Евдокия Германова: “Страшно отпускать сына в школу!”
Фильм “Розыгрыш” с участием актрисы выходит в российский прокат
Поделиться
Редкий случай в актерской карьере: в судьбе звезды театра и кино Евдокии Германовой фильм на одну и ту же тему и с одним и тем же названием — “Розыгрыш” — случился дважды. С разницей в 30 лет. В знаменитом “Розыгрыше” Владимира Меньшова она сыграла первую в своей жизни кинороль — стервозную школьницу. В новом “Розыгрыше”, который стартует в российском прокате сегодня, у актрисы уже роль экзальтированной и взбалмошной мамы одной из главных героинь. Накануне премьеры Германова рассказала “МК”, почему решилась войти в одну воду дважды и о многом другом.
— Главным обстоятельством, повлиявшим на мое решение сниматься в новом “Розыгрыше”, стало мое абсолютное, безоговорочное доверие к профессиональному чутью продюсера фильма Павла Семеновича Лунгина, — призналась актриса. — Хотя во время съемок у меня был скепсис по отношению к этому ремейку. Но после премьеры я испытала облегчение. Когда поняла, что это вполне самостоятельный фильм с похожим сюжетом — современный и живой. Во многом это случилось потому, что главные роли исполнили молодые ребята, а в молодости нет шлейфа жизненного и профессионального опыта, который иногда сильно мешает.
“У нового поколения больше возможностей”
— А то, что главные герои нового “Розыгрыша” настолько жестоки, вас не шокировало?
— Что же, у каждого поколения — свои розыгрыши, свои приколы. Действительно у молодежи в новом фильме и мера жестокости, и мера цинизма, и мера хамства, и мера пофигизма — другие. Это поколение, у которого больше возможностей, в том числе и технических. Они больше знают, больше умеют. Если бы у нас были их возможности, то и старый “Розыгрыш” не был бы таким наивным в изощренности мести. Меня безусловно пугает отсутствие духовности в этих детях. Новый “Розыгрыш” по стилистике ближе к “Дорогой Елене Сергеевне”, нежели к своему 30-летнему тезке.
— Не страшно после всего этого отпускать в школу сына Колю?
— Страшно. Но с этим же ничего не поделаешь. Я могу научить его не делать того-то и того-то. Но в школе он попадает в иную среду, где я при всем желании не могу за ним уследить. Пока он только в третьем классе. Но дети неизбежно становятся старше. И появляются опасения: а вдруг наркотики, а вдруг еще что-то. И прочие родительские страхи.
— А потом выясняется, что родители не того боятся. И внешне благополучный подросток, как герой нового “Розыгрыша” Олег Комаров, чтобы отомстить учительнице, размещает в Интернете изготовленную в “Фотошопе” ее фотографию а-ля порно. Вот и получается: не наркоман, не хулиган, весь такой чистенький, правильный, а нутро гнилое.
— Но ведь и наркомания, и подобные “розыгрыши” — это следствие все того же отсутствия духовности. Вот я смотрю на своих студентов на курсе Константина Райкина в Школе-студии МХАТ и на кафедре актерского мастерства в Международном славянском институте и понимаю, что они на настоящую подлость по большому счету не способны. Такие, как Олег Комаров, к нам просто не поступают.
— Мама главной героини в “Розыгрыше” пополнила список ваших ролей в других фильмах: “Мусульманин”, “Русское”, “Ванечка”, которые критики называют неформатными. Вам самой не хочется уже удивить зрителя и сыграть что-то совершенное иное?
— Если неформатностью считать некоторые странности моих героинь, то “Розыгрыш” — это не тот материал, в рамках которого можно и нужно экспериментировать. Для меня это очередная семечка. А тем, кто хочет удивиться, рекомендую подождать. Сейчас я как раз вступаю в проект, который откроет зрителям другую Германову. Пока больше ничего об этой работе не скажу, боюсь сглазить.
