. Вот, видите на мне кофточку — ей сорок лет, единственная шуба висит в шкафу — так она ровесница Победы. Но не подумайте, я не жалуюсь. И никого ни о чем не прошу — звание не позволяет. Как-никак маршальская вдова!
