Каков краткий итог? Приговор объявлен. Прецедент создан. Борьба за спортсменок была. ВФЛА объявила свою дисквалификацию, пытаясь смягчить удар для сильнейших спортсменок, — два года, IAAF — свою, четыре года, суд решил остановиться почти посередине.
— Самое обидное, что за обнаруженный допинг наказывают на два года, а за подозрения — почти на три, — говорит Елена Соболева. — Не могу сказать, что мы все были готовы к этому решению, скорее, все же надеялись на то, что осталось протянуть без профессии еще год.
— Слушания по вашему делу давали повод для такого оптимизма? Как они вообще проходили, с чего начались?
— Они не давали повода для глубокого пессимизма. А началось все с опроса свидетелей — допинг-офицеров и ответственного за транспортировку проб. Им по громкой связи задавали вопросы, они отвечали.
— То есть в зале их не было, опрос проводился по телефону?
— Да. Ничего криминального они не рассказали, каждый подтвердил, что все было без нарушений. Потом сторона обвинения выступала. Их представитель складно так рассказывал, как с помощью катетеров мы все нарушения совершаем, что мы все заранее знаем и так далее. Никакие аргументы он не слышал, стоял на своем: “Нет, мы все знаем, они наглые и должны ответить”. Арбитры задавали вопросы и нам, и противоположной стороне…
— А что можно было у вас спросить в этой ситуации?
— Нам и задавали чисто символические вопросы. А чем вы сейчас занимаетесь? Есть ли у вас какие-то версии? Нас не мучили, не оскорбляли, не затыкали. Я читала, что у биатлонистов на слушаниях творилось, — ничего подобного здесь не было.
— Оспаривать решение не будете. А утверждать, что приняли решение не уходить из спорта, вы можете?
— Я безумно хочу выйти к 2011-му, к чемпионату мира, и потом попасть на Игры. И выйти хочу так, чтобы у “них” уши зашевелились! Да, обида сейчас захлестывает. Может, на личности и нельзя переходить, но когда смотришь, как спортсменка бежала в олимпийский год 1,54, сейчас же бежит 2,05, а тебя закрывают за то, что ты из года в год у всех на глазах постепенно поднималась в результатах, это, мягко говоря, несправедливо. Я хочу бегать, но одна на вопрос, остаюсь или нет, ответить не могу. Нужна поддержка. Кто и до какой степени захочет ее оказать, я не знаю. Надо, чтобы мое желание совпало с возможностями других.
— Деньги, предположим, найдены. Вы считаете, реально продержаться еще два года без турниров?
— Реально. Все зависит от человека. Я готовилась к сезону, знала, что меня не выпустят, но форму набирала. Сама себе устраивала соревнования. Да, это тяжело. Но мне никогда не было страшно на стартах. И не будет впредь. Желание, злость, амбиции — все осталось, наверное, даже удвоилось. Это реально — на сто процентов.
— Если бы произошло чудо, вы были бы готовы сейчас к борьбе на чемпионате мира? Спрашиваю это не для того, чтобы рану посолить, а чтобы понять возможный уровень подготовки без соревнований.
— Я знаю свое время, бежала прикидку. Скажи мне вчера, 22-го числа, что нас выпускают, я бы рванула в Чебоксары на начавшийся чемпионат России, отбиралась бы на “мир” и, поверьте, не была бы на дорожке за пределами тройки. А при оставшемся месяце подготовки к чемпионату и в Берлине бы все сложилось как надо. Ну что же… Разговаривала вчера с девчонками. К вечеру все более или менее пришли в себя. Наверное, во всем надо искать повод для оптимизма. Ведь могли же нам дать срок дисквалификации три года, а не два и девять, — и тогда пролетали бы и мимо следующего чемпионата мира. Нам все же открыли дверь в какое-то будущее.
