А под этой черной «плитой» — тёмно-угольный след тоски и печали. А затем нам откроется светлое и чистое, серебристое поле любви. Эта редкая книга-альбом — не для продаж! Для друзей, для ценителей слова предназначен. Для ценителей поэзии и духа. Так и останется альбом во времени для восторгов и размышлений над вечным вопросом — что есть любовь?
Портрет Беллы трагичен. Можно представить: она, незримая, парит и восходит над Петербургом в Белые ночи. Вокруг ни души. И только рукой мастера одушевляется город и, преображенный и чистый, светится в ночи. Борис Асафович признается:
— Лучшим временем для Беллы была ночь. Именно в белые ночи, ступая по плитам петербургских мостовых, она разговаривала с тенями прошлого.
Стихи, собранные в этой книге, — свидетели встреч и откровений, даже общений с поэтами. И кого вопрошает Белла, тот услышит и поймет:
Не грусти! Не отсутствует то, что незримо.
Ты и есть достоверность бессмертья души.
Стихи написаны Беллой в разное время, а в
Речь — о любви! Какое же герою
мне имя дать? Вот наименьший риск:
чем нарекать, я попросту не скрою
(не от него ж скрывать), что он — Борис.
Пантеон любимых поэтов Беллы Мессерер открывает Александром Блоком. В потрясающем разлете мостов и льнущих к ним мостовых художник выплеснул свой восторг от предрассветного свечения северной столицы.
Портрет Ахматовой, молодой красавицы, явно рифмуется с циклом стихов Беллы, посвященных великой Анне:
Сложила на коленях руки,
глядит из кружевного нимба,
и тень ее грядущей муки
защелкнута ловушкой снимка.
Портрет Николая Гумилева позволяет заглянуть в трагичную бездну его жизни и чувствовать невольный мистический параллелизм стихотворения «Варфоломеевская ночь» Беллы с этим портретом, созданным Мессерером.
Осип Мандельштам — еще молод, красив и не предчувствует грядущих бед. Белла пишет стихи о нем, как о родном ей человеке, она помнила, что «Мандельштам любил пирожные». Эта милая подробность придала концовке стихотворения какое-то домашнее интимное звучание:
В моем кошмаре, в том раю,
Где жив он, где его я прячу,
Он сыт. А я его кормлю
Огромной сладостью. И плачу.
Среди ее любимых — Иван Бунин, Владимир Набоков, Бродский. Рисунок Мессерера — свидетельство радости незабываемых общений с Иосифом. А стихи Беллы «Траурная гондола» написаны под впечатлением Венеции и посещения в 2004 году последнего приюта поэта.
Тайна зари пожелала незримо зардеться
выше, чем вижу. Гребцы притомились грести.
Благостный остров не знает ни войн, ни злодейства.
Ночь извела понапрасну. Иосиф, прости.
Академия художеств, ее президент Зураб Церетели, и академик с букетом цветов, несравненная Татьяна Назаренко, и все дорогие друзья и товарищи-академики чествовали замечательного мастера, народного художника, лауреата множества премий Бориса Мессерера, благодарили за великолепную книгу-альбом. Благодарили искренне и нестандартно. Так, Дмитрий Жилинский с искренностью коллеги и друга воскликнул: «Я в восторге от вашего семейного союза. Тебе повезло, и Белле повезло — встретиться и не расстаться! Жить вместе. Вы любили друг друга и ценили. Читаю стихи Беллы, вглядываюсь в твои иллюстрации и восхищаюсь. Это альбом, замечательный по замыслу и по исполнению. Настоящее событие!»
Академик Виктор Владимирович Венцлов признался: «Чем больше смотрю на ваши „Петербургские ночи“, тем больше они мне нравятся. Поэзию иллюстрировать — особое искусство: художник создает параллельный мир. Мессереру удалось воскресить атмосферу Серебряного века».
Вглядываешься в работы Мессерера, поражаешься светоносности ночного безлюдного города. И возникает удивительное созвучие двух рядов — поэтического и изобразительного. В графике живет трепетное воскрешение града и мира, благословенной тишины, любви и бессмертия.
