Но если «Письмовник» сотворил Шишкин в своем швейцарском отшельничестве, то хватай книгу и читай! Московский художественный театр успешно играет сценическую версию романа. А великий мэтр Олег Табаков в день премьеры с мефистофельской обольстительной улыбкой выдохнул: «Гениально!» Табаков чуть-чуть художественно преувеличивает, но близок к истине.
Действительно, «Письмовник» проникновенным тоном повествования, душевной открытостью всколыхнул в читателе волну личных ассоциаций. Прошибает сознание обнаженный психологический магнетизм интимных признаний героев, их постоянная потребность проявления любви, душевного расположения. Тексты посланий полны жажды соединиться, положить голову на колени любимому и благословенно вдохнуть спасающее ощущение полноты счастья.
На театральной сцене играются письма с того света. А где он, тот потусторонний короб, нетленно сберегающий духовный запас давно умерших людей? Чаще всего старые письма выбрасывают на помойку. Один из персонажей Шишкина, любознательный художник, собрал обреченные манускрипты. Вспомним Ахматову: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...» Вот так и хорошая проза растет.
Михаил Шишкин, писатель с безупречным чутьем, от природы наделенный даром художественного прозрения, не читая чужих откровений, сотворил настоящие образцы переписки, особенно любовной. По его «Письмовнику» можно снять лиро-эпический фильм, и в нем естественно и романтично сольются инфернальное и плотское, ведь в тексте бестселлера эти состояния взаимопроникают, дышат, живут, одухотворяют носителей этих чувств.
Герой Шишкина черпает и осмысливает мудрость великих, например, философа-стоика Марка Аврелия, римского императора II века, заражает влюбленных героев тягой к Шекспиру, к гамлетовской дуэли со смертью. Русский беллетрист осознанно ведет повествование вблизи смерти. Все его персонажи, а их в романе немало, сталкиваются с опасностью погибнуть, умереть. Иные чувствуют близость смерти. Терзающее ожидание страшного конца разрушительно. Лучше отвлечься, занять себя делом, считают герои: «В этом есть глубокий смысл, чтобы человек не думал. Нужно спасти его от себя самого, от мысли о смерти».
Доверчивыми признаниями героев романтик Шишкин убеждает — любовь нетленна. В нашем житейском междусобойчике, в дешевых книжках, в развлекательных зрелищах любовь опростилась до бесстыдства — все годится для разжигания низких инстинктов. Пятидесятилетний Шишкин вдохнул в текст тепло взаимного перетекания чувств влюбленных, сладость прикосновений, восторг негасимого обожания. Поразительны совпадения даже строя размышлений, вкусов и оценок главных героев.
Саша и Володя действительно рифмуются, отражаясь в зеркалах души. Правда, у них разное отношение к написанному ими. «Письмовник» начинается с воспоминаний о хлопьях пепла сожженных сочинений и дневников Володи. Молодой сочинитель жестко формирует свою личность: «Я должен был освободиться от них. Почувствовать себя свободным... Мне нужно было измениться, стать другим... Видеть сквозь слова».
К счастью, влюбленная, эмоционально одаренная Саша успела прочесть Володины тексты до их сожжения. И они оставили в ее душе особый свет. Отдельными фактами, фразами эти тексты прорастают в ее письмах к нему. Жизнь Саши в вечной разлуке с любимым подчинена долгу. Страсть прорывается лишь в ее воспоминаниях. Она умеет быть нужной людям, близким и далеким, но требовательный беспрестанный самоанализ не позволяет ей чувствовать себя благополучной.
В моменты одиночества Володины мысли и чувства вспыхивают в ее памяти, подпитывая ощущение — он рядом. Житейское и нафантазированное соседствуют в ее одиноком бытии. Замужество не по любви требует особых отношений с первой женой мужа Адой, понимания драмы стареющей женщины. Жертвенно, но с нарастающей привязанностью заботится она о ее больной дочке. Запасы терпения в ней ощутимо тают. И Сашу уже не утешает давно усвоенная защита: «Без боли нет жизни». Так незаметно нарастает некий сигнал эмоционального умопомрачения: «Кто эта женщина? Нет, не может быть. А где тогда я? Что со мной стало? Куда я делась?»
Сколько женщин похоже вопрошают и оплакивают свое одиночество, терзают душу укором — жизнь моя движется в никуда.
Сашу спасает от отчаяния потребность писать, высказываться, выплеснуть все, что болит и стонет, надеясь на чудо: он, ее Володя, когда-нибудь эти послания прочитает.
