Виталий Манский — признанный лучший документалист в России. Каждым своим фильмом он наступает на новые нравственные мозоли общества. Так произошло и с лентой “Девственность”, которая попала в программу “Арт-линия” VI фестиваля отечественного кино “Московская премьера”. Это история трех девушек: Кристины, Кати и Карины по прозвищу Барби, которые хотят как можно быстрее и выгоднее расстаться с собственной невинностью. “МК” встретился с режиссером незадолго до начала работы фестиваля, чтобы поговорить о метафоричности понятия “девственность”, границах морали в профессии документалиста и болезнях современного ТВ.
“Мы теряем право на самих себя”
— Сначала я собирался снять совсем другой фильм, — рассказывает Виталий Манский. — Меня волновала проблема, которая никак не связана с невинностью. Но в процессе работы над фильмом мне понадобилась в том числе и героиня, которая продавала свою девственность. Мои ассистенты нашли Катю в Интернете, это оказалось совсем не сложно. А потом я случайно наткнулся на Кристину, которая твердо решила потерять девственность с одним из участников проекта “Дом-2”. Я посмотрел на них и понял, что мне нужна третья история, чтобы сложился отдельный фильм. И я ее нашел. К сожалению, она не вошла в фильм, но она очень яркая, жесткая, мелодраматическая и образная. Судьба девушки, которая очень дорожила своей невинностью, но вынуждена была зарабатывать на жизнь в компании, торгующей сексом по Интернету. Она оказывала эти услуги, оставаясь, по сути, внутренне невинной. Она столкнулась с тяжелейшим внутренним конфликтом. Но за несколько недель до начала съемок компанию, в которой она работала, накрыли — и эта девушка просто исчезла. Тогда я взял историю Карины-Барби, отлично представляя, во что она выльется.
— Вы сказали, что вначале вас волновала совсем другая проблема. Какая?
— Кратко ее можно сформулировать так: мы теряем право на самих себя. Примерно это имел в виду Оруэлл, описывая общество Большого брата. Сегодня мы входим в мир, в котором наша частная жизнь перестает принадлежать нам. Мы сейчас с вами разговариваем, а где-нибудь стоит скрытая камера службы безопасности. Вроде бы это делается для того, чтобы я не достал нож и не перерезал вам горло, а вы не выстрелили мне в висок. Но на самом деле мы начинаем жить в незащищенном пространстве.
— И продажа девственности в этом фильме выглядела как захват последнего рубежа частной жизни?
— Именно. Сейчас я временно отложил эту картину, но не бросил насовсем. Я вообще ничего не бросаю. У меня лежит целый ящик с отснятым в разное время материалом. При этом я никогда не останавливаюсь в поисках новых историй.
Только так и можно снимать документальное кино. Я не представляю, как можно сделать кино “Девственность”, если вписать его в обычные рамки кинопроизводства. Мне приходилось слышать жалобы от режиссеров игрового кино. Мол, такой сложный график: надо снять историю жизни человека от рождения до самой смерти, съемочный период целых 37 дней. А теперь представьте, если бы за такой фильм взялся документалист. Ему бы надо было снять человека в 18 лет, а потом еще дожить до его 75-летия… Некоторые мои проекты могут превратиться в фильмы только через 15 лет. А могут и не превратиться. У меня есть человек пятьдесят, за которыми я постоянно слежу и из историй жизни которых, может быть, когда-нибудь появятся фильмы.
— Похоже на картотеку в библиотеке…
— Картотеки нет, пока это все держится в моей голове. Например, лет восемь назад мы снимали ленту о беременных женщинах. О чем они думают, о чем мечтают. Сняли реальное появление на свет 26 детей в разных уголках России, их самое первое мгновение на земле. И вот каждому ребенку уже по 8 лет. Кто-то из их родителей развелся, кто-то погиб…
Я год назад проехал по всей стране и возобновил эти истории. Отснял много интересного материала.
“Мы все здесь не девственники”