“Дуся — это по-домашнему доверительно”
— Почти все ваши коллеги обращаются к вам исключительно “Дуся”. А по имени-отчеству вас сегодня кто-нибудь называет?
— Мои студенты. Но для меня это до сих пор очень непривычно. Если вы сейчас скажете мне “Евдокия Алексеевна”, я автоматически начну оглядываться, думая, что кроме нас с вами здесь еще кто-то есть. Просто к официозу мне привыкнуть пока все еще сложно. А Дуся — это тепло, мягко и по-домашнему доверительно.
— В кино тем не менее вы уже играете мам героинь, а в театре — даже умирающую старушку. Легко перешли к возрастным ролям?
— В отличие от многих молодящихся примадонн я в абсолютном ладу со своим лицом, независимо от того, что с ним творит возраст. Внутренний мир все равно остается таким же, каким и был, его-то никуда не денешь. Глупо лакировать свое лицо, свою судьбу. Считается, что только для актера-мужчины комплимент: “Ты удачно постарел”. Пусть я буду первой женщиной-актрисой, для которой это тоже станет комплиментом.
— Журналисты вслед за Надеждой Румянцевой и Лией Ахеджаковой окрестили вас “русской Джульеттой Мазиной”. Подобные сравнения не обидны для актрисы?
— Я предпочла бы быть русской Эдит Пиаф в сочетании с Чарли Чаплиным. Они мне по характеру ближе. Мазина — это не мой темперамент, не моя взрывоопасная манера существования. Долгое время сравнения с Мазиной казались мне странными и беспочвенными. Дело в том, что до 26 лет я только слышала это имя, но не была знакома с ее работами. А когда увидела ее впервые в кино, возникло даже ощущение раздавленности от непонимания, за что мне такая внешняя схожесть с этой актрисой. Потом я поняла, что журналистам и критикам просто нужны эти сравнения, чтобы продемонстрировать интеллект и образованность. Вообще это навешивание ярлыков подсиропливает и подгаживает. И не столько самим актерам, сколько зрителям. Сразу возникает коммерческая спекуляция на нездоровом любопытстве зрителей — публика пойдет посмотреть на “русскую Джульетту Мазину”. Хотя в театр под руководством Олега Табакова зрители давно уже ходят смотреть на Германову как на самостоятельную творческую единицу. А однажды меня с Клаудией Кардинале сравнили. Мы с Олегом Павловичем тогда посмеялись: наконец-то во мне разглядели женщину, женское обаяние и очарование.
“Сын пользуется тем, что мама — известная актриса”
— Даже после того, как вы перешли на возрастные роли, вас трудно представить в образе скучной тетки.
— Наверное, вы правы. Просто даже в этом образе я не буду скучать внутренне. Поработав с Вячеславом Полуниным, я поняла, что внутренняя раскрепощенность, граничащая с детством, очень помогает в жизни. Нельзя быть постоянно серьезным. Когда на душе весна и хочется петь, можно забыть о том, что ты взрослый солидный человек. И петь. И хулиганить. Почему в советское время на официальных приемах Табаков облизывал тарелки? Должны быть те, кто способен расшевелить толпу людей, считающих себя круче всех остальных. Считайте это клоунадой. Клоуны и клоунессы — это особый мир. Я это поняла, когда попробовала сама в театре у Полунина. Поняла, что к жизни нужно относиться мудрее и проще одновременно. В клоунаде есть подвиг. Ведь что делает клоун? Он говорит: да, вы все крутые, а я дурак, смотрите. И в этом он выше всех крутых вместе взятых.