Она получила от него, молодого солдата, всего одну открытку! Переписки как таковой — в конвертах, по почте — по сути не было. Сашины тексты — это талантливые зарисовки характеров и поступков людей, что были рядом, диалоги с ними — хоть какой-то след ее бытия на Земле.
Личность Саши, ее общение с миром, с ночным небом, с ясным утром стали, можно сказать, сюжетным стержнем романа. Шишкин сотворил свою героиню из горячей лавы, хотя сама она сделала себе девочку из снега и полюбила воображаемое существо. В этой женщине много детского. Чистого. Щедрого. С малых лет в ней поселилась папина сказка про царство попа Ивана, где люди нетленны. Наверно, еще до разлуки эту сказку от нее услышал Володя. И поэтому в последнем, явно предсмертном письме он записывает рокот голоса странного попа Ивана, «господина господствующих, повелителя всех повелителей», благословляющего не смерть, а какое-то странное перевоплощение: «Тела могут соприкасаться, и нет никакого зазора между душами. А люди становятся тем, чем они всегда были, — теплом и светом».
Но где, на какой войне погиб или пропал молодой гуманист? Не узнать. Еще на девятой странице романа он начинает письмо игровой фразой: «Осталось только выбрать войну. Но за этим, понятно, дело не стало». На призывном пункте, стыдливо прикрывая чресла, он с каким-то презрением посмотрел на врача, что заставило пожилого доктора рассказать ему о собственном уроке презрения и прозрения на первой своей больничной практике: «Привезли изувеченного старого бомжа, спасти не старались. Кому он нужен?.. Пока курил, тот дошел... И тут подумал, что, может, он кому-то отец. Принес таз с горячей водой, стал его обмывать... Протираю все его раны, шрамы — и тихо с ним разговариваю: „Ну что, отец, тяжелая у тебя получилась жизнь? Нелегко, когда тебя никто не любит. Да и как это в твоем возрасте жить на улице бездомной собакой?..“ Не знаю, помогло ли это ему в смерти, но мне это очень помогло жить».
Герой Шишкина усвоил этот урок. Он пересматривает свое отношение к матери. В слепом отчиме разглядел гордость, природную одаренность и душевную цельность. Какая разница, на какой войне погибает человек? И Шишки отправил героя в Китай, где драматично, даже трагедийно развивались события в Тяньцзине. В 1901 году и еще раньше в город вошли иностранные войска: австро-венгерские, итальянские, бельгийские, японские, французские, британские, германские и русские. Эта война ожила в письмах Вовки-морковки к Саше. Но ни одно не дошло до нее. Почему? Ведь в Тяньцзине до 1919 года аккуратно работало почтовое отделение Российской империи. Эта конкретика, вероятно, разрушила бы замысел автора — показать мысли и чувства человека на все времена.
В романе вы не найдете описания гибели Володи. Что за похоронку получила рыдающая мать? В ней нет ни имени, ни фамилии погибшего. В конверте лишь холодная страничка из официального старого письмовника: «Ваш сын погиб под Тонжоу на берегу реки Пейхо. Вернее так. Ваш сын погиб, но он жив и здоров». В обязанности солдата Владимира входило писать и рассылать похоронки. Не сам ли он отправил это ироническое клише похоронки как знак своей фронтовой неполноценности — он не воин, а только свидетель смерти. Его тексты с поля сражения полны ослепляющих разрывов, крови, криков и отчаяния раненых с ампутированными конечностями. Но Тяньцзинь — не Бородино и даже не взятие Измаила. Письмо требует краткости и личного чувства. Вот оно: «Сашенька, я тут видел идеальную смерть. Человек — молодой, красивый, белозубый... — исчез моментально. Снаряд попал прямо в него». Трагическое ожидание смягчено романтическим жестом: «Это мой идеал». О том же пелось в советской задушевной песне: «Пожелай мне всей душой: если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой».
Михаил Шишкин — лауреат множества литературных премий: «Русский Букер», «Национальный бестселлер», «Большая книга», премия кантона Цюрих, французская награда за лучшую иностранную книгу «Монтрё—Миссолунги—Астапово», переведенную на французский язык. В каждой вещи он держит высокий стилевой уровень. В новом романе особенно чувствуется он сам — его эмоции, еще не растраченная нежность и верность любви. Все это живет и в Саше, и в Володе, в их трепетном и всепоглощающем поиске слова, исконного, бессмертного.
