Сегодня актеру Игорю Скляру исполняется пятьдесят. Но он все так же гоняет на машине, курит свою трубку и поет. Несмотря на то что теперь у него есть загородный дом в Павловске, взрослый сын, а также возможность выбирать роли и сценарии, жажду к жизни он не утратил. В душе Скляр все тот же мальчишка и романтик. Да и внешне мало изменился со времен фильма “Мы из джаза”. Возраст выдают лишь глаза. Вернее, взгляд, утративший наивность.
— Грусть от такой круглой даты не посещает? Напиться не хочется?
— О, может, попробовать?.. Правда, я не пью с тех пор, как инфаркт перенес. Думаю, и теперь ни к чему. Кризис среднего возраста я уже пережил. Он пришелся на 45 лет. Тогда я и задумался: правильно ли живу, достаточно ли сделал, кто я вообще в этом мире…
— После инфаркта по-прежнему гоняете на машине или стали осторожнее?
— Погонять люблю. Поэтому и поменял недавно авто на “Ягуар”. От новой машины есть ощущение, что ее сделали специально для тебя и вручную. На ней можно респектабельно и солидно ехать, а можно как дать по газам!
— В вашем загородном доме есть потайная комната, куда не заходят жена и сын?
— Во-первых, это мой кабинет. Но есть и еще одна (не скажу, где она находится). Никто не знает, что там, кроме меня. Сейчас там зимуют бабочки… Комната на случай, когда мне хочется уединиться. Как бомбоубежище.
— А часто хочется уединиться?
— Знакомые меня на тусовки редко приглашают. Потому что знают: все равно не пойду. Я не очень понимаю, чем там заниматься. Улыбаться людям и обсуждать чужие бриллианты? Но бриллианты я не ношу, за модой не очень слежу, гламурные премьеры не посещаю. Это кино мне не нравится. Я человек содержания и смысла.
— Неужели ни один современный русский режиссер не близок?
— Исключение — Андрей Звягинцев Я даже к нему на фильм пробовался, который был после “Возвращения”. Радостно, что остались еще думающие режиссеры в эпоху воинствующего дилетантизма. А остальные делают фильмы о какой-то выдуманной жизни, я ее не знаю. Рисуют характеры, которых я не встречал, и ситуации, которых не видел. За год я отказался от 12 сценариев и четырех пьес. Зато сыграл в двух фильмах и одной пьесе. Думаю, этого достаточно.
— Одиночество не надоедает?
— Но я же не запираюсь и не сижу целыми днями в потаенной комнате. Можно косить газон и быть самим с собой, размышлять о жизни. Тогда одиночество становится полезным.
— А как же ваши прогулки верхом? Вы ведь фанат лошадей.
— Я не только фанат, я служил в кавалерии. У меня в военном билете написано: “Рядовой. Должность — коневод-трубач”. Недалеко от Павловска, где мой дом, есть конюшня. Там у меня лежат сапоги, галифе, уздечка и седло. Я давно там не был, времени не хватает… Зато завел собаку, ей уже год. Это такса по имени Тиль — очень старая немецкая кличка. С Тилем мы охотимся летом каждые выходные. Он гоняет лису и енота. У моего пса куча медалей, наград и дипломов.
— Но ведь отсутствие светской жизни — нынче прямой путь к забвению…
— Однажды из-за дверей на киностудии я случайно услышал свою фамилию: “А вот у нас же Скляр есть, давайте его в проект возьмем”. Второй голос ответил: “Да он же не медийное лицо!” Мне стало кисло. Критерием теперь стало, медийное ты лицо или нет, а не то, хороший ты или плохой артист. Сейчас же не фильмы — проекты. Дали деньги — и постановщикам нужны медийные лица, какие-то эффекты и прибыль с этого. Имеет ли это отношение к творчеству? На мой взгляд, не очень. Хотя, в общем, без работы я не сижу. Все, что недавно снималось со мной в кино, сейчас уже озвучено. Выходит на экран.
— А по какому принципу вы сценарии в камин бросаете?
— Три дня назад отправил туда один телевизионный фильм. Где до самого конца интрига в том, что герой — алкоголик. “Не пей”. — “Буду пить!” — “Не пей”. — “Буду пить!” И так повторяется в каждой сцене. В конце он говорит: “Хорошо, не буду!” Приехал к своей женщине: “Я люблю тебя, я был слепой и пьяный…” Это можно, конечно, написать, но на одной странице тетради. Зачем из этого городить полуторачасовой фильм и делать вид, что это и есть кино...
— Как ваши театральные проекты?
— В театре “Балтийский дом” мы сыграли спектакль по книге Санаева “Похороните меня за плинтусом”. Сейчас в театре “Дом” готовится премьера спектакля, куда меня введут на одну из ролей. В январе я сыграю свою премьеру.
— А о разрыве со Львом Додиным и Малым драматическим не жалеете?
— Слово “разрыв” здесь не подходит. Это ведь не развод со скандалом! С Додиным у нас разногласия копились еще с моих студенческих лет. Я очень люблю этот театр и по-прежнему играю там два спектакля: “Братья и сестры” и “Бесы”. Просто то, что сейчас происходит в Малом театре, меня не устраивает. Имею право там не быть. От ролей в театре, которые мне не нравятся, я имею право отказываться так же, как от сценариев.
— В спектакле “Похороните меня за плинтусом” вы сыграли ребенка. А в душе его сохранили?
— Ребенок — это первые впечатления от жизни, непосредственность, широко открытые глаза. С возрастом мы приобретаем то, что называется опытом. И чаще начинаем смотреть на себя со стороны: как выглядим, что говорим, хорошо ли поступаем. И сдерживаем все эмоции, чтобы показаться окружающим достойными. И в этот момент люди часто перестают получать от жизни удовольствие. Это, на мой взгляд, ужасно и глупо. Важно ведь, что у тебя внутри, а не то, какое впечатление ты производишь. Я не хочу быть похожим на кого-то, хотя многие мои коллеги полжизни занимались тем, что подражали другим и старались улучшить эту маску. Но лучше уж быть маленьким, кривым, но первым Игорем Скляром, чем красивым, элегантным, но вторым Аленом Делоном.
— Как вы проведете свое пятидесятилетие?
— Буду играть спектакль, а потом поеду на ужин с друзьями, который, надеюсь, перерастет в завтрак. Я пригласил людей из других городов — и оказалось: тех, кого я хотел бы видеть и кто хочет поздравить меня, не так уж и мало. Когда составлял списки, думал, ограничусь двумя десятками приглашенных. Нет, их уже за сотню перевалило.