— Но ведь, общаясь со студентами или с сыном, вам наверняка приходится “включать” серьезную маму или строгую педагогиню…
— Убеждена: никогда не нужно ничего специально “включать”. Олег Павлович Табаков часто говорил нам: “Вы — личности, а потому единственны и неповторимы”. Я же могу жестко сказать студентам: “Если ты будешь так делать, тебе не место в профессии”. Но сказать это на их языке. Не пристроиться над учениками сверху, а быть с ними наравне. Когда я только пришла преподавать в Школу-студию МХАТ, подходила ко всем опытным педагогам с вопросами: “Как правильно учить? Что главное?” Последним гениально ответил Табаков: “Если после тебя у них останется припек, значит, время потрачено не зря”. Что касается Коли, то чтобы решить возникшую у нас проблему, достаточно остановить его и серьезно поговорить, как со взрослым: “Давай попытаемся разобраться, что происходит”. 15 минут достаточно. Больше внимание ребенка не удержишь. К тому же я для Коли не только мама, но и папа, и бабушка, и дедушка одновременно.
— Кстати, о Коле. Как сегодня складываются ваши отношения с приемным сыном?
— Не так безоблачно, как раньше. Сейчас все гораздо сложнее. Впрочем, мы находим общий язык с сыном.
— Он знает, что приемный?
— Да, мы поговорили, и он все понял. Может быть, я и не пошла бы на это. Но поскольку являюсь персоной публичной, то люди, которые открыли бы ему глаза на его происхождение, нашлись бы в любом случае. И я решила сделать это сама.
— Коля понимает, что его мама известная актриса?
— Он даже научился этим пользоваться. Мне уже не раз говорили, что слышали от него: “Вот придет мама и с вами разберется”. Я со своей стороны лишь смогла объяснить ему, что все, чего я добилась в жизни, стоило труда, и ему доверие окружающих людей придется заслужить самостоятельно.
— Пару лет назад вы сказали, что хотите еще раз стать мамой. Не поменяли свое решение?
— Да, я говорила об усыновлении еще одного мальчишки. Но пока решила подождать. Не готова я пока к таким сложностям.
— А сколько в идеале детей вы хотели бы воспитывать?
— Пятерых-шестерых. Я считаю, что нас с сестрой у родителей было мало.
“Не надо бояться жить”
— Как вы по-женски справляетесь с депрессией?
— А у меня ее давно уже не наблюдается. Знаете, несколько лет назад я задала ваш вопрос Вячеславу Полунину, он искренне удивился: “А что такое депрессия?” Что касается меня, то в какой-то момент я поняла, что мои депрессии возникали оттого, что я боялась поступков. И я просто решила перестать бояться. Процесс облечения чувств в мысли, а мыслей в подвиги стал для меня отважным и прекрасным. Сегодня существую сама по себе и делаю, что хочу. По этому поводу Армен Борисович Джигарханян недавно хорошо сказал: “Смерть слишком близко, чтобы бояться жить”. Хотя были дни, когда казалось, что жизнь фактически кончилась, опускались руки, ничего не хотелось делать. И это теперь я понимаю, что Бог давал мне все тогда, когда я готова была это принять. И тогда, когда я шесть раз поступала в театральный и уже было отчаялась поступить. И тогда, когда Табаков отлучил меня от театра.
— После истории с Джоном Малковичем, когда вы уехали играть с ним в одном спектакле в Лондон?
— Вы хорошо осведомлены. Я тогда два года не работала в “Табакерке”. Потом мы с Олегом Павловичем поняли друг друга.
— А в Театре на Таганке вы успели поработать именно во время “табаковского отлучения”?
— Нет, на Таганку меня взяли в 1979 году, после очередной неудачной попытки поступить. Я там проработала целый сезон. Успела посмотреть все спектакли с Владимиром Высоцким. Потом Владимир Семенович умер, Юрий Любимов оставил театр и уехал за границу, а я наконец-то поступила к Табакову. Больше скажу: Театр на Таганке подарил мне возможность получить образование и поступить на заочное отделение. И всегда в минуты моего отчаяния, когда я почти отрекалась от себя, мне даровалась очередная победа.
— И сегодня Евдокия Германова счастлива, даже несмотря на женское одиночество?
— Сейчас меня одиночество уже скорее лечит, чем мучает. Я даже стремлюсь порой остаться одна. Мне так комфортнее.
